Прежде чем Веста успела ответить, граф вскочил на ноги и помог ей подняться.

– Мы должны ехать, – сказал он. – У вас есть двадцать четыре, часа, чтобы признаться, что вы любите меня. Если я проиграю и вы отправитесь в Дилас к принцу, трудно даже описать ту безнадежную тьму, в которой будет проходить с этого момента моя жизнь Веста стояла в тени деревьев, глядя на графа снизу вверх.

Если бы они были в Англии, Веста наверняка усомнилась бы, говорит ли граф правду, действительно ли испытывает к ней столь сильные чувства. Но сейчас не могло быть никаких сомнений в его искренности, достаточно было заглянуть ему в глаза.

Глядя на бледное испуганное личико девушки, граф тихо произнес.

– В вас воплотилась вся красота мира, вы – то, о чем я мечтал всю жизнь, чего просил у бога.

От его слов на глаза Весты навернулись слезы.

Внутри ее боролись столь противоречивые чувства, и ей так хотелось уткнуться лицом в плечо графа, что Веста повернулась и побежала прочь, не в силах больше вынести свалившегося на нее потрясения.

Она добежала до того места на другом конце плато, где паслись их кони, и тяжело привалилась к седлу своей лошади.

– Что мне делать? – шептала она. – О господи, научи меня, что же мне делать?

Веста слышала, как приближается граф, но даже не обернулась. Он подошел ближе и встал рядом.

– Я принес ваш жакет и шляпу. Повернитесь же!

Девушка медленно повиновалась.

Граф положил жакет на спину ее лошади, а широкополую шляпу надел на золотистые кудри Весты и завязал под подбородком ленты.

– Не хочу, чтобы солнце испортило вашу чудесную кожу, – прошептал он.

Взяв Весту за подбородок, граф поднял ее голову. Веста думала, что сейчас он опять поцелует ее, но вместо этого граф сказал:

– Вы так красивы! Так не правдоподобно, захватывающе красивы!

Глаза их встретились, и несколько секунд они не могли ни двигаться, ни говорить. Повинуясь какой-то тайной магии, они стояли, словно зачарованные, пристально вглядываясь в глаза друг друга.

Наконец граф убрал руку и хрипло произнес:

– Когда вы смотрите на меня так, я немедленно готов увезти вас в ту уединенную пещеру, о которой говорил, и тогда вам не придется решать – сейчас или никогда.

Он легко поднял девушку на руки и усадил в седло, затем вложил ей в руки вожжи и расправил ее юбку, словно она была маленькой девочкой.

– Я положу ваш жакет к себе, но если будет холодно, сразу скажите. Помните, воздух на снежных вершинах бывает обманчиво теплым для тех, кто не привык к нему.

От заботы и нежности, звучавшей в словах графа, у Весты снова защипало глаза.

Он пугал ее, когда говорил страстно и повелительно. Но когда граф был мягким и нежным, Веста чувствовала себя так, словно у нее вынимают из груди сердце. Она любила его любовью, которую невозможно было описать словами.

– Он так прекрасен, – прошептала Веста.

Граф ловко вскочил в седло и направил лошадь на узкую овечью тропу, поднимавшуюся вверх.

Было по-прежнему жарко, но по мере того, как они поднимались в горы, задул легкий ветерок, и Весте стало прохладней.

По-прежнему трудно было думать о чем-то, кроме ее любви к графу.

Он дал ей двадцать четыре часа, чтобы принять решение, и Весте казалось, что это куда труднее, чем снова проехать по краю отвесной скалы.

Разве может она оставить графа? Оставить человека, который пробудил чувства, дремавшие в глубине ее души, который заставил ее испытать ни с чем не сравнимый восторг?

Но, с другой стороны, она обязана исполнить свой долг, обещание, данное не только отцу, но и самому принцу в присутствии премьер-министра Катонии и виконта Кестлери.

Разве может она поступить бесчестно, нарушив слово, сбежать от ответственности?

– Если бы я могла посоветоваться с кем-нибудь, – вздохнула Веста.

Она печально смотрела на широкую спину едущего впереди графа.

Он часто оглядывался убедиться, что с девушкой все в порядке. Она видела улыбку на его губах и легко представляла себе огонь, горящий в его глазах.

– Неужели любовь может нагрянуть так внезапно и поглотить человека целиком? – спрашивала себя Веста.

Но тут не могло быть никаких сомнений. Любовь ее была сильной и страстной, и разве можно было сомневаться, что то же самое испытывает граф?

Веста с ужасом вспомнила то, что он сказал о мадам Зулейе и слабости характера принца.

Неужели принц действительно покровительствовал женщине, которая хотела разрушить его страну, чьи интриги привели к революции?

Наверное, это мадам Зулейя хотела отослать ее обратно в Англию.

Это она велела революционерам двигаться в сторону Йено, чтобы заставить Весту вернуться на том же корабле, на котором она прибыла, или убить ее, если отъезд окажется невозможным.

Веста глубоко вздохнула. Сколько опасностей таит в себе этот мир!

Как много ужасного случилось с ней с тех пор, как она прибыла в Катонию, трудно было поверить, что все это не было на сей раз плодом ее буйной фантазии.

Кто бы мог подумать, когда Веста отправлялась из Англии в сопровождении премьер-министра, взяв с собой платья лучших лондонских портных, что через два дня ей будет принадлежать лишь то, что на ней надето.

И вот она едет вслед за человеком, которого три дня назад еще не знала, но которого любит теперь всем сердцем. И ей ничего не надо от жизни, кроме возможности наслаждаться его объятиями.

Одной мысли о графе, одного взгляда на гордую посадку его головы и разворот широких плеч было достаточно, чтобы Весту вновь охватила сладкая дрожь.

Но тут Веста мысленно увидела перед собой лицо отца, похожего на сурового ангела мщения, который призывал ее вспомнить о долге, о том, что она должна послужить своей стране.

Веста знала, какую дорогу он велел бы ей выбрать, будь сейчас рядом.

Он сказал бы дочери, что она обязана сдержать обещание, данное принцу. И что бы она ни узнала об этом человеке, она должна быть с ним рядом в горе и радости.

Таковы слова брачной клятвы, которую они дадут друг другу, когда Веста доберется до Диласа и их обвенчают в соборе.

На секунду Веста представила себя стоящей перед алтарем в белом платье, которое они выбирали вместе с матерью.

– В Катонии тебя ожидают роскошные драгоценности, – говорила герцогиня. – Премьер-министр сказал, что тиара принцессы напоминает корону, и хотя мне хотелось бы послать тебя к алтарю в фате, в которой выходили замуж твои сестры, он сообщил мне, что в замке есть фата, в которой венчаются особы королевского рода.

Но Весте тогда трудно было думать о фате, драгоценностях и прочих подобных вещах.

Все мысли ее были о принце.

Интересно, найдет ли он ее красивой? Понравятся ли ему туалеты, которые Веста с матерью так тщательно выбирали у лучших лондонских портных? Есть ли у них общие интересы?

«А теперь, – подумала Веста, – платья и драгоценности не имеют для меня вовсе никакого значения».

Граф видел ее только в двух нарядах – муслиновом платье, в котором она сошла на берег, и в зеленом дорожном костюме, который был сейчас грязным и пыльным.

И все равно считал ее красивой!

«Не правдоподобно, захватывающе красивой», как сказал сам граф.

– Что же делать? Что же мне делать?

Слова эти вновь и вновь крутились у нее в голове под цокот лошадиных подков.

Веста понимала, что сердце ее ведет войну с разумом.

Разум говорил, что она должна поступить как велит честь, что она приехала в Катонию стать женой принца Александра, и ничего нельзя изменить.

Но сердце отчаянно билось и страдало. Она любила графа!

– Я люблю его! – сказала себе Веста и снова перед ее мысленным взором встало лицо отца.

Герцог будет стыдиться дочери, предавшей его и принца.«

Потом Веста подумала о матери. Один раз, несколько лет назад, она случайно слышала слова герцогини, обращенные к ее сестре Анжелине, которая должна была вскоре выйти замуж: