— Передал их! — повторил Майлс. — Боже милостивый… Кому?

— Сейчас спросим. Дэн, кому ты передал свой сертификат?

— «Бэнк оф Америка».

Она не спросила почему, а то я сказал бы ей и про Рики. Она просто вздохнула и поникла. Плечи у нее опустились.

— Недолго музыка играла… Про акции, Майлс, можно забыть. Чтобы выудить их из банка, надо слишком много напильников. — Она внезапно выпрямилась. — Если, конечно, он действительно отправил их по почте. Если нет, то я смогу подчистить надпись на обороте будет прямо как из прачечной. А потом он опять передаст их… мне.

— Нам, — поправил Майлс.

— Ну, это детали. Иди ищи его машину.

Майлс вернулся довольно скоро и объявил:

— Ее нет нигде в радиусе шести кварталов вокруг. Я объехал все улицы и бульвары. Должно быть, он приехал на такси.

— Ты же слышал: он сказал, что приехал на своей машине.

— Ну, а теперь ее нет. Спроси его, когда и где он опустил свои акции в почтовый ящик.

Белла спросила, и я ответил:

— Прямо перед тем, как приехать к вам, я кинул конверт в ящик на углу Сепульведа и Вентура-бульвар.

— Как ты думаешь, врет?

— Он не может врать — он не в той форме. И он слишком уверенно говорит, чтобы перепутать. Забудь об этом, Майлс. Может, после того как его затолкают спать, окажется, что его передаточная надпись недействительна, потому что он уже успел продать эти акции нам… По крайней мере пусть распишется на чистом листе, я потом попробую.

Она попыталась получить мою подпись, а я попытался подчиниться. Но я был в таком состоянии, что проку от меня было мало, и подпись моя ее не устроила. В конце концов она выдернула лист бумаги из моих рук и сказала с раздражением:

— Тьфу, смотреть тошно! Я и то подпишусь твоим именем лучше тебя…

Потом она наклонилась надо мной и сказала с нажимом:

— Жаль, что я не прикончила твоего кота.

Несколько часов они меня не трогали. Потом пришла Белла и сказала:

— Дэнни, малыш, я сейчас сделаю тебе укольчик, и тебе станет гораздо лучше. Ты сможешь встать, и ходить, и вести себя совсем как обычно. Ты ни на кого не будешь сердиться, особенно на нас с Майлсом. Мы же твои лучшие друзья. Правда же? Ну-ка, кто твои лучшие друзья?

— Вы. Ты и Майлс.

— Но я — даже больше чем друг. Я твоя сестра. Повтори.

— Ты моя сестра.

— Хорошо. Теперь мы поедем кататься, а потом ты ляжешь в Долгий Сон. Ты болел, но, когда проснулся, тебе стало лучше. Ты понял?

— Да.

— Кто я?

— Ты мой лучший друг. Ты моя сестра.

— Молодец. Закатай рукав.

Я не почувствовал, как вошла в кожу игла, но, когда Белла выдернула ее, руку защипало. Я сел, потянулся и сказал:

— Ух, как щиплет, сестренка. Что это?

— Это чтобы тебе стало лучше. Ты болел.

— Ага, болел. А где Майлс?

— Сейчас придет. Давай другую руку. Подними рукав.

Я спросил: «Зачем?» — но рукав поднял, и она опять сделала укол. Я даже подпрыгнул. Она улыбнулась.

— И вовсе не больно, правда?

— А? Нет, не больно. А зачем это?

— Ты немного поспишь по дороге. А когда приедем, проснешься.

— О’кей. Я хочу спать. Я хочу Долгий Сон. — Тут я удивленно огляделся по сторонам, — А где Пит? Пит тоже должен был спать со мной.

— Пит? — спросила Белла. — Как, разве ты не помнишь, дорогой? Ты же отправил Пита жить к Рики. Она будет о нем заботиться.

— Ну да! — я радостно улыбнулся.

Я отправил Пита к Рики. Я помню, как я отправил его по почте. Это хорошо. Рики любит Пита, она будет заботиться о нем, пока я сплю.

Они отвезли меня в Объединенное хранилище в Соутел, которым пользовались многие мелкие страховые компании, не имевшие своих хранилищ. Я проспал всю дорогу, но тотчас проснулся, стоило Белле окликнуть меня. Майлс остался сидеть в машине, а она повела меня внутрь.

Девушка за столиком подняла голову и спросила:

— Вы — Дэвис?

— Да, — подтвердила Белла. — Я — его сестра. Представитель «Мастер иншуранс» здесь?

— Он в процедурной номер девять — они готовы и ждут вас. Бумаги можете отдать их сотруднику. — Она с интересом взглянула на меня. — А медосмотр он прошел?

— Ну конечно! — поспешила уверить ее Белла. — У моего брата, знаете, такой случай — он ждет средства лечения… Он на препаратах опиума — от боли.

Девушка сочувственно поцокала языком:

— Ну, тогда поторапливайтесь. Вон в ту дверь и налево.

В комнате номер девять нас ждали двое мужчин — один в костюме, другой в белом халате — и медсестра. Они помогли мне раздеться и обращались со мной, как с мальчиком-идиотом, а Белла рассказывала им, что я получаю болеутоляющие препараты. Раздев меня и уложив на кушетку, человек в халате помял мне живот, глубоко вдавливая пальцы.

— С этим проблем не будет, — объявил он. — Живот пустой.

— Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, — подтвердила Белла.

— Отлично. Иногда к нам приходят набитые, как рождественский индюк. У некоторых ума совсем нет.

— Это верно. Так оно и есть.

— Угу. О’кей, сынок, сожми-ка кулак покрепче, пока я ввожу иглу.

Я сжал кулак, и все вокруг поплыло и затуманилось. Вдруг я вспомнил что-то и попытался сесть.

— А где Пит? Я хочу видеть Пита!

Белла положила мне руку на лоб и поцеловала.

— Ну-ну, братишка! Ты же помнишь: Пит не может прийти. Питу пришлось остаться с Рики.

Я успокоился, а она сказала:

— У нашего брата Питера дома — больная дочка.

Я стал погружаться в сон. Потом мне стало очень холодно. Но я никак не мог пошевелиться, чтобы натянуть на себя одеяло.

Я пожаловался бармену на кондиционер — он был включен слишком сильно, и мы все могли простудиться.

— Ничего страшного, — ответил тот, — во сне вы этого не почувствуете. Сон… сон… вечерняя услада… прекрасный сон… — У него было лицо Беллы.

— А можно выпить чего-нибудь горяченького? — спрашивал я. — «Тома и Джерри»^{41}? Или горячей молочной болтушки с маслом и медом?

— Сам ты болтушка! Ты болтун! — отвечал мне бармен. — Ишь разоспался! Гоните-ка прочь этого болтуна!

Я попытался зацепиться ногами за медный поручень, чтобы они меня не выкинули. Но в этом баре, оказывается, не было медного поручня — смешно, правда? — и я уже лежу на спине (это было еще смешнее): наверное, они так обслуживают безногих. У меня не было ног, как же я мог ухватиться ими за медный поручень? И рук тоже. Мам, глянь, а у меня рук нет! Пит сидел у меня на груди и выл.

Я опять попал в армию, в учебный взвод… Должно быть, учеба шла к концу — я был в Кемп-Хейл и выполнял одно дурацкое упражнение, во время которого солдату за шиворот сыплют снег, чтобы сделать из него настоящего мужчину. Я должен был влезть на самую высокую гору во всем чертовом Колорадо, кругом лед, а у меня нет ног. А я еще вдобавок тащил самый большой рюкзак на свете: я вспомнил, что это они решили проверить, годятся ли солдаты вместо вьючных мулов, и выбрали меня — все равно пропадать, так что не жалко. И я бы не справился, если бы не Рики: она лезла сзади и толкала меня в спину.

Старший сержант впереди обернулся, и у него было лицо точь-в-точь как у Беллы, только пунцовое от ярости.

— Эй, ты, а ну пошел! Мне тебя ждать некогда. Дойдешь ты или нет, мне наплевать… но, пока не дойдешь, спать не дам!

Пропавшие куда-то ноги не желали тащить меня вперед, дальше, и я упал в снег. Ледяное тепло окутало меня, и я начал засыпать, хотя малышка Рики плакала и просила меня: «Не спи!». А я никак не мог…

Я проснулся в постели, рядом с Беллой. Она трясла меня за плечо, приговаривая: «Дэн, проснись! Не могу же я ждать тебя тридцать лет. Девушка должна подумать о своем будущем!». Я хотел протянуть руку, достать из-под кровати и отдать ей припрятанные там мешочки с золотом, но она уже исчезла… да к тому же какая-то «Золушка» с лицом Беллы уже подобрала с пола все золото, сложила его на лоток на верхней крышке и укатила вон из комнаты. Я хотел ее догнать, но оказалось, что у меня нет ни ног, ни тела. Послышалась песенка: «Если тела не иметь, можно песни громко петь…» Весь мир состоял из одних старших сержантов и работы… Так не все ли равно, где работать и как? Я опять взвалил на себя рюкзак и полез вверх по ледяному склону. Склон был весь белый, совершенно гладкий, и если только я доберусь до розовой вершины, то меня оставят в покое и дадут поспать… Но до вершины я так и не смог доползти: ни ног, ни рук, ничего…