Потом мальчику начинает казаться, что утром дворник, подметая улицу, непременно найдёт монету под камнем.
«Надо перепрятать деньги», — решает Олесь.
Он уже бесшумно слез с сундука, натянул штаны и на цыпочках, стараясь ступать очень осторожно, чтобы не скрипел старый паркет, выскользнул в кухню.
И тут мальчика словно окатили ведром ледяной воды. Жадно хватив ртом воздух, он замер.
Из темноты, не мигая, прямо на него смотрели две светящиеся точки.
— Чёрт! — шепнул мальчику на ухо страх.
Рубашка прилипла к спине Олеся. Не дыша, крепко зажмурив глаза, он рванулся обратно в комнату. Но судьбе было угодно, чтобы в темноте Олесь наткнулся на высокий табурет, где обычно стояло ведро с водой для питья. И мальчик не успел даже вскрикнуть, как полное ведро полетело на пол.
От столь неожиданной ванны мокрый «чёрт», жалобно мяукнув, прыгнул на плиту, шарахнулся на полку с посудой, откуда в ту же секунду загрохотал дрюшляк.
— На помощь! Гра-а-а-бё-ёж!! — раздался из спальни вопль проснувшейся тёти.
Через минуту, выкручивая на бегу фитиль в лампе, тётя уже была на кухне.
— Что ты наделал, паршивый мальчишка! — и хвать за ухо Олеся. — Зачем ты полез в кухню? Что тебе здесь ночью надо?
Как мог мальчик признаться, что ему необходимо сбегать на улицу перепрятать деньги? И, весь дрожа, он молча стоял в позе обречённого, ожидая заслуженной кары.
Но, видимо, что-то в Олесе испугало тётю. И она уже мягче спросила:
— А ты, Лесь, часом не захворал?
— Да… у меня болит живот, — ухватился мальчик за этот спасательный якорь.
— Сейчас дам тебе касторки, — видимо, из самых лучших побуждений посулила тётя, направляясь в комнату за лекарством.
«Вот растяпа, — казнил себя в душе Олесь. — При чём тут живот? Лучше бы я сказал — уши болят… Она бы мне их поменьше крутила… А то пей теперь эту отраву…»
Но на этот раз судьба как раз пощадила Олеся: пузырёк с касторкой оказался пустым.
С трудом сдерживая радость по этому случаю, Олесь сменил мокрую рубашку, потонув в тётиной вышитой украинской кофте, которую она теперь почему-то стеснялась надевать. Кофта была Олесю до пят и мешала так быстро взобраться на сундук. Но он, конечно, взобрался и натянул на себя одеяло до глаз, чтобы стало теплее.
И вдруг вся безнадёжность его положения опять ясно представилась мальчику: тётя, думая, что он и вправду захворал, чего доброго, возьмёт и замкнёт его с Ивасиком дома. А дворник найдёт деньги под камнем…
До поздней ночи Олесь ворочался, кряхтел, никак не мог уснуть. А когда, наконец, глаза сомкнулись, мальчика тесно обступили кошмары.
Ему снилось, будто раненный громадный лев, рыча, набросился на него.
«Сюда! На помощь! — звал Олесь. — Погибаю!»
Из лесной чащи выбежали с карабинами Василько, Йоська и Петрик.
«Пли!» — скомандовал Василько.
Три выстрела слились в один. Смертельно раненный, лев попятился на задних лапах и свалился в пропасть…
И нет уже джунглей, а вокруг шумит многолюдная улица, по которой бегут Олесь и его друзья. Они выкрикивают:
«Сенсация! Сенсация! Только три дня в кинотеатре «Атлантик»!
«Спешите посмотреть продолжение фильма «Похитители бриллиантов».
«Серия вторая под названием «Сокровища кафрских королей»! Спешите! Только три дня!»
И вот уже катит мутные поды река. В утлой пироге, чудом проскальзывая мимо скал, отполированных водой и солнцем, плывут четыре друга.
От сильного толчка Олесь вдруг повалился навзничь, а упавший спиной на киль Василько, побледнев, воскликнул:
«Крокодилы! Крокодилы!»
Закипела вокруг вода, и широко открытые пасти, утыканные острыми, как кинжалы, зубами, защёлкали вокруг пироги.
«Стреляйте!» — крикнул Олесь.
В тот же миг раздались выстрелы, послышались жалобные стоны, и на зелёной поверхности воды, брюхами вверх, заколыхались мёртвые чудовища.
Но вот Олесь очутился в облаках.
«Что это за облако, которое так ярко светится? — подумал Олесь. — Это, наверное, рай…»
И вдруг Олесь ахнул от изумления: вся земля была усыпана пятидесятигрошевыми монетами. Они даже росли на деревьях и кустах…
Олесь погоревал, что нет с ним рядом его верных друзей. Но всё равно, надо прихватить денег и на их долю. Пусть хоть раз в жизни Василько походит в новых башмаках.
Едва Олесь нагнулся, чтобы поднять первую монету, как вспомнил слова Василька: «Бог всегда всё видит. А когда он утомится и вздремнёт, так за него ангелы смотрят. Да и черти тоже всегда за людьми поглядывают…»
Посмотрел вокруг Олесь: ни бога, ни ангелов, ни чертей — никого!
«Чего тут добру пропадать», — сказал себе Олесь и начал подбирать деньги.
Набив карманы и полную пазуху монетами, Олесь до того отяжелел, что лететь уже не мог, а медленно побрёл по «раю», усыпанному пятидесятигрошевыми монетами.
Вдруг откуда ни возьмись появился бог, точнехонько такой, каким его рисуют на иконах и на стенах в церкви.
«Ах, это ты?», — недовольно покрутил носом бог, косясь на пазуху и оттопыренные карманы Олеся.
«Я, — не очень-то радостно буркнул Олесь. — Высыпать назад деньги, что ли? Да?»
«Пойдём», — поманил пальцем бог.
«Ага, это чёрт, а прикинулся богом и хочет заманить меня в пекло», — подумал Олесь.
А бог опять манит:
«Пойдём…»
«Не пойду! — решительно заупрямился Олесь. Очень мне надо в смоле вариться…»
«Не хочешь?!» — грозно проговорил бог.
«Сгинь, нечистая сила!» — перекрестился Олесь.
Бог мгновенно исчез, а Олесь вдруг очутился в долине, усыпанной ослепительно сверкающими алмазами, в которых, казалось, пылали тысячи солнц.
Олесь быстро высвободил свои карманы от пятидесятигрошевых монет, а взамен их набрал множество драгоценных камней.
Тут ему до ужаса захотелось на землю.
«Но как спрыгнуть с неба? — начал было ломать голову Олесь. — Руки мои перестали быть крыльями…»
Только он это подумал, а из-за кустов, усыпанных алмазами, возник бог. И там, где он ударил посохом, тотчас же образовалась дыра, через которую очень хорошо стало видно землю.
Хотя люди там внизу и казались меньше мурашек, но Олесь сразу узнал своих друзей, игравших во дворе на Сербской улице, и заторопился к ним.
И вот уже Олесь, подобно знаменитому артисту Дугласу Фербенксу в кинокартине «Багдадский вор», спускается с неба по верёвке.
Вдруг — стоп!
«Гей, пан бог! — крикнул изо всей силы Олесь, задрав голову и болтая босыми ногами в воздухе. — Чего ж вы там? Опускайте! До земли ещё далеко! Опускайте!»
«Не могу! — отозвался бог. — Верёвка кончилась».
Глянул Олесь вниз, а там море бушует.
«Чего ж теперь делать?» — дрогнувшим голосом прокричал Олесь.
«А видишь, по морю фрегат плывёт? — раздался божий голос, — Если плюнешь а попадёшь прямо на палубу, сразу и очутишься во дворе на Сербской улице», — посулил бог.
«Тьфу! Тьфу!» — стал плевать Олесь.
И тут же проснулся от звонкой пощёчины.
— Ты что расплевался, дурень набитый! — утирая передником лицо, возмущённо кричала тётя. — Я его бужу, а он мне всё лицо заплевал.
— А мне бог велел плюнуть… — начал было оправдываться Олесь.
Тётя будто опять чего-то испугалась, как ночью. Она поспешно осенила себя крестом, затем приложила ладонь ко лбу Олеся, велела показать язык, после чего прищурилась и не очень сердито проговорила:
— Уже взял новую моду — притворяться? Марш пить чай да пойдёшь с Ивасиком погулять на гору.
Олесь вмиг натянул штаны, в два прыжка очутился на кухне, умылся, позавтракал.
— Хорошенько приглядывай за дитём, — наставляла тётя.
Из окна, сквозь чугунное кружево забора, тётя заметила, как Олесь поставил под каштаном ребёнка, а сам побежал назад к забору. И она собралась было окликнуть: мол, что там с тобой приключилось? Не порезал ли ногу о стекло? Но не успела она и рта открыть, как Олесь уже подхватил на руки Ивасика и юркнул в чащу орешника, среди которого петляла едва приметная тропинка.
