— Ну надо же! Прямо Бальзак, честное слово! Он потер глаза, посмотрел на часы и снова взялся за ручку.

«Может, тебе все это вовсе не интересно? Какое, спрашивается, тебе дело до семейства Шальмонов? Но меня эта история совсем захватила, я просто одержим ею и не хочу упустить ни малейшей подробности. И я волнуюсь, старик, как никогда раньше. Не знаю даже, как тебе это объяснить. Сейчас ты узнаешь эту историю из уст кузена Дюрбана так, как услышал ее я.

Так вот, втроем они прибыли в Бюжей, ужасно злые, потому что вымокли по дороге под проливным дождем, а кроме того, их машина дважды застревала. Дальше дело было так:

— Здравствуй, папа.

— Здравствуй, дедушка.

— Здравствуй, дядя.

Они пожали друг другу руки, но целоваться не стали: уже вышли из этого возраста.

Обед был приготовлен в кухне. В ту пору у старика были только старая служанка Ивонн и садовник Альфонс, который все делал по дому. Ну и Симон, разумеется; Симон — это особый случай. Он никогда в жизни не покидал Бюжей; здесь он родился, вырос и стал как бы частью замка. После убийства хозяина Ивонн и Альфонс покинули дом, а Симон остался. Он каждый день украшает цветами могилу своего хозяина. Кстати, оказывается, старый Шальмон похоронен здесь же, в глубине парка.

Дюрбан перестал дымит сигарой и несколько мгновений сидел с закрытыми глазами. Знаешь, старик, я, как и ты, не люблю, когда рассказчик вдруг останавливается на самом интересном месте, но я не решился напомнить ему о себе. Говоря со мной, он как будто беседовал сам с собой.

Через некоторое время он открыл глаза и заговорил снова:

— У меня до сих пор стоит перед глазами эта картина. Мы сидели вокруг стола; обед проходил в почти полном молчании, что, однако, не мешало нам с Роланом и Раулем время от времени обмениваться то ироничными, то удрученными взглядами. Похоже было, что мой старый дядя, исхудавший за последнее время еще больше, чем — то явно озабочен. Он едва притронулся к морковному пюре, которое было приготовлено специально для него, и мы даже забеспокоились, не болен ли он. Незадолго до десерта он сказал, обращаясь ко всем, а не только к сыну: «Если не начать действовать, Бюжей погибнет. Но я уже слишком стар». После этого он выпил несколько глотков вина, свирепо оглядел нас и встал. Ролан тоже поднялся, однако отец его остановил: «Пока я еще способен ходить самостоятельно. Зайди ко мне в комнату, когда закончите есть. И проверьте, хорошо ли заперты двери». Держась за перила, он тяжело поднялся по лестнице; Ролан и я следовали за ним в некотором отдалении, чтобы подхватить его, если он упадет. Его комната находилась на втором этаже слева. Кстати, она видна отсюда. Видите вон те окна, обвитые плющом?

Я едва удержался, чтобы не сказать ему, что знаю эту комнату и что его старый дядя еще там…

— Ролан оставил эти покои без изменений, — продолжал Дюрбан. — Что ж, это его право… Итак, мы втроем снова сели за стол, и на этот раз разговор завязался. Мы все были обеспокоены видом старика. «Похоже, с ним что — то не то, — сказал Ролан. — Я понимаю, в таком возрасте трудно выглядеть молодцом, но мне кажется, что тут есть еще какая — то причина…»

Он позвал служанку и расспросил ее, но она ничего интересного не сообщила. Нет, к врачу хозяин не обращался. Нет, не было никаких необычных визитов. Не приходил даже нотариус, и никто из соседей тоже. Нет, он ни на что не жаловался. Нет, вроде он такой же, как обычно.

— Но послушайте же наконец! — не выдержал Ролан. — Вы же должны были заметить, как он изменился за последнее время!

Нет, она ничего такого не заметила.

— Раньше его никогда не волновало, хорошо ли заперты двери, — продолжал Ролан. — Это что — то новенькое.

— Это потому, что Симон немного нездоров, — пояснила служанка.

— А что с ним?

— Он сильно переутомился. Ведь совсем не просто вести хозяйство в таком доме, как этот.

— Хорошо, — прервал ее Ролан, — чтобы доставить отцу удовольствие, я сам все запру и только потом поднимусь наверх.

Дюрбан утверждал, что прекрасно помнит, как все происходило дальше. Ролан осмотрел первый этаж — во всяком случае, его обитаемую часть, так как большинство комнат давно стояли запертые, — и поднялся к отцу. А они с Раулем, слегка осоловев после тяжелой дороги и обеда, еще сидели, потягивая коньяк. Так они просидели довольно долго, пока Ивонн мыла посуду. Когда они перешли в гостиную, было уже совсем поздно. Они не слышали никакого шума…

— О чем они там так долго говорят? — спросил Дюрбан у Рауля.

— А, догадаться нетрудно, — махнул рукой Рауль. — У отца нет ни малейшего желания наводить порядок в замке, чего давно уже требует от него дед. Так что остается одна возможность…

— Продать?

— Конечно. Возможно, дед уже нашел покупателя. Скорее всего, именно поэтому он и вызвал отца.

— Может быть, это будет наилучшим решением?

— Лично мне жаль продавать замок. Если бы это дело поручили мне, я сделал бы из этой старой развалины заведение, которое привлекло бы сюда самую изысканную публику. В наших краях не хватает гостиниц, а те, что есть, в большинстве одно— или двухзвездочные; впрочем, и они на зиму закрываются. Я чувствую, что мог бы организовать здесь неплохой отель, где в любое время года можно было бы проводить конгрессы, встречи, симпозиумы… Если бы только отец послушал меня! Почему они с дедом вечно ссорятся?.. Заметь: если дед продаст замок, отец никогда ему этого не простит, такой уж он человек. Он любит Бюжей, но палец о палец не ударит, чтобы его спасти, и все из — за своей лени. Я обещал ему, что займусь всем сам, но все безрезультатно. Его личный покой — для него самое важное, а меня он и слушать не желает… Кстати, вот и он!

Ролан подошел к ним. Он был страшно взволнован. Дюрбан хорошо запомнил, что он даже засунул руки в карманы, чтобы сын и кузен не заметили, как он нервничает.

— Вот старый идиот! — выпалил он. — Ну и ладно, пусть продает! Мне безразлично! Избавимся раз и навсегда от этой обузы… Не желаю портить себе жизнь из — за груды старых кирпичей… Ведь на его восстановление нужны миллионы, а у меня их нет!

— И что, есть уже покупатель? — спросил Рауль.

— Да, какой — то судовладелец из Ля Рошели.

— Сделка еще не заключена?

— Пока нет. Отец хотел сначала поговорить со мной.

— А как фамилия покупателя?

— О Господи! Да какое мне до этого дело? Уф… Пойду — ка я подышу воздухом.

С этими словами он открыл дверь в парк и вышел.

Именно с этого момента, как считает Дюрбан, события приняли трагический оборот; он не раз и не два излагал в полиции каждую подробность… Итак, они с Раулем разговаривали еще минут пять — шесть, не больше. И в ту самую секунду, когда Рауль сказал о своем отце: «Он просто невыносим», — раздался крик. Не слишком громкий, но очень страшный. Они с Раулем сразу поняли, что это не крик о помощи, а предсмертный вопль. Рауль вскочил.

— Деда убивают!

Они бросились наверх, пробежали через гостиную, затем по лестнице наверх — там двадцать две ступени, — через лестничную площадку, через комнату, где сейчас находится коллекция, через библиотеку… Весь путь занял не более двух минут. Полиция потом провела следственный эксперимент и подтвердила их показания… Вбежав в спальню, они увидели на полу, между кроватью и комодом, тело Шальмона.

— Впрочем, — спохватился Дюрбан, — вы ведь не бывали в этих комнатах, так что не можете себе этого представить.

— Ну что вы, прекрасно себе представляю, — ляпнул я.

Рауль и Дюрбан увидели наполовину разобранную кровать, что доказывало, что старик готовился ко сну. Одет он был по старинке, под халатом на нем была ночная рубашка. Он лежал лицом вниз. Больше в комнате никого не было. Абсолютно никого! Правда, окно было открыто, и эта деталь показалась им очень важной. Дюрбан, например, уверен, что убийца скрылся именно через окно. Для этого достаточно было, ухватившись за плющ, спуститься в сад. Опершись на подоконник, Дюрбан закричал: