Однако впереди их ждало горькое разочарование. Они увидели клочок ослепительно голубого неба, но узкая продолговатая щель светилась в своде пещеры так высоко, что до нее не добросить и камнем.

Запрокинув головы, пленники подземелья жадно смотрели вверх.

— Э-э-э-э! — закричала Зинка, не отрывая глаз от голубого окошка.

Зал подхватил, усилил ее голос и могуче прогрохотал в ответ. Другого звука ребята не услышали.

Зинка и Шумейкин крикнули в два голоса. Зал опять ответил, и вновь наступила гнетущая тишина.

— Это, должно быть, вершина горы, где люди-то и не ходят совсем, — сквозь слезы проговорил Шумейкин и безвольно опустился на пол. Зинка и Сбитнев сели с ним рядом на мягкую кучу мусора, накопившегося здесь, видимо, за многие годы. Это была слежавшаяся пыль, сучья, сухие листья.

Витя поднял и рассеянно вертел в руках веточку дуба с разлапистым листом и крупным желудем.

«Не суждено тебе взойти», — подумал он, глядя на желудь. И ему вдруг жаль стало семени, заброшенного ветром на верную гибель в это мертвое подземелье. «Ты еще будешь деревом», — ласково усмехнулся он, осторожно оторвал желудь от ветки, положил в карман ковбойки и решительно поднялся:

— Пошли! Поищем другой выход. Теперь уже близко.

Сбитнев сделал шаг и невольно остановился, глядя себе под ноги на трещину. При дневном свете на первый взгляд казалось, что трещина до краев заполнена водой.

— Лед, что ли? — потрогал Сбитнев «воду». — Нет, не холодный. Что же это за камень?

По краям трещины Сбитнев увидел целую россыпь граненых прозрачных кристаллов с желтовато-ржавым налетом.

«Как в зале с горячим источником — подумал он, — только там были какие-то цветные, а эти — прозрачные. Наверное, здесь тоже когда-то был горячий источник, и вода текла по этим трещинам».

Носком ботинка Сбитнев отколол несколько кристаллов, лизнул их. Они были безвкусными. Витя положил кристаллы в карман — для коллекции.

Через несколько шагов ребята наткнулись на новую трещину. Дневной свет сюда не достигал, И, странно, при свете фонарика трещина вновь была непроницаемо черной. Объяснить это, конечно, никто не сумел.

Выходя из зала, ребята еще раз, сложив ладони рупором, крикнули вверх синему небу, золотому дню: «Эге-е-ей! Эге-е-ей!» Никто им не ответил.

…Они прошли не более тридцати шагов по широкому коридору, когда позади что-то стукнуло. Зинка, которая шла последней, остановилась:

— Слышали?

Мальчики обернулись.

— Там, в зале, что-то упало.

Ребята прислушались, но все было тихо.

— Наверное, тебе почудилось, — проговорил Сбитнев.

— Может быть… — пожала плечиками Зинка.

Постояв немного, ребята снова двинулись дальше черным туннелем.

Зинке не почудилось. В зал действительно упал сверху камень: ребята уходили от человека, который слышал их зов и спешил к ним на помощь.

…Часов в восемь утра лесник Егор Егорович Пронин на попутной машине приехал в Заветное. Он хотел осмотреть участок леса за Верблюд-горой и наметить деревья для порубки.

Всякий раз, когда Егору Егоровичу приходилось бывать в Заветном, он навещал семью своего друга, погибшего партизана Илясова, у которого остались жена и двое детей. Зашел он к ним и на этот раз.

Уже несколько лет Егор Егорович по мере возможности старался помогать вдове и осиротевшим детям. Но теперь девочки подросли, стали работать в колхозе, и он наведывался к Илясовым реже.

— Давненько не были у нас, — радостно засуетилась вдова Илясова, высокая пожилая женщина с приветливым худощавым лицом. Она усадила нежданного гостя к столу.

— Все некогда было, Захаровна, виновато проговорил Егор Егорович. — Ну, как живете?

— Слава богу. Обижаться грех.

Женщина загремела посудой.

— Посидите пока, я сейчас, — с тарелкой в руке она вышла в сени.

Егор Егорович окинул взглядом чистую просторную комнату и отметил про себя, что семья друга твердо встала на ноги. На окнах висели хорошие тюлевые занавески, на столе появился радиоприемник. Над ним, на стене, Егор Егорович заметил вырезанный из газеты девичий портрет. Лесник узнал старшую дочь Илясовых — Марину, звеньевую табаководческой бригады. «Ай да Маринка! Молодец! — улыбнулся Егор Егорович. — В газете портрет напечатали. Видать, в отца выросла на работу охочая».

Вошла хозяйка с большим куском сала и десятком яиц на тарелке.

— Не ждали вас, угощать-то прямо не знаю чем.

— Да вы не беспокойтесь, Варвара Захаровна! Я не голодный.

— Не знаю и знать не хочу. Вот посидим, поговорим, старое вспомянем. Ведь давно не виделись. Думали, что уж вы совсем забыли нас.

Она достала соленые огурцы и капусту, нарезала ломтиками на сковородку сало. На столе появилась бутылка вина.

Егор Егорович улыбался в усы, наблюдая за ее быстрыми движениями. Он вспомнил, как много лет назад часто сиживал за этим столом рядом с Кириллом Илясовым, и Варвара Захаровна так же хлопотала тогда у плиты. Немало горя пришлось хлебнуть вдове с детьми. Но сейчас, глядя на суетящуюся Варвару Захаровну, Егор Егорович был рад за нее: как и прежде, у нее есть чем встретить и угостить гостя.

Только когда Варвара Захаровна принесла со двора охапку мелкого хвороста, он нахмурился:

— Что, дровец-то у вас нет?

— Нету. Недели три уж как вывелись. Хворост собираем, сучки, что придется. Оно и грешно весной-то дрова палить.

…Часа через два Егор Егорович был уже далеко от Заветного. Он ехал в телеге по извилистой лесной дороге. Егор Егорович решил, осматривая лес, заодно набрать для Илясовых сушняку.

В колхозе леснику старались ни в чем не отказывать, и, когда на конюшне он попросил лошадь, ему тотчас дали серого мерина — четырехлетку.

Не доехав немного до двугорбой горы, Егор Егорович остановил подводу и стал оглядывать лес. Неподалеку он увидел на земле огромный трухлявый сук старого граба. Сук придавил молодую гибкую сосенку. Досадуя, что не захватил из брички топора, Егор Егорович плечом отодвинул сук в сторону и стал осматривать пострадавшее деревце.

Вдруг он услышал со стороны горы приглушенный крик. Егор Егорович выпрямился. Легкий ветерок чуть шелестел листвой деревьев. Крик повторился. Лесник торопливо пошел между деревьями по направлению к горе.

— Кто кричал? — громко спросил он на опушке леса. Но никто не ответил. Егор Егорович окинул взглядом небольшую полянку, за которой начинался крутой склон. Осмотрел до самой вершины огромную лесистую гору.

Кругом было тихо и безлюдно.

Лесник не спеша достал из кармана банку с табаком и набил трубку.

«Наверное, в лесу кто-нибудь бродит», — решил он и, чиркнув спичкой, стал прикуривать. В это время крик повторился совсем близко. Егор Егорович пальцами затушил спичку и бросился на бугор, из-за которого, как ему показалось, донесся голос. Однако ни на бугре, ни в лощине за ним никого не было.

— Что за притча? — пробормотал Егор Егорович.

Он стал снова внимательно осматривать окрестность. Спускаясь с бугра, лесник поскользнулся и чуть не угодил ногой в яму, свалив туда непрочно державшийся камень.

— Кто тут? — громко звал время от времени Егор Егорович. Ответа не было.

Взгляд лесника остановился на двух полузасохших дубках, росших недалеко от больших серых камней. Он сразу определил, что деревьям не больше пятнадцати лет. Почему же часть ветвей у них уже засохла?

«Что с ними?» — и вдруг лесник вспомнил о яме.

«Это окно в пещеру. Деревьям не хватает пищи, — решил он. — Может быть, и кричали из-под земли?»

Егор Егорович припомнил, что крик был приглушенный.

Отыскав яму-окно, Егор Егорович низко наклонился над ней и крикнул:

— Есть тут кто?

Подземелье загудело. Егор Егорович сбросил вниз камень и определил, что пещера очень глубокая. Он снова крикнул в щель, но ответа не дождался.