Как только я дошла до советов Меланьи, на лице Михаила заиграла скептическая улыбка. Ох, еще один Фома неверующий! Мужчины бывают такими отвратительными скептиками…

– Я лично прежде не слышал, чтобы найденные клады вымачивали в ручьях, – усмехнулся Миша.

– Но ты прежде и кладоискательством никогда не занимался! А каждый серьезный кладоискатель от рождения знаком с такими элементарными правилами! Ты много о чем не слышал и даже не догадываешься. Я уверена, что и название «петров крест» ничего тебе не говорит. А без этой травы заниматься поисками кладов совершенно бессмысленно!

Неизвестно, куда завела бы нас наша дискуссия, но тут у меня за спиной зашуршали кусты и до отвращения знакомый голос произнес:

– Поднимите-ка руки вверх, господа!

После бессонной ночи, проведенной у костра на берегу, было особенно приятно вытянуться на своей постели под теплым одеялом и закрыть глаза. Усталое сознание недолго сопротивлялось волнам сна, и вот Аня уже плыла на этих волнах, среди каких-то смутных, но при этом сладостных образов.

Видения баюкали ее, уносили все дальше и дальше в темные глубины, и слышалась тихая, нежная музыка, и чьи-то родные голоса нашептывали ей что-то ласковое… И вдруг короткий неприятный звук диссонансом вплелся в эту успокоительную симфонию. Так трудно было вынырнуть из сна, но где-то рядом стукнула дверь, а по коридору прогрохали тяжелые шаги мужских ног, обутых в сапоги.

Аня подскочила в кровати. Она слышала выстрел или это был звук из ее сна? Где-то в парке кричали… Выстрелы и крики стали уже привычным фоном здешней жизни, но так хотелось надеяться, что это осталось в прошлом. Ведь психопат-убийца арестован, что же такое снова происходит в Привольном?

Она метнулась к окну и откинула штору. По парку, туда, где слышались крики, бежал Салтыков с револьвером в руке. Свернув в липовую аллею, он стал почти не виден, но все же проследить его путь было возможно – Валентин не успел накинуть китель, и за деревьями пунктиром мелькала его белоснежная сорочка.

Аня схватила халат и, одеваясь на ходу и путаясь от волнения в рукавах, побежала вниз по лестнице, на крыльцо и дальше в парк, в ту аллею, где исчез Салтыков. Аллея вела к ручью.

– Нюточка, детка, случилось там чего? Что вы с Валентином Петровичем взбаламутились-то? – кричала ей вслед няня, но Ане некогда было ответить.

У ручья ей открылась страшная картина. Прямо на расстеленной поверх травы скатерке с остатками растоптанной еды стоял поручик Кривицкий. Одной рукой он удерживал Лелю, а другой прижимал револьвер к ее виску. Женщиной Кривицкий заслонялся как щитом от возможного выстрела Михаила Павловича, взявшего поручика на мушку.

Но со спины к Кривицкому уже вплотную приблизился Салтыков, направивший дуло своего штатного офицерского нагана в затылок поручику.

Красивое лицо Кривицкого искажала отвратительная гримаса. Михаил Павлович был бледен до синевы, а его рука, сжимавшая браунинг, сильно дрожала – вероятно, он боялся, что, решившись выстрелить, неизбежно зацепит жену. Изуродованные черты лица Салтыкова словно окаменели, его профиль снова казался грубо обтесанным куском гранита…

Каждый из мужчин кричал противнику, что любая попытка двинуться будет стоить тому жизни, но стрелять никто из них не начинал.

– Боже мой, Борис Владимирович, что вы делаете? – растерянно спросила Анна.

Поручик Кривицкий проигнорировал ее вопрос, зато Салтыков, не оборачиваясь, бросил:

– Анюта, отойди подальше!

Отойти? Как бы не так! Вот только у нее никакого оружия нет – ни браунинга, ни нагана, а все вокруг вооружены. Аня поискала глазами хоть что-нибудь, что могло бы сойти за оружие, и взгляд ее упал на тяжелый обломок ствола старой яблони, который в качестве топлива для костра принес откуда-то ночью Салтыков.

Дубина в женских руках – это, конечно, не бог весть что, но все же лучше, чем ничего. Вооружившись, Аня пристроилась поближе к Валентину за спиной у Кривицкого, примеряясь, как бы ловчее ударить поручика, прежде чем он посмеет выстрелить в Лелю. Увы, шансы на то, что удар дубины опередит выстрел, были невелики.

А мужчины тем временем снова заорали.

– Эй вы, одноглазый господин! – кричал поручик Хорватову. – Немедленно выуживайте из воды мешок или я сейчас разнесу вашей даме череп! Слышишь ты, шпак, что тебе было приказано?

– Если хоть волос упадет с головы моей жены, я не оставлю от вас даже мокрого места, – срывающимся голосом отвечал Михаил Павлович, тщетно пытавшийся унять дрожь. – Мне нечего будет терять!

– Прежде чем ты, Кривицкий, успеешь разнести череп даме, я разнесу твой собственный! – рявкнул со своей стороны Салтыков. – Опусти револьвер, Борис! Ты, как никто, знаешь, что у меня-то рука не дрогнет!

И тут раздался совершенно спокойный голос Елены Сергеевны:

– Господа, перестаньте кричать! Вы меня совсем оглушили. Всегда лучше договориться спокойно.

От неожиданности все замолчали. Аня вспомнила, что Леля издавна применяет в минуту опасности подобную тактику – разговорить противника.

Пока враг занят беседой, он не настолько опасен, а выигранные минуты могут привести к спасению.

– Борис Владимирович, – светским тоном, словно речь шла о карточном споре, обратилась Леля к поручику. – По-моему, вы делаете глупость, и даже очень большую. Вы ведь до сих пор еще не совершили ничего особо преступного. Стоит ли начинать? Подумайте! Проникновение в дом, где вы ничего не украли, и запугивание женщин мнимыми призраками – не столь уж серьезные проступки, можно посчитать их просто шутками дурного тона…

– Ну на мысль о призраках вы с мадам Чигаревой сами меня навели – вольно же вам было считать меня привидением и бояться до потери сознания! – огрызнулся Кривицкий.

– Вот-вот, – радостно поддержала Елена Сергеевна. – В этом мы сами виноваты. А клад ведь вам не принадлежит! Это законное наследство Анны Афанасьевны.

– Законное наследство – это банковский вклад, переданный наследникам согласно завещанию. А клад – это клад, с ним уж как судьба распорядится. В чьи руки он попадет, тот ему и хозяин. И я считаю, представьте себе, что имею много больше прав на этот клад, чем Анна Афанасьевна!

– Это на каком же основании? – грозно спросил Салтыков.

– А на том, что мой отец – незаконнорожденный сын старого владельца этого имения, героического графа, лежащего под могильной плитой здесь, в парке… И по-хорошему, не только клад, но и все здесь должно быть моим!

Аня чуть не выронила из рук дубину – неужели дед изменял бабушке, презрев всю ее романтическую влюбленность? И даже имел на стороне сына? Быть не может! А если все-таки может?

– Граф откупился от матери своего незаконного сына деньгами и забыл о нем, – продолжал поручик. – Но правда есть! Есть правда на свете! Недолго граф после этого прожил, вернулся с Балкан в закрытом гробу… расплатился за грех. А мой отец всю жизнь жил с этой обидой. Когда законный наследник графа, батюшка Анны Афанасьевны, оказался на грани разорения, папа выкупил у него родовой дом в Петербурге.

– В Петрограде, – зачем-то поправила Леля.

Вообще, лишних слов было слишком много, и поэтому все происходящее стало казаться Ане кошмарным сном, где все действия тянутся бесконечно, без конца и без начала.

Не может же быть, чтобы люди и вправду вели такие долгие разговоры, целясь друг в друга из револьверов?

– В те времена столица еще именовалась Санкт-Петербургом, как надеюсь, будет еще именоваться и впредь, когда все позабудут о ее позорном переименовании, – огрызнулся Кривицкий. – Отцу важно было хоть так, но вернуться в дом своих предков. Семейная собственность перешла в его руки. А я еще ребенком, играя на чердаке среди старых вещей, нашел в дедовском бюро потайной ящик, а в нем бумаги, из которых следовало, что в подмосковном имении спрятан баснословный по богатству клад. Правда, проклятый старик не назвал точного места, где зарыл золото, но я все равно дал себе слово, что когда-нибудь найду сокровище предков. Мне помешала война. Но каково же было мое потрясение, когда я узнал, что мой фронтовой приятель Алешка Чигарев женат на наследнице графского имения, что он тоже откуда-то проведал о сокровищах и намеревается, как только обстоятельства позволят, провести в Привольном поиски клада! Я просто не мог с собой совладать!