— Нет. Он еще вчера пошел к реке, вместе с мистером Невилом, посмотреть на бурю и не вернулся. Позовите мистера Невила!

— Он сегодня рано утром отправился в экскурсию.

— В экскурсию? Рано утром? Впустите меня! Впустите меня!

Теперь уж никто не смотрит на башню. Все воззрились на мистера Джаспера, а тот стоит бледный, полураздетый и, тяжело дыша, держится за решетку перед Домом младшего каноника.

Невил Ландлес так рано отправился в путь и шел таким бодрым шагом, что к тому времени, когда в Клойстергэме колокола начали звонить к утренней службе, он успел уже отойти миль на восемь. Изрядно проголодавшись, так как перед уходом только пожевал какую-то корочку, он решил остановиться в первом придорожном трактире и позавтракать.

Посетители, требующие завтрака, представляли собой столь редкое явление в трактире «У опрокинутого фургона» (если не считать лошадей и рогатого скота, для каковой категории посетителей всегда готов был завтрак в виде корыта с водой и охапки сена), что прошел добрый час, прежде чем удалось наладить пресловутый фургон на доставку таких предметов, как чай, ветчина и поджаренный хлеб. Невил же пока что сидел в гостиной, где пол аккуратно был посыпан песком, а в камине чихали отсыревшие сучья, и гадал, через сколько времени после его ухода этот насморочный огонь начнет кого-нибудь обогревать.

Надо признать, что «Опрокинутый фургон» — это прилепившееся на вершине холма и насквозь холодное помещение, где у самых дверей красовались лужи, выбитые копытами и полные истоптанного сена; где в буфете сердитая хозяйка шлепала мокрого младенца, у которого одна ножка была в красном носке, а другая голенькая; где сыр, сваленный на полку вместе с заплесневелой скатертью и позеленевшим ножом, очевидно, давно уже сидел там на мели в каком-то странном сосуде, больше всего похожем на чугунное каноэ: где бледный, непропеченный хлеб, роняя слезы крошек, оплакивал свое крушение в другом таком же каноэ; где семейное белье, частью недостиранное, а частью недосушенное, лежало и висело повсюду, не скрываясь от посторонних взглядов; где все предназначенное для питья пили из глиняных кружек, а все предназначенное для еды тоже напоминало глину, — если учесть все эти обстоятельства, то, повторяем, придется признать, что «Опрокинутый фургон» вряд ли мог выполнить то, что обещала надпись на его вывеске, а именно предложить самое лучшее угощение для Человека и Скота. Но Человек в данном случае не стал наводить критику, а безропотно съел все, что ему подали, и ушел, отдохнув несколько дольше, чем ему требовалось.

Отойдя на четверть мили, он остановился, не зная, что лучше — продолжать ли идти по большой дороге или свернуть на проселок, окаймленный двумя высокими живыми изгородями, который поднимался по веселому, поросшему вереском склону, и в конце концов, вероятно, опять соединялся с большой дорогой. Он решил в пользу проселка и стал не без труда пробираться по нему, так как подъем был крутой, а дорога изрыта глубокими колеями.

Немного погодя он заметил, что сзади идут люди. Они шли быстрее, чем он, и он отступил к высокой обочине, чтобы их пропустить. Но они повели себя очень странно. Четверо прошли вперед; другие четверо замедлили шаг, как бы намереваясь опять пойти следом за ним, когда он тронется с места. Остальные — человек шесть — повернули и очень быстро пошли обратно.

Он посмотрел на четверых впереди, посмотрел на четверых сзади. И те и другие тоже посмотрели на него. Он продолжал путь. Четверо передних шли, то и дело оглядываясь на него; четверо задних замыкали шествие.

Когда все они вышли с узкого проселка на открытый склон и этот порядок не изменился, хотя Невил намеренно уклонялся то в одну, то в другую сторону, ему стало ясно, что эти люди чего-то хотят от него. Он остановился. Все тоже остановились.

— Чего вы ко мне привязались? — спросил он. — Что вы, шайка воров, что ли?

— Не отвечайте ему, — сказал кто-то, Невил не мог разобрать кто. — Лучше его не трогать.

— Лучше не трогать? — повторил Невил. — Кто это сказал?

Никто не ответил.

— Это хороший совет, кто бы из вас, трусов, его ни подал, — гневно продолжал он. — Я не позволю, чтобы меня вот так зажимали, четверо спереди, четверо сзади. Я хочу пройти вперед, и пройду, понятно?

Все стояли неподвижно, и он в том числе.

— Когда восемь человек, или четверо, или двое, нападают на одного, — заговорил он вновь, с нарастающей яростью, — этому одному ничего не остается, как только вздуть кого-нибудь хорошенько! И, видит бог, я это сделаю, если меня еще будут задерживать!

Подняв свою тяжелую трость, он устремился вперед мимо тех четверых, что преграждали ему дорогу. Самый рослый и сильный из них быстро перебежал на ту же сторону и, хотя получил жестокий удар палкой, ловко обхватил Невила поперек тела, и оба покатились на землю.

— Не троньте его! — негромко крикнул этот человек, пока они боролись на траве. — Пусть будет по-честному. Он против меня все равно что девчонка, да еще и мешок у него на спине. Не троньте. Я сам справлюсь.

Они дрались с таким ожесточением, что у обоих лица вскоре залились кровью. Наконец рослый парень встал, снял колено с груди Невила, и сказал:

— Ну вот и все! А теперь возьмите-ка его под руки. Это немедленно сделали.

— А насчет того, что мы шайка воров, мистер Ландлес, — продолжал он, сплюнув и стерев кровь с лица, — так где это видано, чтобы воры нападали среди бела дня? Мы бы вас пальцем не тронули, кабы вы нас не вынудили. Ладно. Мы вас теперь отведем на большую дорогу, там вы найдете защиту от воров, если она вам нужна. Вытрите кто-нибудь ему лицо, видите, по нему кровь течет.

Когда Невилу отерли лицо, он узнал говорившего, — Это был Джо, возница клойстергэмского дилижанса, которого он уже видел однажды в день своего приезда.

— Я вам одно посоветую, мистер Ландлес, держите язык за зубами. На большой дороге вас ожидает друг — он пошел низом, когда мы разделились на две партии, — и лучше вам ничего не говорить, пока вы с ним не увидитесь. Подберите палку кто-нибудь, и пошли!

Невил, окончательно сбитый с толку, только водил глазами, не в силах выговорить ни слова. Зажатый между двумя своими стражами, крепко державшими его за локти, он шел как во сне, пока все они не вышли на большую дорогу и не оказались перед кучкой людей. Среди них были и те шестеро, что повернули обратно с проселка, но главными в этой толпе явно были мистер Джаспер и мистер Криспаркл. Невила подвели к мистеру Криспарклу и отпустили в знак уважения к этому джентльмену. Остальные столпились вокруг.

— Что все это значит, сэр? В чем дело? — вскричал Невил. — Что я, с ума сошел, что ли?

— Где мой племянник? — срывающимся голосом спросил Джаспер.

— Где ваш племянник? — повторил Невил. — А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Я спрашиваю вас, — отвечал Джаспер, — потому что вы последний были с ним, а его нигде не могут найти.

— Нигде не могут найти? — в изумлении воскликнул Невил.

— Тихо, тихо, — сказал мистер Криспаркл. — Позвольте мне, Джаспер. Мистер Невил, вы ошеломлены, я понимаю. Но соберитесь с мыслями. Очень важно, чтобы вы собрались с мыслями. Слушайте меня внимательно.

— Постараюсь, сэр. Но. право, мне кажется, что я сошел е ума.

— Вы вчера ушли от мистера Джаспера вместе с Эдвином Друдом?

— Да!

— В котором часу?

— В двенадцать, кажется? — вопросительно проговорил Невил. обращаясь к Джасперу и поднося руку к своей помутившейся голове.

— Правильно, — сказал мистер Криспаркл. — Мистер Джаспер уже говорил мне, что это было около двенадцати. Вы пошли вместе с ним к реке?

— Ну да. Посмотреть, какая она в бурю.

— А потом? Долго вы там пребыли?

— Минут десять; по-моему, не больше. Потом мы вместе прошли к вашему дому, и он расстался со мной у ваших дверей.

— Он не говорил, что пойдет опять на реку?

— Нет. Он сказал, что пойдет прямо домой.