— Ты отправляешься на Хрошиюд как первый заместитель и глава миссии. Послом будет Макклюре, только я что-то сомневаюсь в его лингвистических способностях, так что придется тебе самому тянуть этот воз. Потому постарайся поскорее научиться объясняться на их языке. Понимаешь?

Гринберг перевел это про себя следующим образом: Макклюре придется общаться с ними исключительно через тебя, так что ты сможешь держать его в руках.

— Да-а, — ответил он задумчиво, — а как же насчет доктора Фтаемла? Посол, пожалуй, охотнее воспользуется его услугами, чем моими. — Про себя Гринберг добавил: босс, что же это ты со мной хочешь сделать? Макклюре обойдет меня через Фтаемла… и я окажусь на мели в девятистах световых годах от какой-либо помощи.

— Очень жаль, — ответил Кику, — но я никак не могу отдать Фтаемла. Мне придется оставить его переводчиком для общения с миссией, которую оставят на Земле хрошии. Он уже согласился.

На лице Гринберга появилась озабоченность:

— Придется всерьез у него поучиться. Правда, я успел уже немного поднахвататься в их языке. Глотку от него саднит. Но только когда это они согласились? Я что, все проспал? Это — пока я был в Вествилле?

— Они еще не согласились. Но согласятся.

— Восхищаюсь вашей уверенностью, босс. Мне они кажутся не менее упрямыми, чем миссис Стюарт. Кстати, о миссис Стюарт. Пока вы с ней любезничали, я беседовал с доктором Фтаемлом. Он говорит, эти ребята становятся все настойчивее насчет мальчонки Стюарта. Теперь вы знаете, что он полетит, так может успокоить их малость? Фтаемл, бедняга, прямо весь издергался. Он говорит, они давно бы врезали нам, мешает только возможное неудовольствие нашего старого приятеля Ламмокса.

— Нет, — ответил Кику. — Мы им не скажем. И Фтаемлу тоже. Лучше, если он так и останется перепуганным.

Гринберг задумчиво пожевал костяшку пальца.

— Босс, — медленно сказал он, — а не ищем ли мы приключений на собственную шею? Или вы подозреваете, что не такие уж они страшные, как сами себя малюют? И что если дело дойдет до мордобоя, мы их побьем?

— Сильно в этом сомневаюсь. Но мальчик — мой туз, припрятанный в рукаве.

— Пожалуй что. Не хотелось бы цитировать сами знаете кого, но если риск так уж велик, не имеют ли случаем люди право об этом знать?

— Имеют. Но мы не можем им ничего сказать.

— Повторите, пожалуйста, я что-то не понял.

Мистер Кику нахмурился.

— Сергей, — медленно произнес он. — Наше общество находится в состоянии перманентного кризиса с того самого момента, как первая ракета добралась до Луны. Три столетия ученые, инженеры и исследователи раз за разом прорываются во все новые неизведанные области, к новым опасностям и новым проблемам. И каждый раз политики с колоссальным трудом удерживают расползающееся общество, словно жонглер, у которого в воздухе слишком много мячей и бутылок. Это неизбежно. Однако нам пока удается иметь кое-как сляпанную республиканскую форму правления и поддерживать демократические обычаи. Мы имеем право этим гордиться. Но теперь это — не настоящая демократия, и не может она ею быть. Я думаю, что наш долг — суметь удержать это общество от распада, пока оно привыкает к незнакомому и внушающему страх миру. Очень, конечно, было бы приятно не торопясь обсудить каждую проблему, провести голосование и вернуться к ней снова, когда коллективное решение окажется ошибочным. Только ведь так почти никогда не удается. Гораздо чаще мы попадаем в положение пилота, стоящего перед смертельной опасностью. Так что же, пилот должен просить совета у пассажиров? А может, ему лучше использовать свое умение и опыт, чтобы доставить их в целости на место?

— Очень это у вас убедительно звучит, босс. Интересно только, правы вы или нет?

— Мне тоже интересно. Я собираюсь завтра утром устроить конференцию с хрошии, — продолжил мистер Кику.

— Хорошо. Я скажу Фтаемлу. Одну ночь они, пожалуй, еще потерпят.

— Но раз они так озабочены, мы отложим конференцию до послезавтра, пускай еще подергаются. — Кику немного подумал. — Пусть Фтаемл сообщит им следующее. Наши обычаи требуют, чтобы сторона, желающая переговоров, прислала сперва дары. Следовательно, они должны их прислать. Сообщите им, что щедрость даров служит мерилом серьезности обсуждаемого вопроса: незначительные дары — несерьезное отношение к их просьбе.

Гринберг нахмурился.

— Вы задумали какое-то жульничество, но я что-то не все понимаю. Фтаемл знает, что у нас нет такого обычая.

— А вы не можете убедить его, что это просто такой обычай, с которым он раньше не сталкивался? Или прямо довериться ему? Я вижу, что у него в душе конфликт: он верен своим клиентам, но симпатии его на нашей стороне.

— Лучше, пожалуй, не пытаться его обдурить. Но с другой стороны, заставить рарджиллианца врать, когда он работает посредником… Боюсь, он просто не сможет.

— Ну попробуй сформулировать так, чтобы это не было ложью. Скажи, что корни такого обычая уходят в глубь веков. А это и вправду так. И что мы обращаемся к нему только в исключительно важных случаях, вроде этого. Откройся ему, пусть он видит твои намерения, пусть переводит с симпатией к нам.

— Пожалуй, смогу. Но только зачем это все? Вырасти в их глазах?

— Вот именно. Мы ведем переговоры со слабой позиции; крайне необходимо, чтобы у нас было преимущество в начале. Я надеюсь, что символика просителя, приносящего дары, действительно универсальна.

— Ну а если они не заявятся к нам с барахлом?

— Будем сидеть и не мельтешить, пока не передумают. Начни подбирать себе команду, — добавил Кику. — Завтра покажи мне список.

Гринберг застонал.

— А я-то собирался сегодня пораньше лечь.

— В нашем деле на это редко приходится рассчитывать. Да, еще. Как только совещание окончится, пошли кого-нибудь потолковее — может Петерса — к ним на корабль посмотреть, что там надо сделать, чтобы люди могли лететь. Потом мы сообщим хрошии наши требования.

— Секунду, босс. Я бы предпочел наш корабль. И откуда вы знаете, что у них найдется для нас место?

— Наши корабли пойдут следом. Но хрошиа Ламмокс летит с ними, а значит, и мальчик тоже. Поэтому наша делегация отправится на их корабле, чтобы не оставлять его одного без людей.

— Ясно. Не подумал.

— Места хватит. Ведь и они оставят на Земле свою миссию. Или никто из людей не полетит. Сотня хрошии, если взять число наугад, конечно же, освободит достаточно места для людей.

— Попросту говоря, босс, — негромко сказал Гринберг, — вы настаиваете на заложниках.

— Заложники, — чопорно произнес мистер Кику, — это понятие отсутствует в словаре дипломата.

Он повернулся с своему столу.

Для совещания выбрали зал на первом этаже здания Министерства космических дел: его двери были достаточно велики, а пол — достаточно крепок. Проще и безопаснее было бы провести совещание прямо в космопорте, как предлагал доктор Фтаемл, однако из протокольных соображений мистер Кику настоял на том, чтобы хрошии явились к нему.

Сначала появились дары.

Дары сложили по обеим сторонам обширного зала, количество их было огромным, но ценность и качество оставались неизвестными. Министерские ксенологи рвались к ним, словно дети к новогодним подаркам, но мистер Кику приказал ничего не трогать до окончания совещания.

Когда делегация хрошии появилась в зале, Сергей Гринберг присоединился к мистеру Кику, сидевшему в комнате отдыха за сценой. Вид у Гринберга был обеспокоенный.

— Что-то не нравится мне все это, босс.

Заместитель министра поднял голову:

— Почему?

Гринберг осторожно глянул на прочих находившихся в комнате — Макклюре и дублера, заменявшего премьер-министра. Дублер, опытный актер, кивнул ему и вернулся к изучению речи, которую должен был вскоре произнести, а Макклюре резко спросил:

— В чем дело, Гринберг? Они что-нибудь задумали?

— Надеюсь, что нет. Я проверил с воздуха, все выглядит хорошо. Мы забаррикадировали бульвар Звезд отсюда и до самого порта; по обеим сторонам его расположены силы, достаточные для небольшой войны. Я выждал, пока их колонна покинет порт, и полетел над ней. Они оставляли группы своих сил примерно через каждые четверть мили и устанавливали в этих точках какое-то оборудование. Может, конечно, это просто линия связи с кораблем, но мне что-то не верится. Это — оружие.