О работе писать можно долго. Чего за двадцать лет только не случалось! И тонул, и в интересные плавания ходил, и много чего повидал.

На берегу у меня тоже все в порядке. Жена, две дочери. Старшую назвал Олей, в честь тебя, Олечка.

Есть и много друзей. Но таких, как вы, я больше никогда не встречал. С вами было так спокойно и надежно, как, наверное, бывает только с друзьями детства. С вами я пошел бы и в шторм, и в штиль.

А ты, Олечка, как поживаешь? Я и представить не могу, какая ты сейчас. Что вышло из той девчонки-разбойницы, которая рвала мне рубашки и стреляла из арбалета лучше любого снайпера? Наверное, солидная дама? Мать семейства? Олька! Характер-то прежний?

Кирилл, как ты? Не забыл французский?

Не растерял еще все хорошие манеры, которые в тебя усердно впихивала София Львовна?

Наверное, нет. Вот ты-то вряд ли изменился. Опишу твой портрет, потом скажешь, такой или отличаешься.

Ты худой, не очень высокого роста, такой же тихий и вежливый. И доброту из твоих глаз вряд ли может выбить даже наша сумасшедшая жизнь. Так?

Когда мне бывает худо и хочется сорваться на кого-нибудь из подчиненных, я сразу вспоминаю тебя и стараюсь сдерживаться. Поэтому слыву здесь эталоном вежливости и такта. Но вы-то знаете, какой я.

Пишите мне обо всем. О ваших семьях, о ваших детях. Может, когда-нибудь приедете к нам в Мурманск, будем очень рады, на сухогрузе покатаю.

Закончится навигация, и я постараюсь приехать к вам, чтобы увидеть воочию.

Помните нашу войну с собачниками, Психа, дядю Ваню, нашу клятву никогда не забывать друг друга?

Я эту клятву нарушил, каюсь. Никогда не забывал, но и никогда не писал, а это было вторым условием.

Знаете ли что-нибудь о Пете, нашем дворнике? Жалко человека.

Я вспоминаю о нем всегда с грустью. Может, моя в том вина, что вся жизнь у него наперекосяк пошла? Вот тридцать лет думаю и никак решить не могу.

Интересно, где наш серебряный гусар? Помните — искали?

Убедились, что я все помню и никогда не забывал?

Я очень надеюсь на нашу встречу зимой, а пока посылаю в эфир сигнал «SOS» — найдитесь! Отзовитесь! Напишите!

Целую вас и крепко обнимаю.

Илья».

Все надолго замолчали. Кирилл Леонидович перечитывал про себя письмо Ильи и улыбался.

Петр Романович даже прослезился, когда услышал о себе, и теперь изредка шмыгал носом. Молчание прервал Димка. Он засмеялся и радостно и довольно возвестил:

— Ну вот, Ольга Григорьевна, а вы говорили, что люди стараются забыть свое детство. Я же знал — так не бывает!