— Дживз, ты абсолютно прав. Не говоря обо всём прочем, у неё жёлтые волосы.

— Вот именно, сэр.

— И ярко-красное платье.

— Совершенно верно, сэр.

— Я завтра же приглашу её на ленч и познакомлю с дядей Джорджем. Вот видишь, — обратился я к тёте Агате, которая всё ещё извергала лаву за моей спиной, — Дживз попал в яблочко, не сходя с места. Разве я тебе не говорил…

— Это всё, Дживз, — сказала тётя Агата.

— Слушаюсь, мадам.

Когда он ушёл, тётя Агата в течение нескольких минут высказывала своё мнение по поводу того, как Вустер роняет престиж всего клана, позволяя слуге мнить о себе бог весть что. Затем она вновь вернулась, если так можно выразиться, к основной теме разговора.

— Берти, — заявила моя престарелая родственница, — завтра ты опять поедешь к девушке и на этот раз поступишь так, как я тебе велела.

— Но, прах побери! У нас имеется шикарный альтернативный план, основанный на психологии индивида…

— Хватит, Берти. Я всё тебе сказала. Мне пора. До свидания.

И она удалилась, даже не догадываясь, что Бертрама Вустера на испуг не возьмёшь. Едва дверь за ней затворилась, я позвал Дживза.

— Дживз, — сказал я, — моя тётушка, — ты знаешь, о ком я говорю, — и слышать не хочет о твоём шикарном альтернативном плане, но я, тем не менее, намерен привести его в исполнение. Я считаю, это верняк. Ты сможешь устроить так, чтобы эта женщина пришла ко мне завтра на ленч?

— Да, сэр.

— Прекрасно. А я тем временем позвоню дяде Джорджу, Мы сделаем тёте Агате доброе дело помимо её воли. Как там говорит поэт, Дживз?

— Поэт Бернс, сэр?

— Нет, не поэт Бернс. Какой-то другой поэт. О добрых делах украдкой.

— «Дела благие, не оставшиеся в памяти», сэр.

— Вот-вот. В самое яблочко.

Должно быть, тот, кто делает доброе дело украдкой, должен радоваться, дальше некуда, но, честно признаться, я не горел желанием усесться за один стол с дядей Джорджем. Мой дядя Джордж зануда, каких мало, и во время ленча рта никому не даёт раскрыть, рассуждая о симптомах своей болезни, причём ему невозможно объяснить, что присутствующие отнюдь не жаждут слышать подробностей о его желудке. Прибавьте, так сказать, к дядюшке Джорджу тётушку мисс Платт, и вы поймёте, что в подобном обществе трудно находиться даже самому мужественному воину. Когда на следующий день я проснулся, у меня возникло какое-то зловещее предчувствие, и тучи, если вы понимаете, о чём я говорю, продолжали сгущаться над моей головой всё утро. Когда пришло время коктейлей, я совсем упал духом.

— Если б мне предложили ломаный грош, Дживз, чтобы я плюнул на это дело и умчал бы на весь день в «Трутень», я согласился бы не раздумывая.

— Я понимаю, вам предстоит тяжёлое испытание, сэр.

— Откуда ты знаешь этих людей, Дживз?

— Меня привёл к ним домой мой старый знакомый, сэр, камердинер полковника Мэйнуэринг-Смита. Когда между молодой особой и моим старым знакомым возникло взаимопонимание, он пригласил меня в Вистэрии Лодж.

— Они были помолвлены?

— Нет, сэр. Но к тому моменту у них возникло взаимопонимание.

— А почему они поссорились?

— Они не ссорились, сэр. Когда его светлость начал ухаживать за молодой особой, она, вполне естественно, почувствовала себя польщённой, и в ней стала происходить борьба между любовью и честолюбием. Но даже сейчас она ещё не приняла окончательного решения.

— Ты имеешь в виду, если дядя Джордж от неё отвяжется, твоему приятелю крупно повезёт?

— Да, сэр. Смитхэрст, — его зовут Смитхэрст, сэр, — сочтёт такой исход дела осуществленьем всех его мечтаний.

— Здорово сказано, Дживз. Сам придумал?

— Нет, сэр. Это «Бард Эйвона», сэр.

В этот момент кто-то невидимый позвонил в дверь, и я собрался с силами, приготовившись играть роль гостеприимного хозяина. Испытание началось.

— Миссис Уилберфорс, сэр, — объявил Дживз.

— Ума не приложу, как мне удержаться от смеха, когда ты будешь стоять за моей спиной и говорить: «Мадам, не хотите ли ещё картошечки?» — сказала тётушка невесты. Почему-то она показалась мне ещё необъятнее, желтее и дружелюбнее, чем в прошлый раз. — Я его знаю, вот в чём дело, — тыкая в Дживза пальцем, объяснила она. — Этот молодой человек не раз заходил к нам на чашечку чая.

— Он мне говорил.

Она окинула гостиную взглядом.

— А у вас тут недурно. Хотя лично мне больше нравятся розовые обои.

Обожаю что-нибудь весёленькое. Что это у вас? Коктейли?

— Мартини с абсентом, — ответил я, наливая в бокал подкрепляющую силы жидкость.

Она взвизгнула, совсем как девочка.

— Не вздумайте угощать меня этой дрянью! Вы не представляете, что со мной будет, если я выпью хоть капельку. Да я просто загнусь от боли! Для желудка нет ничего вреднее коктейлей.

— Ну, не знаю.

— А я знаю. Если б вы поработали с моё буфетчицей, тоже знали бы.

— Э-э-э… вы работали буфетчицей?

— Много лет подряд, когда была молодой. В «Крэйтерионе».

Я уронил бокал с коктейлем на пол.

— Вот! — торжествующе воскликнула она. — Теперь поняли, что значит пить коктейли? У вас дрожат руки. Я всегда говорила мальчикам: «Пейте портвейн. Портвейн полезен. Я сама пью только портвейн. Ни к чему вам глотать эту новомодную американскую гадость». Но они меня не слушали.

Я смотрел на неё во все глаза. В своё время в «Крэйтерионе» наверняка были тысячи буфетчиц, но всё равно я получил некоторый шок. Много воды утекло с тех пор, как дядя Джордж пытался вступить в мезальянс, — тогда он ещё не получил титул, — но при упоминании «Крэйтериона» Вустер всё ещё дрожал с головы до ног.

— Э-э-э, когда вы работали в Кр., — спросил я, — к вам не заходил парень с такой же фамилией, как у меня?

— Знаете, а я забыла вашу фамилию. У меня жуткая память на имена.

— Вустер.

— Вустер! А мне вчера показалось Фостер. Вустер! Не заходил ли ко мне парень по имени Вустер? Ну, вы даете. Да Джордж Вустер и я, — Свинюшка, вот как я его называла, — собирались пожениться, и обязательно поженились бы, если б его папаша не прослышал бы про это и не вмешался бы. Он предложил мне кучу денег, чтобы я его бросила, а я, как последняя дура, дала ему себя уговорить. Я часто вспоминала Свинюшку; всё думала, куда он подевался. Неужто он ваш родственник?

— Ради бога простите, — сказал я. — Совсем забыл, что мне надо дать последние указания Дживзу.

Я быстро прошёл на кухню.

— Дживз!

— Сэр?

— Знаешь, что?

— Нет, сэр.

— Эта женщина…

— Сэр?

— Она буфетчица дяди Джорджа!

— Сэр?

— Ох, прах побери, ты не мог не слышать о буфетчице дяди Джорджа. Ты в курсе всей нашей семейной истории. Та самая буфетчица, на которой он собирался жениться много лет назад.

— Ах да, сэр.

— Она единственная женщина, которую дядя Джордж когда-либо любил. Он говорил мне об этом миллион раз. После четвертого бокала виски с содовой он всегда плачет пьяными слезами, вспоминая эту особу. Нам не повезло, дальше некуда. Мы и оглянуться не успеем, как в дяде Джордже проснутся воспоминания молодости. Я это печёнками чувствую, Дживз. Она именно та особа, которая придётся ему по сердцу. Знаешь, о чём она мне сообщила, едва мы успели начать разговор? О своём желудке. Зловещий признак, Дживз. Любимая тема дяди Джорджа — его желудок. У них родственные души. Они похожи друг на друга, как…

— Две половинки одного яблока, сэр?

— Вот именно.

— Неприятная история, сэр.

— Что же делать?

— Не могу сказать, сэр.

— В таком случае я немедленно позвоню дяде Джорджу и сообщу ему, что ленч отменяется.

— Вряд ли это возможно, сэр. По-моему, его светлость уже пришёл. Звонок в дверь.

Дживз, как всегда, оказался прав, и, поздоровавшись с дядей Джорджем, я пошёл следом за ним в гостиную. Когда он переступил через порог, на мгновение наступила мёртвая тишина, а затем оба моих гостя наперебой стали обмениваться восклицаниями, как закадычные друзья, которые не виделись тысячу лет.