Крик, прозвучавший из окна наверху, возвестил о том, что ганзейцы ворвались в комнату Илис. Те, кто стоял во дворе, подняли головы и увидели высунувшихся до половины Хиллиарда и его солдат. Они озадаченно рассматривали внешнюю стену замка, недоумевая, как англичанам удалось выбраться, однако их любопытство так и осталось неудовлетворенным. Заскрежетав от ярости зубами, Хиллиард последовал за своими людьми вниз. Он уже был готов поверить, что у этих чертовых англичан выросли крылья.

Максим подсадил Илис и хлопнул лошадь по крупу. Животное сорвалось с места и вылетело в ворота замка. Хотя Максим испытал облегчение, словно с его души свалился тяжелый груз, он все же взбежал на стену и проводил взглядом всадников, пока они не скрылись за поворотом. Потом повернулся к пушке. У него уже не было возможности предаваться печальным размышлениям, потому что в это мгновение остатки войска Хиллиарда показались в дверях замка. Их встретил огонь двух пушек. Прошло довольно много времени, прежде чем Хиллиард наконец поднял сучковатую палку, на которой развевался белый флаг.

Ветер наполнил паруса, и судно понеслось вперед, вспенивая воду. Трюмы были доверху забиты грузом, медью, серебром, сушеной треской и гамбургским пивом, но это никак не повлияло на его быстроходность. Нос судна с легкостью взрезал серую поверхность моря, стремительно отсчитывая милю за милей. Казалось, темные облака, подгоняемые северным ветром, едва не ложатся на белоснежные паруса. Капли уныло моросящего дождя, стоило им только упасть на палубу, тут же исчезали в недрах волновавшегося моря. Парившие над поверхностью воды чайки сопровождали свой полет резкими криками и следовали за судном, которое огибало Фризские острова. Но когда корабль миновал последний остров из этой длинной цепочки, марсели беспомощно захлопали, потеряв ветер. Рулевой развернул судно, а команда бросилась поднимать новые паруса. Весь этот шум способно было выдержать только привычное к крикам матросов и боцмана ухо истинного моряка. Прошло еще некоторое время, и Нидерланды остались позади, а судно устремилось в Северное море. Чайки, отчаявшись получить вознаграждение за свое неусыпное бодрствование, остались кормиться в прибрежной полосе.

Холодный, влажный ветер пробирал до костей, и Илис, поежившись, поглубже натянула капюшон своего шерстяного плаща. Она предпочла не распаковывать дорогие платья и подбитый мехом плащ, поэтому сейчас на ней была простая, но теплая и удобная одежда. Девушка похвалила себя за предусмотрительность: ведь и платье, и плащ уже успели пропитаться влагой, а ее лицо было мокрым от мелких капелек. Она стояла, облокотившись на леер, и смотрела вдаль. Англия находилась где-то там, за этой призрачной линией, где небо опускается в море, но девушка не испытывала радости оттого, что возвращается домой. Ее сердце осталось в Германии. Она не знала, жив ли Максим, и когда ее одолевали воспоминания о недавних событиях, перед глазами возникала страшная и мучительная картина: ее возлюбленный супруг лежит бездыханный у ног этого мерзкого животного Хиллиарда. Если бы она дала волю своему беспокойству и прекратила отчаянную борьбу с угнездившимся в душе страхом, ее сознание было бы порабощено этими эмоциями — эмоциями, способными довести ее до умопомешательства. Но благодаря сильной воле и решимости, граничившей с упрямством, ей удавалось сохранить ясность мыслей, и она не уставала напоминать себе о том, что ее муж обладает удивительной отвагой и способностью превращать любое поражение в победу.

Чтобы спрятаться от тумана, Илис перебралась на ют, где стояли Николас и рулевой, обеспокоенно смотревшие на нактоуз. Она старалась держаться от них подальше и не мешать. Николас заметил ее присутствие совершенно случайно, когда проверял курс судна. Он кивнул ей и вновь обратился к рулевому. Его голос звучал приглушенно, но в нем чувствовалась уверенность, и рулевой внимательно слушал указания своего капитана.

Никто бы не посмел утверждать, что Николас неумен или обладает плохими манерами, подумала Илис, переводя взгляд на море. Было совершенно очевидно, что команда, как и она сама, уважала его. Несмотря на то что временами Николас держался с ней отчужденно, с первого дня, с того момента, как они отплыли из Гамбурга, он был чрезвычайно добр и заботлив. Ей очень повезло, что она познакомилась с ним, потому что он более чем в три раза увеличил ее средства. Но главное заключалось в том, что ей посчастливилось встретить столь интересного человека, обладающего исключительной широтой души.

Николас проявил любезность и опять уступил ей свою каюту, и они не упускали возможности насладиться изысканными блюдами, приготовленными герром Дитрихом, и побеседовать на интересные для обоих темы, избегая, однако, любого упоминания о том, что произошло. Иногда Илис замечала, что Николас наблюдает за ней, и ее удивляло выражение его лица, словно он разделял ее боль и тревогу за Максима. Но временами девушке казалось, что он борется с ограничениями, установленными им еще в их первое путешествие. Она принадлежала другому; он не собирался вмешиваться или проявлять свои чувства. Однако в его отношении к ней, основанном на восхищении и уважении, настолько сильных, что он был бы рад видеть ее своей женой, проскальзывало желание, вернее, стремление установить между ними нечто вроде перемирия, чтобы они могли очистить свою дружбу от пепла прошлого.

— Segelschiff! Viertel Steuerbord![60]

Этот крик раздался откуда-то сверху, и Илис, подняв голову, увидела, что вахтенный, сидевший в «вороньем гнезде», указывает на узкую полоску горизонта. На ее фоне были видны белые точки, и хотя девушка не поняла, что сказал вахтенный, она догадалась, какое значение имеют эти крохотные пятнышки. Это паруса корабля!

Николас выхватил у своего помощника подзорную трубу и направил ее в ту сторону, куда указывал вахтенный. Прошло довольно много времени, прежде чем он опустил ее, но теперь на его лице появилось озабоченное выражение. Что-то скомандовав по-немецки, он опять прижал трубу к глазу.

— Английское судно, — бросил он через плечо Илис. — Плывет из Нидерландов.

— Это… это корабль Дрейка?

Илис, знавшая, что ждет Николаса при встрече с Дрейком, страшилась задать этот вопрос. Капитан сам признал, что не так богат, как Хиллиард, поэтому потеря груза и судна была бы для него страшным ударом.

Николас не скрывал своей тревоги.

— Этот неуловимый дьявол! Знать бы, где он сейчас! С тех пор как Елизавета фновь разрешила ему плавать, он занимался тем, что грабил Испанию. Он летает словно на крыльях: прошлым летом между баскскими портами, а ф этом году — между островами Зеленого Мыса и Карибским морем. Сантьяго! Порт-оф-Спейн! Картахена! Фсе пали под его натиском! Он превратит Филиппа ф нищего! И фсех тех, кто имеет глупость идти с ним на сделку! Это будет горькой иронией судьбы, если мы столкнемся с ним!

— Но он наверняка отпустит вас, если узнает, что вы везете английскую подданную.

— Дрейк голоден! Он начнет задавать вопросы.

Николас отошел и принялся отдавать команды. Матросы бросились поднимать новые паруса. Капитан понимал, как важно выжать из судна максимальную скорость. С мачты опять что-то прокричали, и все как один повернули головы влево, где увидели еще один парусник. Пока внимание команды было занято первым кораблем, второй уже успел подойти на довольно близкое расстояние, поэтому можно было разглядеть мельчайшие детали его корпуса. Внезапно в носовой части судна появилась струйка дыма, которую тут же отнесло ветром. В следующее мгновение в нескольких милях от корабля Николаса возник водяной столб. Значение этого послания ни у кого не вызвало сомнения. Ложись в дрейф! Николасу не оставалось ничего иного, как приспустить паруса и развернуть судно, — ведь у него не было пушек, чтобы отразить атаку обоих противников.