— А кто ваш начальник, мой друг? Можете вы сказать мне?

— Почему же нет, сеньор, это один из самых славных охотников в степи, любимый и уважаемый всем светом; белые и краснокожие высоко его почитают, но для каждой вещи будет свое время, позвольте мне кончить.

— Это справедливо, — продолжайте.

— Вот уже три дня, как мы в дороге; перейдя страну Высоких трав, мы сегодня вступили в горы; не правда ли, мы не потеряли даром времени?

— В самом деле, вы хорошо шли.

— Сегодня утром я напал на ваш след.

— Это было не трудно.

— Правда, вы не стараетесь скрыть его; сегодня вечером, набирая хворост для нашего сторожевого огня, я заметил ваши огни; в пустыне преимущественно не следует доверять своим соседям, людям или животным — все равно, еще скорее людям, потому что из ста человек девяносто девять всегда имеют злые намерения.

— Печальная истина, — сказал старик, качая головой.

— Вот уже пятнадцать лет, как я охочусь в лугах, знаю по опыту много вещей, знаю, чего держаться в случае опасности; несмотря на это, после ужина я сказал своим товарищам: наши соседи не дают мне покоя, я хочу знать, как должно держаться относительно них; оставайтесь спокойно здесь и грейтесь у огня, я же пойду разузнавать. До вашего лагеря я достиг, перелезая с дерева на дерево, рассмотрев вас хорошенько, я приготовился уже возвратиться, как, посмотрев на вас, капитан, мне пришла в голову одна мысль, так что вместо того чтобы уйти назад, я решился представиться в ваш лагерь. Вот и все; вы знаете теперь столько же, как и я.

— Нет, это еще не все, — возразил старик, улыбаясь, — вы не сказали мне, какая это мысль пришла вам в голову, заставившая вас представиться мне.

— Это правда, капитан, благодарю вас, что вы напомнили мне об этом, я совершенно позабыл. Ко всему этому представьте себе, что мы очень любим нашего начальника, мы позволим изрубить себя, чтобы оказать ему услугу; он знает нашу дружбу и платит нам тем же, только с избытком; более месяца он очень беспокоится, не получая никаких известий от своего друга, которого он покинул в поселении и который обещал присоединиться к нему; в продолжение некоторого времени он беспрестанно повторяет: подождем, дон Грегорио не замедлит приехать, и тогда…

— Какое имя произнесли вы? — вскричал с живостью старик.

— Имя друга нашего начальника, которого он ожидает, дона Грегорио, разве вы знакомы с ним?

— Может быть. Не называет ли он его другим именем?

— Он называл его вот, кажется, как: доном Грегорио… Венальтом… Бечарда… ах, да вот как — доном Грегорио Перальта!

Старик и молодой человек находились в величайшем волнении, они обменивались блиставшими от радости взглядами, их глаза были наполнены слезами, между тем как лица сияли.

— О! В этом видна рука Божия! — вскричал старик в волнении, — это она привела сюда охотника.

— Что с вами, сеньор? — спросил Павлет, совсем смутившийся и не зная, что подумать. — Может быть, не желая, я причинил вам огорчение?

— Нет, мой добрый друг, напротив, вы доставили мне громадную радость.

— Да, да, мой друг, — вскричал молодой человек, протягивая ему руку, — охотник, который управляет вами, носит имя Валентина Гиллуа, не правда ли?

— Да, Валентина Гиллуа, Искателя следов, — отвечал Павлет.

— При нем находится индейский вождь, его друг, брат, — возразил молодой человек в сильном волнении, которого он не старался скрыть.

— Курумилла, начальник Арокана, а что, если случайно моя мысль оказалась хорошею и, сам того не зная?..

— Нашел друга своего начальника: да, мой друг, я дон Грегорио Перальта, я хочу присоединиться к нему и ищу его.

— О, небесная воля! Это сама судьба посылает меня вам, — вскричал радостно охотник, — будьте покойны, достойный сеньор, вы не проищете долго Валентина Гиллуа, я вам обещаю это; я проведу вас прямо к нему.

— Хорошо, мой друг, я соглашаюсь на это.

— И я вас благодарю, я приемный сын, брат…

— Донны Розарио, молодой девушки, которую мы хотим освободить.

— Да!

— А что же! — вскричал охотник, хлопнув себя по бедрам так, что этот удар был способен положить на месте быка, — я хорошо сделал, что послушался мысли, пришедшей в голову, и вошел в лагерь?

— Да, мой друг, какими счастливыми вы сделали нас! — вскричали оба человека, пожимая с жаром его руки.

Мы уже рассказали в первой части этой истории, как дон Грегорио Перальта был тяжело ранен в бедро во время нападения в Новом Орлеане на дона Валентина Гиллуа бандитов дона Мигуэля Тадео де Кастель-Леон и каким образом охотник, обязанный без замедления отправляться на поиски за донною Розарио, быль вынужден покинуть своего больного друга в столице Луизианы.

Дон Грегорио Перальта и Валентин Гиллуа условились о месте свидания; между ними было решено, что если охотник отправится преследовать похитителей молодой девушки, дон Грегорио, как только оправится от болезни, со своей стороны, примется за поиски молодого человека.

Рана дона Грегорио, хотя она и не задела никакого важного органа, была очень серьезна; между тем достойный сеньор мог гораздо скорее выздороветь и получить возможность отправиться на поиски, о которых он помышлял, если бы горе, которое он испытывал при мысли о своем бессилии, не усиливало его болезни и не замедляло его выздоровления, делая часто бесполезными все усилия доктора и уничтожая действие лекарств.

Длинные наставления мистера Джона Естора, который делал ему каждый день визит, заставили его понять, что если он не возьмет на себя труда успокоиться, его болезнь может еще долго продлиться; дон Грегорио, которому, естественно, хотелось поскорее выздороветь, решился последовать добрым советам, так что его положение не замедлило улучшиться, а скоро он совершенно выздоровел.

Он был почти здоров, и уже ему представлялась минута, когда ему позволят снова приняться за поиски; доктор требовал от него только пяти или шести дней покоя, чтобы совершенно восстановить его силы, как однажды утром в комнату дона Грегорио вошел мистер Джон Естор в полном дорожном костюме.

— Я пришел проститься с вами, сеньор дон Грегорио, — проговорил главный начальник полиции, садясь в кресло.

— Вы уезжаете? — вскричал с удивлением дон Грегорио.

— Через час.

— Случилось что-нибудь новое?

— И много даже.

— Неужели касающееся Розарио и Луиса?

— Того и другого.

— Вы расскажете мне все, не правда ли? — вскричал он с оживлением.

— Я нарочно затем и пришел, но успокойтесь, прошу вас.

— Я успокоился, сеньор Джон Естор, я очень покоен, клянусь вам.

Американец добродушно улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он, — но признаюсь, если вы меня обманываете, тем хуже для вас.

— Почему это?

— Потому что если вы не удержитесь от волнения, с вами сделается лихорадка; эта лихорадка, может быть, будет иметь дурные последствия; вместо того чтоб отправиться в дорогу через пять или четыре дня, что было бы очень важно, если бы вы сделали, вы будете принуждены лежать в постели Бог знает сколько времени, потому что возврат болезни всегда бывает ужасен, а от нее будет все зависеть, то есть мы, может быть, окончательно потеряем следы молодого человека, которого вы желаете спасти.

— Да предостережет меня небо от подобного несчастья, сеньор Джон Естор! — отвечал он. — Будьте покойны, этого не случится, я отвечаю за себя, что бы вы мне ни сказали, я останусь хладнокровным.

— Вы уверены в этом?

— Я вам это обещаю.

— Да будет так; я не стану более колебаться, слушайте.

— Я весь обращаюсь в слух.

— Вот в чем дело: сын вашего друга был продан в невольники своим родственником богатому плантатору в окрестностях Сен-Луи при Миссури.

— Вы уверены в этом?

— Вот доказательства, — сказал он, положив на стол сверток бумаг, — у вас будет время прочитать эти акты, более или менее законные, когда вы останетесь одни. Вот как произошло дело: дон Мигуэль Тадео привез молодого человека в Сен-Луи, дал ему выпить наркотического вещества, во время сна он был продан и сведен на плантацию, так почти всегда поступают. Это очень просто, как вы видите.