— Ролан! Эй, Ролан, держи его! Он не мог далеко уйти!

А Рауль в это время осматривал помещения, которые они только что пробежали. Когда он выскочил в коридор, то натолкнулся на Симона, натягивавшего пижамную куртку. Они вместе вернулись в комнату и опустились на колени около тела, а Дюрбан продолжал звать Ролана. Тот наконец появился, все еще раздраженный, и сердито спросил:

— Что у вас опять стряслось? Я не желаю больше разговаривать с отцом! Мы уже все друг другу сказали!

В этот момент он как раз оказался под самым окном, и Дюрбан успел шепнуть ему:

— Он ранен. На него только что напали.

— Что?!

— Убийца, видимо, выпрыгнул в окно.

Из окна в сад падал сноп света, и Дюрбану хорошо было видно лицо кузена. Оно выражало в этот момент полное недоумение. Дюрбан даже рассердился:

— Да приди же в себя. Ты что, не понял: твой отец ранен!

Ролан наконец вышел из оцепенения и крикнул: «Иду!»

Дюрбан повернулся к Раулю.

— Он мертв, — сказал тот.

Рауль перевернул тело на спину, и Дюрбан увидел на правом виске рану, из которой по волосам текла кровь. Бедному старику был нанесен страшный удар.

В этот момент в комнату вбежал Ролан; с ним была Ивонн. В руках она еще держала пучок петрушки.

— Она никого не видела, — сообщил Ролан, к которому уже вернулось самообладание. — Если бы кто — то бежал по лестнице…

Дюрбан перебил его:

— Да мы сами поднимались по лестнице и должны были бы его встретить! Ведь двери, выходящие в парк, закрыты. Ивонн была в кухне, а мы только что вышли из гостиной.

— А я, — добавил Ролан, — гулял по парку.

— Ты заметил, что окно его комнаты открыто? — спросил Рауль.

— Конечно, заметил. Свет из него падал на аллею.

— Когда ты приходил к отцу, оно тоже было открыто?

— Да, отец всегда спал с открытыми окнами.

Ошеломленные, они, словно статуи, стояли вокруг тела. Как ни странно, первой пришла в себя служанка.

— Надо вызвать доктора Роша, — сказала она.

— И полицию, — добавил Рауль.

С этого момента он взял на себя всю инициативу. Начал он с того, что и следовало сделать в первую очередь, — обыскал дом в поисках спрятавшегося преступника. Дюрбан уверял, что они осмотрели буквально каждый уголок. это было не так уж сложно: та часть замка, которая служит теперь гостиницей, была закрыта. Таким образом, оставалось только левое крыло, где теперь находятся апартаменты Ролана и комната для гостей. Но нигде они не обнаружили ни единого следа!

Затем, прихватив фонари, они тщательно осмотрели парк. Безрезультатно! Рауль старался больше всех. Он все время повторял:

— Ну нет, это слишком! Это уж слишком!..

Он вернулся в кухню, где Ивонн уже приготовила чай. За столом Рауль заметил, что у преступника было не так уж много возможных путей отступления — если быть точным, всего три: окно (но под ним гулял Ролан), лестница (по которой поднимались Рауль с Дюрбаном) и черная лестница (там он столкнулся бы с Симоном).

Дюрбан отбросил свою сигару.

— Каким бы гениальным сыщиком ни был ваш отец, он все равно не сможет сделать больше того, что сделала полиция. Полицейские весьма тщательно занимались этой проблемой. Выяснить им так ничего и не удалось, и дело было закрыто… И все таки, если хорошенько подумать, единственным возможным вариантом остается окно. Между тем моментом, когда Ролан вышел из комнаты отца, и минутой, когда он углубился в парк, был интервал, во время которого преступник вполне мог успеть пробраться в комнату, ударить старика и, когда тот закричал, убежать той же дорогой, какой пришел.

Здесь мне в голову пришло возражение:

— Послушайте, мсье Дюрбан, но если бы кто — то влезал в окно и потом вылезал из него, то внизу, у стены, полиция должна была бы найти какие — нибудь следы. Ну, скажем, сломанные веточки, оборванные листья…

— Представьте себе, комиссар, который вел расследование, тоже об этом подумал. Но он ничего не нашел. Однако все было так, как я сказал, и не ищите других объяснений.

— Вы говорили, во время обеда ваш дядя был крайне озабочен, будто что — то подозревал.

— Да, мне так показалось.

— И что он просил вас хорошенько запереть все двери…

— И что это доказывает?

— Возможно, он чувствовал опасность?

— Он наверняка сказал бы об этом Ролану. Кроме того, если преступление совершил некий убийца, явившийся специально для этого, он должен был быть вооружен. А этот удар по голове смахивает скорее на импровизацию… Как видите, здесь что — то не клеится. Поверьте мне, мсье Робьон, что комиссар Базиль знал свое дело. Он проверил все возможные версии, но убийцу так и не нашел.

— И ничего не было украдено?

Дюрбан улыбнулся.

— Вы догадливы, молодой человек, — сказал он, тяжело поднимаясь на ноги. — И все же это дело вам не по зубам. Боюсь, оно так и останется нераскрытым… Извините меня, я слишком увлекся воспоминаниями. С того дня они неотступно меня преследуют…

А мне так хотелось задать ему еще несколько вопросов! Но, увы, он и так досадовал на себя, что слишком разговорился. По правде говоря, наша беседа действительно затянулась; еще немного, и я просто не смог бы все это запомнить. Тебе это не понравилось бы, правда? Ты ведь уверен, что у меня память — словно липучка для мух, к ней прилипает все, что происходит вокруг. К тому же, ты любишь, чтобы я воспроизводил не только слова, но и интонации, паузы, недомолвки, и вечно упрекаешь меня в неточности. Так вот, бедный мой старик, на этот раз я выложил тебе все!

Кузен Дюрбан направился к дому, а я пошел на пляж. Мне хотелось просто подышать свежим морским воздухом. Поставь себя на мое место! Сначала Альфред Нурей, потом загробная музыка, затем этот жуткий силуэт на ковре и, наконец, рассказ Дюрбана… И все это после той ужасной ночи! Впрочем, о ночи немного позднее. Честное слово, я шел по дюнам, и меня шатало, голова раскалывалась от обилия фактов, и я уже не мог разобрать, какие из них реальны, а какие — плод фантазии… В конце концов, я растянулся на песке, который здесь так же хорош, как в Бретани. Он течет между пальцами, словно вода, а в маленьких морских лужицах резвятся дафнии. Они плавают туда — сюда, выпрыгивают из воды, и им нет никакого дела до привидений и летающих булыжников…

А теперь позволь, я посплю. Больше не могу».

Мэтр Робьон вошел в комнату Франсуа.

— Ты все пишешь?! — воскликнул он. — Сделай одолжение, остановись хоть на минуту. О чем ты так подробно рассказываешь Полю? А еще говорят, что девчонки болтливы… Давай — ка быстро прощайся и заклеивай конверт. По дороге в Сен — Пьер я заеду на почту и отправлю твое письмо.

— Он уселся в кресло, предварительно убрав с него пуловер и мятую рубашку сына.

— Поверишь ли, Франсуа, я устал. Рауль — очаровательный человек, но он думает, что у всех столько же свободного времени, как у него. Он потащил меня осматривать, заставил попробовать вино местного производства, потом к нам присоединилась его жена, и начались бесконечные разговоры ни о чем… Меня это просто бесило, потому что дело Шальмона уже начинает мне надоедать. Рауль хороший человек, и я рад бы ему помочь, но заниматься настоящим расследованием… Нет, это не мое дело.

— Ты читал полицейские отчеты?

— Конечно. Я покопался у них в архивах, потом опросил множество людей, причем не всегда приятных. Похоже, они никак не могли взять в толк, чего я им надоедаю… И я нисколько не продвинулся вперед, вот что меня угнетает! Осталось только поговорить с Роланом. Я хотел бы поподробнее расспросить его о том покупателе… Мне кажется почему — то, что Ролан рассказал полиции не все. Может, он даже знает, кто убийца. Он мог его заметить в тот момент, когда тот убегал через парк… Ну да ладно, оставим эту тему. Милый мой Франсуа, как у тебя дела?

— У меня?

— Не занимаешься ли ты за моей спиной сбором информации?

— Конечно, нет.

— С кем ты здесь общаешься?