– Шрамы настоящего мужчину обезобразить не могут, – отрезала Елена Сергеевна. – А все эти ангелоподобные поручики с перстеньками на пальцах рядом с ним выглядят как мальчишки из церковного хора. И вообще, благородные мужчины в наше время превратились в вымирающую особь, тысячами они уже не исчисляются. И об этом следует помнить! При нынешнем всеобщем одичании каждый уцелевший экземпляр порядочного, хорошо воспитанного человека следует ценить.

Я сочла нужным присоединиться к команде военных в их поисках – необходимо было показать им место, откуда доносились страшные крики и где я бесславно пыталась бороться с неведомым злоумышленником. Помертвевшую от ужаса Анну я сочла за благо оставить в Гиреево.

Мы со штабс-капитаном и поручиком Кривицким воспользовались экипажем, а остальные участники поисковой экспедиции должны были пешим маршем пройти через лес и догнать нас на опушке у Привольного.

Честно говоря, мне давно хотелось откровенно поговорить с Валентином о последних событиях в привольнинской усадьбе и по старой дружбе посоветоваться кое о чем, но нам все время кто-нибудь мешал.

Вот и теперь в компании Кривицкого откровенничать было невозможно – по понятным причинам я не слишком-то доверяла этому херувиму.

До места, откуда ночью слышались крики, мы доехали быстро, а через полчаса к нам присоединились и другие военные, пришедшие короткой лесной дорогой.

Я показала Салтыкову старые парковые ворота, через которые мы выбежали ночью в поисках злодея, лесную опушку, где мелькали за кустами и деревьями смутные тени, обратила его внимание на обломанные сучья и мои собственные следы, оставленные во время ночной погони…

На ярком солнце окружающий пейзаж выглядел на редкость мирно и поэтично, и, если бы не примятая трава и сломанные ветки кустов в тех местах, где я гналась за неизвестным врагом, это был бы вполне пасторальный уголок сельской природы.

Военные растянулись в цепь и углубились в лес, прочесывая каждую квадратную сажень. Я хотела было присесть на траву у парковых ворот в ожидании результатов поиска, но природное любопытство взяло верх.

Правда, не очень-то удобно прочесывать лес в дамских туфлях на каблуке, но не могла же я остаться в стороне от такого важного дела. Если я составлю компанию Валентину Салтыкову, принявшему на себя обязанности старшего по команде, то окажусь в самом эпицентре происходящего. А вокруг будет так много доблестных воинов, что кто-нибудь из них наверняка вынесет меня из леса, доведись мне сломать ногу, споткнувшись о коренья…

Перепрыгивая через торчащие из земли коряги, я поскакала следом за военными, готовая к любому повороту событий.

Между тем погода вдруг стала портиться. На небе собрались густые облака, прямо на глазах превращавшиеся в темные тучи, и сильный ветер, налетевший невесть откуда, зловеще шелестя ветками деревьев, затягивал небо хмарью. Солнце пыталось сопротивляться тучам и ветру, но было ясно, что долго оно не продержится.

Чудесный день внезапно обернулся своей изнанкой… Вскоре начал накрапывать дождь, становившийся все сильнее и сильнее.

– Симченко, Лешаков, – окликали рядовых солдат унтер-офицеры, – а-ну, доложись – обнаружили чего?

– Никак нет, ваше благородие! Покедова все чисто. Окромя дохлой полевки никаких посторонних тел не обнаружено, – весело отвечали рядовые, считавшие, несмотря на дождь, свою вылазку чем-то вроде общей увеселительной прогулки. – А мыша, даже дохлого, за труп можно не считать…

Но все веселье кончилось в тот момент, когда один из солдатиков, молодой конопатый парень с торчащими розовыми ушами и рукой на перевязи, заорал не своим голосом, раздвинув ветви дикого орешника.

На порожнем пятачке между кустами лещины лежала мертвая сестра милосердия из гиреевской лечебницы.

Я почему-то ожидала, что увижу ее в обычном наряде – в сестринской косынке с красным крестом и белом полотняном халате или переднике. Но сестричка перед смертью принарядилась. На девушке была модная жакетка из шелковой ткани шанжан (основательно залитая кровью), а на ее неестественно бледное лицо со следами размазанной помады сползла красивая соломенная шляпка с голубой лентой и россыпью незабудок.

У меня от неожиданности вырвалась совершенно нелепая по своей неуместности фраза:

– Господи, этого не может быть!

Дождь уже припустил вовсю, и расплывавшиеся по жакетке покойницы капли воды сливались в большие мокрые пятна. Под напором дождевых струй шляпка, криво державшаяся на лбу сестрички, сдвинулась и из-под соломенных полей выглянул широко раскрытый мертвый глаз…

От страха я сама зажмурила глаза и троекратно перекрестилась. Да, теперь не остается никакого сомнения, что ночью в лесу кричала эта бедняжка. О боже, я так и вижу, как она бежит, подгоняемая ужасом, а вооруженный ножом убийца гонится за ней семимильными шагами. Стоило это вообразить, как перед глазами замелькали картины одна ужаснее другой.

Господь-вседержитель, да что же такое делается в этом тихом лесном уголке? И почему мне суждено вечно оказываться где-нибудь поблизости от кровожадных убийц, с которыми волей-неволей приходится начинать борьбу?

Даже если со мной лично ничего не происходит, то какое-нибудь чудовищное событие свершается рядом, а мой характер никогда не позволял мне оставаться в стороне. Между тем место происшествия мгновенно окружила толпа солдат, со всех сторон бежавших к злосчастному орешнику, и без трупа выглядевшему не очень-то весело.

– Мать честная! Ты на горло-то ейное глянь – места живого нет! Мы этак-то в штыковой атаке с Гансами на позициях разделываемся, а тут вона – на девку несчастную рука поднялась у аспида какого-то! – Эх-ма, сестричка, сестричка – красивая, молодая, жить бы да жить, а поди ж ты… Горето какое! – У ней небось и мамка жива еще – вот получит об дочке родненькой известие… – Не приведи Господь! Добро бы хоть на фронте от пули или там снаряда… А то в глубоком тылу, в Московской губернии смерть принять довелось. – Совсем народ вызверился! – разноголосьем гудела толпа солдат, добавляя еще кое-какие фронтовые эпитеты, без которых, как говорят, бывает трудно обойтись в окопах.

– Отойти от тела! – распорядился расстроенный Валентин. – Не толпиться, поди все следы уже затоптали, черти. Лешаков, Крутиков, останетесь для охраны возле трупа. Еще двоим – охранять у дороги, не подпуская сюда посторонних. Подпрапорщик Лушин, возьмите экипаж Елены Сергеевны и живым духом в село за полицейским урядником. Объясните там ему, в чем дело, и доставьте сюда на место. Остальные свободны. Спасибо за службу, братцы! И прошу по деревне пока о случившемся не болтать.

Боюсь, последняя просьба оказалась запоздалой – на опушке за кустами орешника уже собирались первые зрители из местных обывателей, невесть как в мановение ока пронюхавших о найденном в лесу теле.

Зевак не остановили ни дождь, ни ветер, ни небо, плотно затянутое тучами. Конечно, для бедной событиями деревенской жизни убийство – явление неординарное, о котором здешние аборигены будут вспоминать годами и рассказывать легенды внукам…

Деревенская публика, игнорируя непогоду, все прибывала и прибывала в надежде увидеть своими глазами кульминационный момент – появление урядника, а потом и вынос тела, закрытого простыней. Почему-то такие представления многим по вкусу. Люди даже согласны вымокнуть под дождем, простудиться и свалиться с воспалением легких, лишь бы посмотреть на чей-нибудь труп.

Но нашим раненым, топтавшимся поблизости, несмотря на приказ разойтись, пожалуй все же не стоит увеличивать толпу, лучше отдохнуть и обсушиться где-нибудь в спокойном месте.

– Господин штабс-капитан! – В присутствии подчиненных я решила обратиться к Салтыкову строго официально, чтобы не подвергать его компрометации. – Разрешите солдатам и офицерам переждать дождь тут, по соседству, в усадьбе Привольное? До Гиреево даже лесом по короткой дороге не меньше двух верст, люди вымокнут под таким сильным дождем. А ведь не все еще как следует оправились после ранений.