Вожди остались сидеть на корточках вокруг советного огня, молчаливо покуривая свои трубки и погруженные в сердечные размышления.

Курумилла, отдав приказание отвести донну Долорес в палатку, куда ее почтительно и поместили, утомленный длинным разговором и привыкший молчать, завернулся в свой буйволовый плащ, чтоб отдохнуть и собраться с мыслями.

Вожди с почтением отнеслись к задумчивому молчанию сахема, хотя и ждали нетерпеливо, когда он пожелает заговорить.

Все действительно так и случилось, как он это объяснял перед советом.

Валентин, который никогда не забывал обещаний, данных друзьям или врагам, поручил вождю проникнуть под каким-нибудь предлогом в лагерь желтолицых, осмотреть его хорошенько, постараться увидаться с донною Долорес, уговориться с ней и придумать средство освободить молодую девушку.

Курумилла, выслушав, как всегда, своего друга, ответил ему одним словом:

— Хорошо!

Потом он отправился прямо и попросил гостеприимства у капитана Грифитса; оно было ему так легко оказано, что капитан хотел сойтись с краснокожими и найти себе в них союзников.

Хорошо принятый в лагере, он был там совершенно свободен и начал с индейской ловкостью все разглядывать и осматривать, не возбуждая подозрения, ему удалось встретиться с донною Долорес и поделиться с нею своими намерениями, которые ему пришли в голову; пока он с нею говорил, намерение это показалось молодой девушке так просто и вместе так удобоисполнимо, что она приняла его с радостью и уверила начальника, что она всюду последует за ним, куда бы он ни пожелал ее вести, только — не оставаться долее в руках своих похитителей.

Все было хорошо условленно между им и молодой девушкой, когда начальник простился с нею и пошел прилечь к сторожевому огню, где и заснул или, казалось, что тотчас же заснул.

Курумилла себе сказал: «Валентин хочет освободить донну Долорес, он посылает меня вперед, чтобы все устроить, но если случай представится, отчего же мне самому не освободить ее. Попробуем, если удастся, Валентин будет мне благодарен; тем более что я сделаю ему большую услугу, исполнив тотчас же то, что он может сделать только несколько дней спустя, да и то еще…»

На другой день вождь простился с капитаном и ушел в ту минуту, когда тот собирал лагерь, чтоб отправиться на свидание с капитаном Кильдом.

Но Курумилла недалеко ушел; отдалясь немного от лагеря, он спрятался так, чтоб видеть, что будет происходить. Телеги нагрузили и запрягли, потом желтокожие сели на лошадей и отправились в путь; вождь издали за ними следовал, ни на минуту не теряя их из виду.

В полдень желтокожие остановились поесть и отдохнуть; их отряд был так многочислен, они внушили такой страх индейцам и так были убеждены, что на них не нападут, что, окончив обед, уснули, не принимая никаких предосторожностей, и поставили только двух часовых.

Когда Курумилла увидел, что желтолицые уснули, он нашел, что пора действовать, — проскользнув как змея в кустарники, он пронзил кинжалом обоих часовых, те упали, даже не вскрикнув; потом, отделавшись от их неудобного надзора, он, завладев двумя сильными степными лошадьми, вывел их на поляну.

Донна Долорес, которая не спала, надеясь и дрожа, видела все происходившее; увидя, что Курумилла увел лошадей, она, трепеща, встала; и когда он вернулся, то нашел ее стоящую в беспокойстве. Курумилла имел довольный вид; он посадил молодую девушку на одну из лошадей, сел на другую и, наклонясь к ее уху, сказал:

— Как можно тише.

Итак, они шагом удалялись и ехали почти четверть часа, прислушиваясь к малейшему шуму.

Вдруг они услыхали сильный шум, и донна Долорес хотела пустить лошадь в галоп.

— Еще рано, — сказал он.

Желтолицые, проснувшись, увидели мертвые тела часовых и принялись кричать от бешенства.

Беглецы спокойно продолжали ехать шагом, потом перешли к маленькой рыси, наконец пустились вскачь.

Вдруг Курумилла наклонился к донне Долорес.

— Теперь время, — сказал он.

Обе лошади понеслись как ветер.

Но как ни быстро они летели, те, которые их преследовали, тоже не жалели лошадей. Слышен был на затвердевшей сухой земле стук подков, точно дальние раскаты грома. С

— Моя сестра не теряет храбрости? — спросил вождь свою спутницу.

— Я этого не знаю, — ответила она лихорадочно, — но я знаю то, что я лучше умру, чем еще раз попаду в руки злодеев.

— Хорошо, — сказал вождь, — моей сестре нечего бояться. Курумилла поклялся ее спасти.

— Благодарю, — ответила она, — я вам верна.

Бегство их продолжалось.

Скоро желтолицые стали видимы, они летели как ураган.

Курумилла, мы уже говорили, имел очень хорошее оружие: два револьвера Голанда и винтовку.

— Продолжайте скакать, — сказал он молодой девушке.

— Что вы хотите делать? Я не хочу с вами расставаться.

— Хорошо, останьтесь; ваша лошадь отдохнет. Это еще лучше.

Курумилла остановился, взял один из револьверов, поднял курок и прицелился как из винтовки.

Желтолицые были только на расстоянии тысячи метров от них.

Вождь выстрелил шесть раз, шесть лошадей покатились на землю, увлекая с собой и всадников.

Беглецы опять пустились дальше.

Желтолицые, испуганные верностью выстрелов и силою ударов, остановились; лошади одни были убиты.

Курумилла не стрелял по людям; но шесть всадников без лошадей, разбитые падением, не могли уже продолжать путь преследования. Другие из них тоже продолжали еще преследовать, но скоро верный револьвер Курумиллы сбил еще шесть всадников.

Желтолицые обезумели от бешенства, но все продолжали скакать; вождь тогда схватил свою винтовку и выехал на долину к лагерю кайенов; остальное читатель знает.

Донна Долорес была спасена, по крайней мере на время.

День приближался к концу, а молчание продолжалось несколько часов; Курумилла, погружаясь более и более в свои мысли, и не думал его прерывать.

Наконец Красный Нож решился заговорить.

— Открыты ли уши моего родителя? — спросил он.

— Что желает мой сын? — ответил вождь, поднимая голову.

— Кайенские воины просят совета у своего отца.

— Кайены дети Курумиллы; он их слушает. Курумилла не косноязычен, никогда ложь не оскверняла его уст.

— Койоты и волки собираются вместе, чтобы охотиться за лосем или буйволом, так и бледнолицые стараются украсть земли краснокожих. Что думает мой отец? Что должны делать мы, чтоб оттеснить их к большому Соленому озеру и уничтожить их ненасытные желания?

Не отвечая, сахем взял колчан, наполненный стрелами, и, соединив стрелы в один пучок, подал его Красному Ножу, говоря:

— Мой брат молод, его сила велика, что он сделает, чтобы сломать этот пучок?

Черноногий покачал головою.

— Я и пробовать не буду, — сказал он, — я не могу их переломить.

Курумилла улыбнулся и подал по очереди каждому из вождей, получая тот же ответ.

— Этот пучок, — сказал он тогда, — изображает индейские племена; соединенные вместе, они так сильны, что ничто не может их победить; эти стрелы, связанные таким образом, выдержат всякие усилия, но, разрозненные, они могут быть сломаны ребенком.

И разбросав кругом себя стрелы, он поднимал одну за другой и мало-помалу все их переломал.

— Мои братья поняли меня? — спросил он.

— Да, — ответил Красный Нож, — всесильный, великий Сагамор Окассов советует нам соединиться. Индейцы предупредили его желание; уже несколько племен разделили между собой топор мира и соединились против бледнолицых. Но предприятие, которое они замышляют, теперь трудно; враги очень сильны, индейцы боятся быть побежденными; отчего Искатель следов, друг индейцев, не хочет помочь воинам краснокожих? При его поддержке они были бы победителями.

— Искатель следов имеет много врагов; эти враги его преследуют; если он придет на помощь краснокожим, может ли он надеяться и на их поддержку? Он не один, более тридцати известных охотников идут по его следам; пусть мои братья решают.