Картина была грозная, но безумно красивая — среди освещенных прожекторами волн качающиеся четыре миноносца, над которыми и на которых вспыхивали вспышки наших рвущихся снарядов. Воздух сотрясался и гудел от наших выстрелов. В одно мгновение миноносцы ушли быстро в сторону, а мы закрыли прожектора. Но довольно еще трещал в темноте наш пулемет в руках вошедшего в раж комендора.
Затем наступил промежуток между атаками. Мы шли в полной тьме. Временами сзади и несколько слева от нас, в порядочном уже расстоянии, вспыхивали лучи прожекторов и минуты на три начиналась канонада орудий; это отстреливались на «Наварине» и «Нахимове» наши товарищи.
Временами около броненосца появлялись какие-то мигающие слабые огоньки — это неприятельские миноносцы, не видя нас, сигналили между собой ручными ракетами. Я опять спустился вниз и обходил турбины, как вдруг услышал выстрел и крики «атака»; моментально я бросился наверх, но по ошибке выбежал на ют по заднему трапу; едва я выскочил на палубу, как раздался грохот, меня обдало чем-то здорово горячим, и какая-то сила бросила в сторону на палубу так, что я перекувырнулся.
Оглушенный и ошалелый от неожиданности, я вскочил на ноги и первое время ничего не соображал, чувствуя только боль в ушах и какую-то неясность в голове. Затем я машинально побежал к прожекторам на спардек и только тогда сообразил причину происшедшего: оказалось, что когда я выскакивал из люка, около меня грохнула по миноносцу 12? пушка, недалеко от дула которой я находился.
Распоряжаясь у прожекторов, я заметил, что ничего не слышу, что из ушей идет кровь. Но мне было тогда не до этого: в свете прожектора я увидел четырехтрубный миноносец, почти копию наших миноносцев, держащий на мачте какой-то сигнал. Сходство было такое поразительное, что часть команды начала уже кричать: «не стреляйте — это наш». К счастью, хорошо были видны на его борту четыре громадных японских знака, по которым комендоры и поняли, что это японец. Флага у него не было.
Палили наши 47-мм пушки, трещал пулемет, временами давало выстрелы 75-мм орудие, и миноносец поворотом «Сисоя» приводился за корму. Вдруг грохнула наша 12? кормовая пушка, на миноносце раздался посредине его взрыв; середина его осела, нос и корма поднялись, миноносец как бы развалился пополам, и все пошло ко дну. Картина была очень приятна, так что я забыл и про боль в ушах, и про неясность в голове и закричал от радости.
Опять некоторый промежуток времени, временами неожиданно открывавшаяся канонада немного сзади нас. Вдруг справа и несколько впереди, на большом расстоянии, вспыхнул луч прожектора, повелся по горизонту и остановился на нас — это сопровождающий миноносец легкий крейсер искал нас и указывал наше место.
Опять атака: два миноносца справа на параллельном курсе, а один пролетел контргалсом по левому борту в расстоянии одного-двух кабельтовых. Опять стреляли по ним и на этот раз опять счастливо, как мне показалось: один из миноносцев, шилауского типа с одной трубой, быстро зарылся носом в воду от попавшего туда, кажется, 6? снаряда, а затем среди пара и среди взрывов снарядов ушел под воду.
Опять тихо. Настроение отличное. Чувствуется уверенность в себе. Прошел на мостик и узнал там от старшего штурмана лейтенанта Бурачека, что идем на север, и так как компасы не действуют в боевой рубке (ходовая вместе с мостиком была исковеркана), то правим по Полярной звезде.
На спардеке собралась большая часть офицеров; все говорили, чтобы хоть луна-то поскорей взошла, по крайней мере миноносцы не осмелятся атаковать, будучи видными издали; я оспаривал это мнение и желал продолжения темноты. Плохо слыша своими поврежденными ушами, я злился, что говорят слишком тихо и что меня не понимают с первого слова, так как почти все оглохли еще в дневном бою.
Вдруг по борту пробежал миноносец очень близко и за кормой повернул и бросился нас догонять. Когда ясно было видно, что он догоняет нас, — открыли освещение и начали стрелять. Миноносец привели к себе совсем за корму и вот, когда он был виден за кормой, в расстоянии трех-четырех кабельтовых, видно было, что он пустил вдогонку нам мину. Прошла минут ожесточенной стрельбы по нему; он стал уже уходить в сторону, как вдруг раздался глухой удар в корме, на самом юте полетели наверх какие-то щепки и невысокий столб воды, — мы получили мину прямо в румпельное отделение. Броненосец продолжал бешено катиться влево, так как оказалось, что попавшая мина сбила левый винт и почти заклинила руль на правом борту.
Я побежал вниз в кормовое отделение, чтобы пробраться к люку в рулевое отделение, и там встретил старшего офицера, спускавшегося вниз. Из рулевого отделения кто-то крикнул, что «румпельное отделение затоплено, но в рулевом еще воды нет; правим на ручном штурвале с большим трудом».
Так как в рулевое отделение, кроме старшего офицера, полезли трюмный механик с трюмными и минный механик, то я остался в кормовом отделении и начал готовить нашу последнюю кормовую турбину.
Некоторое время мы шли под ручным управлением, а затем пришлось это бросить, так как рулевое отделение мало-помалу затоплялось водой, и вскоре люди на штурвале оказались стоящими по живот в воде. Тогда старший офицер приказал всем выходить, и затем задраили люк рулевого отделения.
Почти сто лет миновало с той трагической поры, а все равно тяжко читать подобное. Но именно так и было — неподготовленная, кое-как сколоченная эскадра, ведомая вздорным самодуром, была бездарно поставлена под расстрел.
Итоги сражения были удручающе тяжелыми для нас. Погибли 6 эскадренных броненосцев и 1 броненосец береговой обороны (на нем и служил Витгефт), 1 броненосный крейсер и 5 крейсеров, несколько мелких кораблей. О позорной сдаче четырех кораблей эскадры Небогатова уже говорилось. Погибло в сражении 5045 офицеров и матросов русского флота.
Никогда за всю историю — и до, и после Цусимы — не терпел наш флот такого страшного поражения. Такова была плата русского народа за преступную слабость своего политического и военного руководства.
Удар в спину
Многие читали и помнят прекрасный рассказ писателя Александра Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Японский шпион, темноволосый и темноглазый, но курносый, безупречно похожий на русака, по-наглому действует в Петербурге, добывая сведения среди осведомленных столичных журналистов. Ладно, случалось такое в мире не раз, но вот что примечательно и поразительно: столичная богема настроена сугубо пораженчески, ибо главное для нее — «долой самодержавие», а жизни русских солдат, судьба великой страны и народа — все ничто перед этим.
К сожалению, в подлинной нашей истории так оно и было.
Прежде всего, японское военное командование сумело заблаговременно и широко наладить шпионскую деятельность против России в целом, а также против русских войск в Маньчжурии — в особенности. Сперва о последнем.
Недавно опубликованы документы, пролежавшие в архивах сотню лет. Вот выразительный отрывок из обзора деятельности жандармско-полицейского надзора при штабе Российской Маньчжурской армии за первые месяцы войны (1904 год):
«До учреждения жандармско-полицейского надзора полицейская регистрация велась довольно вяло и документы заявлялись в полицию только теми лицами, которые в этом крайне нуждались, как то: имеющиеся открытые торговые заведения, коммерсанты, живущие в ближайшем районе станций, и люди, которым приходилось по каким бы то ни было надобностям свидетельствовать в полиции свои подписи, и т. д.
Другая же, большая часть мелких коммерсантов, подрядчиков, маркитантов, разных служащих и масса лиц без всяких определенных занятий, не считала нужным вовсе предъявлять свои документы в полицию, и все эти люди жили никем не стесняемы и никому не известные.
Негласного надзора за населением вовсе не существовало, выезд в Маньчжурию был никем не стеснен, а потому немудрено, что масса лиц, ищущих приключений в ожидании легкой наживы, наводнила район армии.
Тут были и бывшие сахалинцы, отбывшие свои сроки наказания, беглые каторжники, проживавшие по чужим или подделанным документам, тут были и евреи, кавказцы, греки, турки, армяне, немцы, французы, англичане и другие народности, которые занялись всевозможными делами и не брезговали никакими средствами для своей наживы. За всеми означенными лицами, проживающими среди расположения наших войск, между которыми было немало и темных личностей, необходимо было иметь самое тщательное негласное наблюдение. Из Шанхая, Тяньцзиня, Шанхай-Гуаня через Инкоу и Синминтин к нам легко проникал контингент людей самых неблагонадежных, и неудивительно, что среди этих иностранцев-авантюристов было и немало японских шпионов.
Японцы, имея у себя хорошо организованное шпионство, несомненно, вначале широко пользовались указанным нашим промахом.
Все вышеизложенное и привело к необходимости возможно быстро организовать для наблюдения за всеми проживающими в районе армии частными лицами жандармско-полицейский надзор.
Ввиду крайне ограниченных средств, отпускаемых от Штаба на агентуру, и за неимением подготовленных для сего людей пришлось ограничиться весьма небольшим штатом.
На состоящего при армии жандармского штаб-офицера, которому подчинили вновь сформированную из 25 унтер-офицеров жандармскую команду, было возложено и заведование в районе армии жандармско-полицейским надзором.
Для секретной агентуры и канцелярии было дано названному штаб-офицеру девять нижних чинов из запаса, и ему удалось иметь весьма небольшое количество частных агентов.
Одновременно с учреждением агентуры при армии был введен жандармский надзор и на линии Китайской Восточной ж. д.
Благие результаты деятельности, хотя и с весьма ограниченными средствами этого надзора, заставили себя недолго ждать.
Ежедневно удалялись из района армии десятками лица, не могущие доказать своей полезности или причастности к армии.
Особенно много хлопот дали кавказцы, большую часть которых (около 150 человек) привез с собой подрядчик Громов и от которого они по прибытии своем в Маньчжурию вскоре все разбежались и занялись по китайским деревням и поселкам грабежами; большей частью грабили скот, арбы, лошадей и мулов.
Скот продавали подрядчикам и даже прямо в разные части, а арбы, мулов и лошадей доставляли в Управление транспортом.
Затем была введена регистрация всех частных лиц, проживающих в районе армии, стеснен допуск непричастных к армии лиц и приезд таковых разрешался только тем, которые для нее могли быть чем-нибудь полезны.
Лица, заподозренные в неблагонадежности или не исполняющие требования военно-полицейского начальства, немедленно удалялись из армии.
Жандармы командировались в разные местности расположения армии для проверки документов у проживающих там лиц.
На некоторых бойких этапах назначались для наблюдательной цели жандармские унтер-офицеры, но ввиду крайне ограниченного их числа не представилось возможности иметь таковых на всех этапах.
Благодаря принятым мерам по надзору в армии, большая часть нежелательного элемента частных лиц, частью удаленная из нее, а частью не имеющая возможности проникнуть в нее, обосновалась в тылу армии главным образом в Харбине, где и продолжает заниматься всевозможными темными делами.
Для более успешного надзора в армии требовалось учреждение негласного наблюдения и за лицами, проживающими в Харбине, ввиду чего генерал-квартирмейстер штаба Главнокомандующего ныне поручил жандармскому подполковнику Шершову, заведовавшему агентурой в армии, организовать таковую и в Харбине, обратив при этом особое внимание на розыск японских шпионов».
