Не рискуя оспаривать губительные для дела мира последствия Мюнхена, буржуазная историческая наука на все лады фальсифицирует мотивы, какими руководствовались его организаторы. Главный аргумент, который обычно приводится в этих целях, сводится к следующему. Чемберлен якобы находился перед «ужасным выбором»: военное столкновение с Германией или попытка договориться с Гитлером. Но если альтернативой «умиротворению» была война, мог ли Чемберлен пойти на этот риск, когда Англия еще была не готова к такому испытанию?
Огромный интерес в связи с этим представляют ставшие доступными протоколы секретных заседаний английского правительства. В отличие от документов, опубликованных ранее Форин оффисом и содержащих лишь информацию от британских послов в Берлине, Париже и Праге, а также направлявшиеся им инструкции, из которых заботливо изъята аргументация предпринимавшихся действий, протоколы кабинета раскрывают то, что на протяжении трех десятилетий правительство не рисковало вынести на суд истории. Несмотря на характерный для них лаконизм и многочисленные умолчания, они раскрывают подлинные мотивы курса, проводившегося в тот период британскими «умиротворителями».
Убийственные для организаторов Мюнхена разоблачения содержит, в частности, протокол заседания английского кабинета 30 августа 1938 г. Министр иностранных дел Галифакс сделал для членов кабинета обзор международной обстановки. Единственным средством предотвратить нападение Германии на Чехословакию, признал он, было предупредить Гитлера о решимости Англии вступить в этом случае в войну. Однако Галифакс был против подобного курса.
«…Он спрашивает себя, – говорится в протоколе, – оправдано ли идти на безусловную войну сейчас ради предупреждения возможной войны в будущем?»
Смысл сказанного Галифаксом сводился к следующему: зачем Англии вступать в борьбу с Германией, когда, отдав ей Чехословакию и направив таким образом ее агрессию на Восток, против СССР, может быть, удастся избежать войны?
Искренность и прямота не относились к числу достоинств министра иностранных дел. «Лорд Галифакс, – отмечает один из его биографов, – никогда не выходил из тумана мифов, которые окружали его имя. Он внимательно слушал, что говорили подчиненные, но редко сообщал им свое мнение. Держался он обособленно и уклончиво». Тем больший интерес представляют заключительные фразы его доклада. Лишь тут он позволил себе неосторожность на мгновение откинуть обычную маску миролюбия.
«Нельзя гарантировать, – заявил он, – что эта политика принесет успех, но единственной альтернативой является применение прямой угрозы в отношении Германии. Он хочет, чтобы ясно было понято: если эта политика потерпит неудачу, правительству будет предъявлен упрек, что, прояви оно только мужество в своих убеждениях, оно могло бы предотвратить несчастье. Его обвинят также в отказе от принципов коллективной безопасности и тому подобное. Но эта критика не трогает его».
Куда девалась «обезоруживающая мягкость манер» потомственного лорда? Его точка зрения сформулирована резко и прямо. Сделанное им резюме – не несколько случайно сорвавшихся фраз, а формула глубоко продуманного и отстоявшегося курса. У министра иностранных дел нет сомнений, что можно спасти Чехословакию и создать барьер на пути германо-фашистской агрессии. Но он уклонился от обсуждения имевшихся возможностей противодействия агрессии на основе сотрудничества Англии с другими государствами и без всяких аргументов отмел «коллективную безопасность и тому подобное».
Галифакс предложил другой курс, опасность которого была очевидна, надежда на успех сомнительна, но который представлял неудержимый соблазн. Указание премьера хранить «план Z» в строгой тайне кладет печать на его уста. Он лишь позволяет себе сказать, что следует оставить Гитлера «теряться в догадках» о намерении Великобритании. Но о каких «догадках» можно говорить, когда он лично в беседе с Гитлером менее года назад дал понять, что Англия не будет настаивать на сохранении статус-кво в отношении Австрии, Чехословакии, Гданьска, что она готова превратить их судьбу в предмет торга с Германией, оговорив лишь условие, чтобы рейх не прибегал открыто к насильственным мерам, а действовал путем «мирной эволюции»[73].
В поддержку предложенного Галифаксом курса выступил Чемберлен. Все сказанное им имело одну цель – доказать нецелесообразность принятия Англией каких-либо мер для спасения Чехословакии.
«Допустим, – сказал он, – что мы прибегли к угрозе и что в данном случае она даст желательные результаты; будет ли это концом истории?»
Выступление Чемберлена подсказывало мысль – дело явно идет к большой войне. Не лучше ли Англии поэтому остаться пока в стороне, не оказывая противодействия движению Гитлера на восток?
Одним из аргументов, наиболее настойчиво выдвигаемых защитниками Мюнхена, является утверждение, что западные державы были вынуждены уступить перед шантажем Гитлера якобы в силу недостаточной их подготовленности к войне. Марксистская наука давно уже вскрыла несостоятельность подобной версии. Протоколы британского кабинета полностью подтверждают этот вывод.
Наиболее капитулянтская оценка военного аспекта проблемы была дана министром координации обороны Т. Инскитюм.
«Что касается того, готовы ли мы к войне, – заявил он, – то в определенном смысле наша страна, в связи с ее уязвимой позицией, никогда не будет к ней готова… В настоящий момент мы еще не достигли максимального уровня нашей готовности и не достигнем его в течение года или еще большего времени».
С другой стороны, министр торговли О. Стэнли обратил внимание, что но прошествии года Германия «будет иметь неизмеримо прочную позицию для ведения длительной войны, чем в настоящее время». «Воевать… лучше сейчас, чем позже», – утверждал он.
Протоколы кабинета свидетельствуют о том, что военная сторона дела имела лишь второстепенное значение при формировании курса английского правительства, в основу которого были положены политические расчеты правящих кругов Великобритании.
Предложенный Чемберленом и Галифаксом курс полностью поддержал английский посол в Берлине Гендерсон, которого пригласили на заседание. Некоторые члены кабинета задали послу ряд вопросов.
«Канцлер герцогства Ланкастер, – отмечается в протоколе, – спросил, каков будет следующий шаг господина Гитлера, если все будет развиваться в соответствии с планом и он вступит в Чехословакию (курсив мой. – Авт.). Потребует ли он возвращения колоний?»
Ответ Гендерсона не оставлял сомнений, в каком направлении шли мысли и надежды организаторов Мюнхена.
«Сэр Невиль Гендерсон ответил: если Гитлер вступит в Чехословакию и займет Судетскую область, он обнаружит, что не располагает возможностью получить от нас колонии. Он думает, что следующим его шагом будет попытка шантажировать нас, и, когда это не удастся, он порвет морское соглашение[74] и приступит к созданию большого флота.
Как он полагает, господин Гитлер придает небольшое значение России, за исключением вопроса о самолетах, и что он будет двигаться дальше, против комбинации Франции, России и Англии».
Казалось, соображения Гендерсона не содержали ничего предосудительного. Однако смысл сказанного далеко не безобиден. Нетрудно убедиться, взглянув на географическую карту, что в данном контексте слово «дальше» могло означать только Восток. Именно там расположена Россия, которой Гитлер придает «небольшое значение», т.е. не считает серьезным противником.
Что же имел в виду английский посол под «комбинацией» трех держав и какую роль отводил каждому из ее членов? Ответ дает приведенный выше меморандум Гендерсона. Советскому Союзу предстояло принять на себя удар фашистских полчищ. Англия и Франция, по его замыслу, сохраняют в отношении Германии благожелательный нейтралитет и имеют приятную возможность наблюдать за событиями «с балкона».
