Руки сомкнулись вокруг какого-то скользкого толстого бревна. Павлик почувствовал еще более сильный, потрясающий удар, затем все исчезло, провалилось во тьму…

— Швыдче, швыдче, товарищ Лорд! Я держу ее за хвост, чтоб ее черти взяли! Силы мои кончаются, будь она проклята!

— Скворешня! Что это такое?

Зоолог выбежал из чащи водорослей. Он увидел необычайную картину. На открытой поляне, в ярком зеленоватом свете, возле нескольких машин, работавших под прозрачными, как будто из стекла сделанными колпаками, стояла гигантская фигура человека в металлическом скафандре и огромном шлеме. Изогнувшись в виде огромного, мощного лука, он одной рукой держал петлю из толстого гибкого кабеля, соединявшего два колпака с работающими машинами. В петлю вцепилась зубами двухметровая акула, которую человек крепко держал рукой за толстую часть тела, у самого хвоста. Рыло акулы далеко выступало над широкой пастью, ее темно-серая жесткая шкура была похожа на напильник, большие круглые глаза, тупые, бессмысленные, горели белесовато-розовым огнем бешенства. Зоолог сейчас же узнал сельдевую акулу, баснословная прожорливость которой приводила в изумление еще древних наблюдателей. Обычную пищу этой акулы составляют сельди, когда они тучами поднимаются из глубин и идут к берегам для нереста. Она преследует всех рыб, каких только в состоянии одолеть. Своей знаменитой родственнице, прославленной разбойнице морей и океанов — обыкновенной акуле, или мокою, — сельдевая акула уступает лишь по размерам и силе.

Акула, которую гигант с невероятным напряжением сил держал за хвост, извивалась, сгибалась и разгибалась, но не выпускала из пасти захваченного ею кабеля.

Ноги Скворешни по щиколотку ушли в песок. Красное от усилий лицо было покрыто потом. Акула с бешенством дергала кабель во все стороны, но не в состоянии была вырвать его из руки гиганта.

Выхватив из ножен кортик, зоолог бросился к акуле.

— Перчатки, перчатки, Лорд! — завопил Скворешня, мотаясь вслед за бешеными движениями акулы. — Кортиком ничего не сделаете!

Зоолог остановился. В одно мгновение перчатки были натянуты на руки, кнопки застегнуты, и в следующий момент две ладони слегка сжали акулу с обоих боков. Акула вздрогнула, как от удара электрического тока, судорожно свилась почти в кольцо, с неимоверной силой распрямилась, отбросив Скворешню и зоолога, как котят, в разные стороны. Потом она разжала пасть и, вздрагивая, опустилась на дно.

Зоолог сейчас же вскочил на ноги, но Скворешня поднимался с грунта медленно, с усилием.

— Как это произошло, Скворешня?

— Фу-у-у… Дайте отдышаться… Если бы вы опоздали на две-три минуты, плохо было бы… машинам… Эта сумасшедшая рыбина с голоду приняла кабель за что-то съедобное и вцепилась в него. Понимаете, Арсен Давидович, что было бы с агрегатами, если бы она вырвала кабель из-под колпаков?! Давление ворвавшейся воды уничтожило бы эти нежные машины. Я сделал из кабеля петлю в том месте, где она его схватила, и пружинил, принимая на свою руку все удары акулы. Сначала я эту скаженную скотину бил по морде, по глазам; она только мотала головой, но кабель не выпускала и страшно дергала его, работая хвостом. Тогда я поймал другой рукой хвост. Ну и силища!

— Почему же вы не пустили в ход свои перчатки?

— Да потому, что боялся выпустить из рук кабель. Черт ее знает, что она наделала бы в этот момент! А где же Павлик? Я слышал ваш разговор. Он где-то отстал от вас?

Зоолог забеспокоился.

— Ах, батюшки! — закричал он. — Я совсем забыл о нем. Павлик! Павлик! Что же ты молчишь? Павлик!..

Он с тревогой посмотрел на Скворешню!.

— Вы тоже не слышите ответа?

Гигант заволновался. Как всегда в такие минуты, Скво-решня немедленно обращался к дикой смеси украинских и русских слов, которую он называл «ридной мовой». Многие обстоятельства приняли участие в формировании этой «мо-вы» и убеждении Скворешни в том, что это его родной язык: и Воронежский район, в одном из полуукраинских, полуобрусевших сел которого он родился, и воспитание в русской школе-десятилетке, и большая любовь к русской литературе, особенно к русским поэтам, которая жила в нем одновременно со страстной любовью к Шевченко, Коцюбинскому, и, наконец, служба во флоте — сначала в надводном, а потом, и до сих пор, в подводном.

— Ни, ничего не чую, — сказал он, громко сопя, и с нескрываемым раздражением добавил: — Де ж вы хлопчика загубылы, товарищ Лорд?

— Он отстал в коралловой чаще, когда я спешил к вам, Скворешня… Павлик! Павлик! Отвечай же!.. Он молчит… С ним что-то случилось, — сказал зоолог. — Бежим, Скворешня!

— Треба було до його вертаться, а не до мене бигты. Чор-ты б мене не схопылы, колы б ще десять хвылын лишку далы. Запускайте винт, а я зараз за вами.

Он открыл патронташ на поясе и нажал одну из многочисленных кнопок на длинном щитке управления. Послышался голос:

— Говорит старший лейтенант Богров. Что скажете, Скво-решня?

Скворешня, по привычке, выпрямился, подтянулся и сказал:

— Спешу доложить: находящийся на борту корабля мальчик Павлик, направляясь вместе с товарищем Лордкипа-нидзе к месту работы на пункте номер шесть Коралловой отмели, отстал в пути от товарища Лордкипанидзе, затерялся в коралловых зарослях и перестал отвечать на вызовы. Товарищ Лордкипанидзе, спешивший по моему вызову ко мне на помощь по случаю нападения на кабель и на меня акулы, сейчас находится здесь. Прошу разрешения отправиться на поиски мальчика, а также прислать мне смену на пункт.

— Хорошо, Скворешня, — послышался торопливый ответ. — Немедленно отправляйтесь на поиски. Смену пришлю, не дожидайтесь ее.

— Есть, товарищ старший лейтенант!

Он схватил лежавшую на грунте небольшую лопатку и быстро закидал кабель песком. В это время зоолог открыл щиток управления на поясе и нажал кнопку. Из нижней части горба на спине выдвинулся толстый стержень, раскрылся, как цветок, и превратился в небольшой винт. Одновременно развернулись металлические краги на ногах и превратились в плоскости горизонтального и вертикального рулей. Зоолог передвинул рычажок, винт быстро завертелся, и ученый, полулежа и сомкнув ноги, понесся вперед, рассекая шлемом воду и ступнями ног управляя рулями. Через минуту, как огромная торпеда, мимо него пронесся Скворешня. Как ни был озабочен и расстроен зоолог, он не мог удержаться от невольного возгласа восхищения при виде стремительно несущейся вперед мощной фигуры Скворешни.

— Какое прекрасное изобретение Крепина! — прошептал он.

— Что вы сказали?

— Так, ничего… — смутился зоолог.

Ему казалось непростительным думать сейчас о чем-либо другом, кроме Павлика.

— Скорее, Лорд! Скорее!

Зоолог поравнялся со Скворешней. Передвинув еще на несколько делений рычажки и увеличив число оборотов винта, они уже в совершенно горизонтальном положении понеслись еще быстрее. Рыбы в испуге едва успевали бросаться в стороны от этих странных, необычайных для подводного мира существ. Небольшая каракатица на мгновение замешкалась и сейчас же расплющилась о плечо зоолога. Выпустив густое чернильное облако, распустив в предсмертной агонии свои десять рук, она опустилась на дно, кружась в образовавшемся позади зоолога водовороте. Несколько длинных, извивающихся угрей потоком воды были притянуты к скафандру Скворешни. Испуганно вертя змеиными головами с красноватыми глазками, они соскользнули к его ногам и там были разрезаны на несколько частей острыми краями рулей. Мелькнула небольшая акула, бросилась было наперерез к этим необыкновенным существам, но сейчас же, изогнувшись дугой, взмыла вверх, к светлым водам поверхности.

Опустив на винты предохранительные решетки, зоолог и Скворешня, как два тяжелых снаряда, ворвались в заросли гигантских саргассовых водорослей, которые тянулись вверх, к поверхности. Неглубоко проникавшие в грунт корни водорослей, служившие не для питания растения, а только для его прикрепления ко дну, легко отрывались под напором их скафандров. Наполненные воздухом пузырьки, сидевшие, как виноградинки, на золотистых стволах и у основания листьев, непрерывно лопались, воздух из них вырывался, и вода, казалось, кипела на всем пути их стремительного бега.