Госпиталь Тима Харрисона

Американский психиатр Чэпмен заинтересовался темпоральными проблемами, изучая истории своих больных. К нему нередко направляли людей, которые официально считались невменяемыми, но, вникая в характер того, что эти люди считали галлюцинациями и симптомами психического расстройства, он начал понимать, что только галлюцинациями и нарушениями психики многого не объяснить.

Первая такая история доктора Чэпмена связана с вьетнамским ветераном Тимом Харрисоном. Этот молодой человек во время войны во Вьетнаме был тяжело ранен, и его, прооперировав, отправили самолетом в США. Но в самолете Тим исчез. Факт исчезновения Тима доктор проверил. Да, действительно, когда борт с ранеными приземлился в Америке, вместо 17 солдат оказалось всего 16. Медперсонал был настолько обескуражен случившимся, что даже звонил во Вьетнам и выясняли, не оставили ли они в спешке одного пациента. Ответ был категорический. Проверили все записи в журнале: имя Харрисона там присутствовало. Следовательно, раненый был погружен в самолет. Но при выгрузке его уже не оказалось, Следовательно… выпал? Медики не знали, что и думать. Срочно объявили солдата в розыск. Искали пару месяцев, объявили без вести пропавшим. Родные уже оплакали Тима как покойника. Но спустя еще четыре месяца Харрисон вернулся домой. Когда он попробовал поделиться пережитым, диагноз был абсолютно ясен и Тима отправили к доктору Чэпмену: сумасшедший.

Сам Харрисон рассказывал свою историю так. Когда он очнулся после тяжелого ранения, то увидел, что находится в госпитале, но даже в том «плавающем» состоянии, в котором он находился, Тим понял, что это какой-то странный госпиталь. Его смутила форма медсестер, потом он понял, что видел такую форму в книжках, — ее носили сестры милосердия в Первую мировую войну. Когда Тим немного пришел в себя, в палату пришли военные. Но форма у них тоже была неправильная, такую носили в Первую мировую войну. Тима стали расспрашивать, выясняли имя, год рождения, часть, и Тим честно отвечал на вопросы, но по мере его ответов лица у офицеров становились растерянными. Через пару дней Тиму принесли газету и он посмотрел на дату — 18 апреля 1916 года. И конце концов он смирился со своей «галлюцинацией». Через два месяца он уже оправился от ранения, завел друзей, но ему все-таки хотелось вернуться из чужого времени в родное, точнее — он хотел, чтобы галлюцинации прекратились и все стало как всегда. Как-то он вышел прогуляться по городку, где находился госпиталь, и вдруг потерял сознание.

Когда Тим очнулся, он увидел знакомые до боли места. По шоссе ехали современные машины. Рядом был его дом. Так он и вернулся в настоящее. Следующим этапом его биографии стали многочисленные беседы с военными, а затем направление на лечение в психиатрическую клинику. Сам Тим был убежден, что в результате ранения получил психическое расстройство, поэтому и видел себя в госпитале 1916 года. Но как же тогда объяснить поведение людей, которые «потеряли» своего пациента и солдата? И не мог же без вести пропавший Тим самостоятельно добраться из Вьетнама до США?

Письмо из Новой Зеландии

Евгений Петров, одни из создателей знаменитого Остапа Бендера, увлекался коллекционированием марок, а потом стал собирать конверты от собственных писем. Для того чтобы получать проштемпелеванные конверты, он разработал простейшую комбинацию: брал конверт, писал на нем название страны, город, выдумывал наименование улицы, номер дома, квартиру и имя адресата. Как правило, письмо возвращалось назад в нераспечатанном виде с припиской или штампом «адрес неверен». В апреле 1939 года он решил послать такое письмо в Новую Зеландию. Придумал город — Хайдбердвилл, улицу — Ратбич, дом — № 7 и адресата— Мерила Оджина Уэйзли. Поскольку посылать пустой конверт как-то непристойно, Петров вложил и него письмо с таким вот текстом: «Дорогой Мерил! Прими мои самые искренние соболезнования в связи с кончиной дяди Пита. Прости, что долго не писал. Надеюсь, что с Ингрид все в порядке. Поцелуй от меня дочку. Она, наверное, совсем уже невеста? Твой Евгений».

И стал ждать своего проштемпелеванного конверта. Письмо назад почему-то никак не возвращалось, прошли уже все сроки. Писатель решил, что оно просто затерялось по дороге, и посетовал, что не будет у него красивых марок Новой Зеландии. Однако он ошибался. В конце лета ему пришел… ответ из города Хайдбердвилла, с улицы Ратбич, дом 7, от… Мерила Оджина Уэйзли.

В ответном письме сей неведомый Петрову господни сообщал: «Дорогой Евгений! Большое спасибо за соболезнование. Прости за задержку с ответом. Нелепая смерть всеми нами любимого дяди Пита выбила нас из колеи на полгода. Мы с Ингрид часто вспоминаем те два дня, что ты гостил у нас. Глория совсем большая и уже ходит во второй класс. Она до сих пор буквально не расстается с мишкой, которого ты ей привез из России. Не забывай, пиши нам. Твой друг Мерилл».

Ответ, конечно, мог быть и шуткой, но не с улицы Ратбич от Мерила Оджина Уэйзли. Кроме письма, в конверт была вложена фотография: Евгений Петров и Мерил Оджин Уэйзли стоят в обнимку. В жизни писатель не бывал в Новой Зеландии! Мужчина с фотографии был ему совершенно незнаком! Но стоящий рядом был… Евгением Петровым. Дата на фотографии стояла 9 октября 1938 года. В это время писатель был не то чтобы в Новой Зеландии, а при смерти в больнице, куда его доставила с тяжелым воспалением легких «скорая помощь».

Ошеломленный ответным письмом, Петров написал Мерилу Оджину Уэйзли, но ответа на Новой Зеландии больше не дождался. В 1942 году самолет, на котором он летел в сторону фронта, был сбит немецкими летчиками. Однако это был не конец истории с Новой Зеландией. После гибели писателя на его имя пришло долгожданное письмо. Среди прочего Мерил Оджин Уэйзли, придуманный Петровым и странно воплотившийся в живого человека, просил вот о чем: «Я испугался, когда, гостя у нас, ты стал купаться в озере. Вода была очень холодной, но ты только шутил и говорил, что тебе суждено разбиться в самолете, а не утонуть. Прошу тебя, будь аккуратней — летай по возможности меньше».

Если это был чей-то розыгрыш — то очень и очень жестокий.

Посещение музея

V писателя Владимира Набокова имеется рассказ, который называется «Посещение музея». Героини этого рассказа совершенно случайно из заграничного музейного зала попадают… в революционную Россию. А вот две английские учительницы, Анни Моберли и Элеонор Джоурден, отправились на пасхальные каникулы погулять но Парижу. Живо интересуясь стариной, они решили посетить знаменитый Версаль. Сначала они погуляли по главному дворцу, а потом захотели своими глазами увидеть знаменитый летний домик Марии-Антуанетты Малый Трианон. Плана Версаля у путешественниц не было, поэтому они немало поплутали по территории огромного парка, надеясь кого-нибудь повстречать и спросить дорогу. Им повезло, они наткнулись на парочку странного вида мужчин, одетых по моде восемнадцатого столетия, приняли их за служителей музея и, стараясь говорить без акцента, попросили показать дорогу к Малому Трианону. Мужчины без всяких слов ткнули руками вперед, по при этом у них было такое выражение на лицах, что наши учительницы смутились. Они никак не могли понять, что поразило французов в их облике. Скоро дорожку пересекла еще одна невероятная парочка — женщина с маленькой девочкой, одетые почти в лохмотья. Учительницы посетовали на низкий уровень доходов французского простонародья и продолжили свой путь. Путь этот пролегал мимо павильона Тампль д'Амур, там собралась веселая компания в маскарадных костюмах под эпоху Марии-Антуанетты. При виде англичанок вся компания сперва замолкла, а потом принялась озадаченно переговариваться на французском языке, которого наши туристки не понимали. Тем не менее они еще раз осведомились о дороге к Малому Трианону, и один из мужчин галантно показал им нужное направление. Англичанки добрались до горбатого деревянного мостика, перекинутого через лощину, и перешли на другую его сторону. Перед ними открылся вид на Малый Трианон. Рядом с павильоном сидела на плетеном стульчике дама в одежде все того же XVIII века, в высоком парике и что-то рисовала. Наши учительницы заглянули из-за ее спины на будущий пейзаж — это был виднеющийся вдали лес. Тут дама почувствовала, что кто-то стоит сзади, обернулась… и вот в этот момент путешественницы вдруг полностью осознали, что все идет неправильно. Аристократка, с ужасом на них смотревшая, была очень похожа на какой-то старинный портрет, только чей — учительницы запамятовали. Учительницы испытали внезапно замешательство и страх. Одна из них записала в дневнике: «Даже деревья казались плоскими и безжизненными. Не было эффекта светотени… ветер не покачивал веток». Но стоило англичанкам осознать, что они видят то, чего не может быть, как в единый миг императрица растворилась в воздухе, деревья зашумели листвой, а у Малого Трианона оказалась группка экскурсантов и гид, который рассказывал им о Версальском парке. Учительницы были женщинами умными, поэтому между собой они договорились никому об этом инциденте не рассказывать. Им вовсе не хотелось, чтобы люди считали их за чокнутых. И какое-то время они эту тайну честно хранили, только в дневнике была записана правдивая и неправдоподобная история о приключениях в Версале. Только десять лет спустя они решились обнародовать свою историю. К тому времени обе учительницы, прежде знавшие об истории Франции не слишком много, прочли немало исторических книг, сопоставили свои впечатления от увиденного с историческими текстами и пришли к выводу, что по воле странного случая они оказались перемещенными в лето 1789 года. Соотнесли они и встреченных ими людей. Мужчины, к которым они обратились с вопросом, очевидно, были швейцарской стражей дворца, женщина с ребенком — местными крестьянками, а дама аристократического вида — самой Марией-Антуанеттой. Конечно, когда дамы опубликовали свои выводы о «путешествии по времени», очень многие над ними вволю посмеялись. Кто-то называл их обманщицами, кто-то фантазерками, а некоторые даже видели в этой публикации желание прославиться и личную корысть. Особенно скептики смеялись над описанием мостика через лощину. Не было никакого мостика, утверждали они и приводили в качестве аргумента тот факт, что ни в одном историческом документе этот мостик не упоминается. Следовательно, дамы все выдумали.