— Так вот, — мягко, но твердо продолжал мистер Криспаркл, — разве это не прискорбно и разве это не следовало бы исправить? Мистер Невил недавно в Клойстергэме и со временем, я уверен, покажет себя в ином свете и опровергнет это ошибочное мнение. Но насколько разумнее было бы сразу что-то сделать, а не полагаться на неопределенное будущее! К тому же это не только разумно, это правильно. Ибо не подлежит сомнению, что Невил поступил дурно.
— Его вызвали на это, — поправила Елена.
— Он был нападающей стороной, — в свою очередь поправил мистер Криспаркл.
Некоторое время они шли молча. Потом Елена подняла глаза к младшему канонику и сказала почти с укором:
— Мистер Криспаркл, неужели вы считаете, что Невил должен вымаливать прощение у молодого Друда или у мистера Джаспера, который каждый день на него клевещет? Вы не можете так думать. Вы сами так бы не сделали, будь вы на его месте.
— Елена, я уже говорил мистеру Криспарклу, — сказал Невил с почтительным взглядом в сторону своего наставника, — что, если бы я мог искренне, от всего сердца попросить прощения, я бы это сделал. Но этого я не могу, а притворяться не хочу. Однако ты, Елена, тоже не права. Ведь предлагая мистеру Криспарклу поставить себя на мое место, ты как будто допускаешь мысль, что он способен был сделать то, что я сделал.
— Прошу у него прощения, — сказала Елена.
— Вот видите, — вмешался мистер Криспаркл, не упуская случая обратить собственные слова Невила в свою пользу, хотя и очень деликатно и осторожно, — вот видите, вы сами оба невольно признаете, что Невил был неправ. Так почему же не пойти дальше и не признать это перед тем, кого он оскорбил?
— Разве нет разницы, — спросила Елена уже с дрожью в голосе, — между покорностью благородному и великодушному человеку и такой же покорностью человеку мелочному и низкому?
Раньше чем почтенный каноник собрался оспорить это тонкое различие, заговорил Невил:
— Елена, помоги мне оправдаться перед мистером Криспарклом. Помоги мне убедить его, что я не могу первый пойти на уступки, не кривя душой и не лицемеря. Для этого нужно, чтобы моя природа изменилась, а она не изменилась. Я вспоминаю о том, как жестоко меня оскорбили и как постарались еще углубить это нестерпимое оскорбление, и меня охватывает злоба. Если уж говорить начистоту, так я и сейчас злюсь, не меньше чем тогда.
— Невил, — с твердостью сказал младший каноник, — вы опять повторяете этот жест, который мне так неприятен.
— Простите, сэр, это у меня невольно. Я ведь признался, что и сейчас зол.
— А я признаюсь, — сказал мистер Криспаркл, — что не того ожидал от вас.
— Мне очень жаль огорчать вас, сэр, но еще хуже было бы вас обманывать. А это был бы грубый обман, если бы я притворился, будто вы смягчили меня в этом отношении. Может быть, со временем вы и этого добьетесь от трудного ученика, чье неблагоприятное прошлое вам известно; ваше влияние поистине могуче. Но это время еще не пришло, хоть я и боролся с собой. Ведь это так, Елена, скажи?
И она, чьи темные глаза не отрывались от лица мистера Криспаркла, сказала — ему, а не брату:
— Да, это так.
После минуты молчания, во время которого она на едва уловимый вопросительный взгляд брата ответила таким же едва уловимым кивком головы, Невил продолжал:
— Я до сих пор не решался сказать вам одну вещь, сэр, которую не должен был от вас утаивать. Надо было сразу признаться, как только вы впервые заговорили о примирении. Но мне это было нелегко, меня удерживал страх показаться смешным; этот страх был силен во мне, и, если бы не моя сестра, я бы, наверно, и сейчас не решился заговорить. Мистер Криспаркл, я люблю мисс Буттон, люблю ее так горячо, что не могу вынести, когда с ней обращаются небрежно и свысока. И если бы даже я не чувствовал ненависти к Друду за то, что он оскорбил меня, я бы все равно ненавидел его за то, что он оскорбляет ее. Мистер Криспаркл в крайнем изумлении посмотрел на Елену и прочитал на ее выразительном лице подтверждение слов брата — и мольбу о помощи.
— Молодая девица, о которой идет речь, — сказал он строго, — как вам отлично известно, мистер Невил, в ближайшее время выходит замуж. Поэтому ваши чувства к ней — если они имеют тот особый характер, на который вы намекаете, — по меньшей мере неуместны. А уж выступать в роли защитника этой молодой леди против избранного ею супруга, это с вашей стороны, просто дерзость. Да вы и видели-то их всего один раз. Эта молодая девица стала подругой вашей сестры; и я удивляюсь, что ваша сестра, хотя бы в интересах своей подруги, не постаралась удержать вас от этого нелепого и предосудительного увлечения.
— Она старалась, сэр, но безуспешно. Вы говорите — супруг, а мне это все равно; я знаю только, что он не способен на такую любовь, какую мне внушило это прекрасное юное создание, с которым он обращается как с куклой. Он ее не любит, и он ее недостоин. Отдать ее такому человеку — значит погубить ее. А я люблю ее, а его презираю и ненавижу! — Эти слова он выкрикнул с таким раскрасневшимся лицом, с таким яростным жестом, что сестра быстро подошла к нему и, схватив за руку, укоризненно воскликнула:
— Невил! Невил!
Он опомнился, понял, что опять потерял власть над своей страстной натурой, которую в последнее время так прилежно учился сдерживать, и закрыл лицо рукой, пристыженный и полный раскаяния.
Мистер Криспаркл долго шел молча, внимательно глядя на Невила и одновременно обдумывая, как строить свою речь дальше. Наконец он заговорил:
— Мистер Невил, мистер Невил, мне очень огорчительно видеть в вас черты недоброго характера — столь же угрюмого, мрачного и бурного, как эта надвигающаяся ночь. Это слишком тревожные признаки, и они лишают меня права отнестись к вашему увлечению, в котором вы сейчас признались, как к чему-то не стоящему внимания. Наоборот, я намерен уделить ему самое серьезное внимание, и вот что я вам скажу. Эта распря между вами и молодым Друдом должна прекратиться. Именно потому, что я теперь знаю то, что сегодня услышал от вас, я ни в коем случае не могу допустить, чтобы она продолжалась, — тем более что вы живете под моим кровом. У вас составилось очень дурное мнение об Эдвине Друде; но это превратное, ошибочное мнение, подсказанное вам завистью и слепым гневом. А на самом деле он бесхитростный и добрый юноша. Я знаю, что в этом смысле на него можно положиться. Теперь, пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Взвесив все обстоятельства и учитывая заступничество вашей сестры, я согласен, что при вашем примирении с Эдвином вы имеете право требовать, чтобы вам тоже пошли навстречу. Обещаю вам, что так и будет; даже больше — он сделает первый шаг. Но при этом вы дадите мне честное слово христианина и джентльмена, что, со своей стороны, раз и навсегда прикончите эту ссору. Что будет в вашем сердце, когда вы протянете ему руку, это может знать только господь, испытующий все сердца; но горе вам, если вы затаите в себе предательство! Вот и все, что я хотел об этом сказать. Что же касается вашего нелепого увлечения — простите, иначе я не могу его назвать, — то я хотел бы задать вам один вопрос. Насколько я понял, вы рассказали о нем мне, но больше никто, кроме вас и вашей сестры, о нем не знает? Это правильно? Елена тихо ответила:
— Только мы трое знаем об этом.
— Ваша подруга не знает?
— Клянусь вам, нет!
— В таком случае, я прошу вас, мистер Невил, дать мне торжественное обещание, что вы и впредь сохраните это увлечение в тайне; что вы не позволите ему влиять на ваши дальнейшие поступки и приложите все силы к тому, чтобы вырвать его из своего сердца. Вы должны твердо это решить. Я не стану уверять вас, что это чувство скоро пройдет; что это только мимолетный порыв; что у горячих молодых людей легко возникают подобные фантазии и столь же легко гаснут. Оставайтесь при своем убеждении, что никто еще не испытывал такой великой страсти, что она долго еще будет жить в вас и что ее очень трудно побороть. Тем больше веса будет иметь ваше обещание, если вы дадите его от чистого сердца.