— Хочешь достать?

— Ага. Глянь как следует шапку — «ДЬЮ» чего-то там. Как ты полагаешь, может, газета у Кыски еще со времен компании 48-го?

— Может быть. Сколько времени я здесь, столько и Кыску помню. И игрушек своих она не теряет. Погоди секунду, — он ласково позвал смерчик, и вскоре газета была в его руках. — Давай посмотрим.

Перкинс изумленно вытаращил глаза.

— Ну, если пробьюсь в Сенат, быть мне «краткосрочником»! Папаша, газетка-то не старше ли тебя?

«Шапка» гласила: «ДЬЮ ВСТУПАЕТ В МАНИЛУ[9]». Дата — 1898 г.

Двадцатью минутами позже они обсуждали находку за остатками Перкинсовой бутылки. Репортер наглядеться не мог на грязный, пожелтевший от времени лист.

— Только не говори мне, что его носило по городу последние полвека.

— А почему нет?

— Почему? Ладно, я могу поверить, что улиц с тех пор не убирали. Но бумага-то как выдержала? Солнце, дожди — ну, и так далее…

— Кыска свои игрушки бережет. Наверное, прячет куда-то под крышу, если погода портится.

— За-ради бога-господа, Папаша; не думаешь же ты, что она и вправду… Но — думаешь. Честно говоря, мне все едино, где она эту газету взяла. Официальная версия будет такой: вот этот отдельно взятый клок бумаги болтался по нашим грязным улицам последние полсотни лет, причем никто его не заметил и не подобрал. Ребята, забава выйдет хоть куда!

Он бережно свернул старую газету и хотел было спрятать в карман.

— Погоди. Этого делать не стоит, — запротестовал старик.

— Почему? Надо же отнести сфотографировать.

— Нельзя! Это — Кыскино. Я ведь только на время взял…

— Чего? Ты с ума сошел?

— Она очень расстроится, если не вернем. Ну пожалуйста, Пит… она же тебе в любой момент, как только будет надо, снова даст посмотреть.

Старик был не на шутку встревожен, и Перкинс отказался от своего намерения.

— А если мы эту газету никогда больше не увидим? У меня ведь весь сюжет на ней построен.

— Ну и что? Не твоя ведь газета. Это она ее сберегла, отсюда и твой сюжет. Ты не беспокойся, я ей скажу, чтобы ни в коем случае не затеряла.

— Эх, ладно…

Они вышли наружу, и Папаша, серьезно переговорив с Кыской, вернул ей игрушку. Она немедленно подняла газетный лист на самую свою макушку. Попрощавшись с Папашей, Перкинс начал было выруливать со стоянки, но вдруг остановился и обернулся назад.

— Скажи-ка, Папаша…

— Что, Пит?

— Ты ведь, на самом деле, не думаешь, что этот смерчик живой, да?

— А почему бы нет?

— «Почему бы нет»?! Он еще спрашивает!

— Ладно, — рассудительно сказал Папаша, — а вот тебе почем знать, что ты сам живой?

— Как же… потому что я… ну, если ты… — он осекся. — Нет, не знаю. Тут ты меня уел.

— Вот видишь, — улыбнулся Папаша.

— Да уж. Спокойной ночи, Папаша. Спокойной ночи, Кыска.

Он отсалютовал смерчику. Крутящийся столб мусора поклонился в ответ.

Перкинса вызвал к себе главный редактор.

— Видишь ли, Пит, — сказал он, толкнув к нему по столу кипу бумаг, — фантазия — это, конечно, хорошо, но пьяного бреда я в газете допускать не намерен.

Перкинс взглянул на подвинутые к нему страницы. «НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД», Питер Перкинс. «Посвисти Ветерку. Прогулки по нашим улицам — весьма пикантная, даже рискованная, забава. Мы пролагаем путь свой сквозь разнообразный мусор, отбросы, окурки и еще менее аппетитные вещи, плотным ковром покрывающие тротуары, а лица наши атакуют более легкие предметы: конфетти с прошлого Хэллоуина, сухие листья и прочее, уже доведенное погодой до неузнаваемости. Но, как бы то ни было, я всегда полагал, будто постоянный круговорот наших уличных залежей заставляет их обновляться по крайней мере каждые семь лет…» Дальше рассказывалось о смерчике, носившем с собой пятидесятилетней давности газету, любому городу страны предлагалось побить этот результат.

— А в чем претензия? — агрессивно вопросил Перкинс.

— Привлекать внимание общественности к грязи на улицах — это замечательно, Пит. Только основывай все на фактах.

Перкинс через стол нагнулся к редактору.

— Здесь и так одни только факты.

— Что? Пит, не болтай глупостей.

— Значит глупостей? Так слушай.

И Перкинс поведал об обстоятельствах встречи с Кыской и о том, как была найдена газета 1898 года.

— Пит, ты, должно быть, выпивши?..

— Только кофе да томатный сок. Ей-богу. Чтоб мне света белого больше не видеть.

— А как насчет вчерашнего? Спорю, твой смерчик подошел к бару вместе с тобой.

— Я был совершенно, как стеклышко трезв, и… — Перкинс умолк, чтобы не ронять своего достоинства. — Это — моя статья. Печатай, или увольняй меня.

— Брось, Пит. Не так уж мне важно, кто будет писать — только колонку надо заполнять чем-то посущественнее. Раскопай факты о человеко-часах и средствах, затраченных на уборку улиц, сравни с данными по другим городам…

— Да кто будет читать эту чушь? Вот идем со мной. Сам все факты увидишь. Только погоди минутку — фотографа с собой прихватим.

Уже через несколько минут Перкинс знакомил главного редактора и Кларенса В. Уимса с Папашей. Кларенс расчехлил камеру.

— Его нужно снимать?

— Пока нет. Папаша, можно, чтобы Кыска нам опять показала ту стародавнюю газету?

— Конечно, — старик поднял взгляд и свистнул. — Кыска, Кыска! Иди к Папаше.

Над головой легкий порыв ветра обрел вдруг форму, подхватив клочки бумаги и опавшие листья, и смерчик утвердился на стоянке. Перкинс пригляделся к нему.

— У нее нет той газеты, — удрученно сказал он.

— Принесет.

Папаша выступил вперед, так что смерчик крутился теперь вокруг него. Можно было видеть, как он шевелит губами, но слов было не разобрать.

— Пора? — спросил Кларенс.

— Пока нет.

Смерчик прыгнул вверх и заскакал над цепочкой домов. Главный редактор звучно захлопнул рот.

Вскоре Кыска вернулась. Отбросив все остальное, она несла кусок бумаги — тот самый.

— Пора, Кларенс, — сказал Перкинс. — Сможешь заснять бумагу в воздухе?

— Эге, — хмыкнул Кларенс, поднимая «Спид График». — Чуть назад и так держать, — приказал он, обращаясь к смерчику.

Кыска медлила и, похоже, намеревалась удрать.

— Поверни потихоньку, Кыска, — добавил Папаша. — Переверни — нет, нет! Не так, другим концом кверху.

Бумага разгладилась и медленно поплыла в воздухе, разворачиваясь «шапкой» к объективу.

— Заснял? — спросил Перкинс.

— Эге, — сказал Кларенс. — Это все?

— Эге… то есть, да, все.

— Порядок, — сказал Кларенс, подхватил свой кофр и удалился.

Главный редактор вздохнул.

— Джентльмены, — сказал он, — давайте выпьем.

После четырех порций Перкинс и его начальство все еще спорили. Папаша отлучился по делам.

— Босс, да подумай ты головой, — говорил Пит. — Нельзя же напечатать статью о живом смерчике. Над нами весь город будет смеяться.

Главный редактор Гейнс распрямился.

— Политика «Форума» такова: печатать все новости и без обиняков. Это новость — и мы об этом напечатаем, — он сел вольготнее. — Эй! Официант! Повторить того же самого, только содовой поменьше!

— Но это же с научной точки зрения невозможно.

— Но ты же собственными глазами видел, так?

— Так, но…

Гейнс жестом остановил его.

— Попроси, чтобы Институт Смитсона это обследовал.

— Да они только посмеются, — сказал Перкинс. — Ты хоть про массовый гипноз слыхал?

— Чего? Ну, это не объяснение. Кларенс ведь тоже видел.

— И что с того?

— Известно, что. Чтобы тебя загипнотизировали, нужно иметь сознание. Ipso facto[10].

— То есть, Ipse dixit[11].

— Перкинс, у тебя что — икота? Тебе вообще не следует пить днем. Скажи еще раз и помедленнее.