– Я всегда предельно осторожна, – успокоила его Ева, обвив руками его шею. – А сейчас давай снова насладимся друг другом перед расставанием…

– Надеюсь, мы расстанемся ненадолго.

«Ты надеешься, а я действую, – подумала про себя Ева. – И это наша последняя встреча. Последние часы с тобой. И последние мои часы в Венгрии».

Она продолжала свое дело до тех пор, пока на улицах можно было передвигаться без опаски. Но пробил час, и все взорвалось. По мостовой двинулись танки, а мертвые тела оставались лежать на тротуарах. Анна заперлась в маленьком магазинчике и затаилась. Ласло дал ей ключи для того, чтобы она могла переждать опасность. Она не видела своего официального любовника в течение недели – пока улицы города контролировали жители, у которых в печенках сидела служба безопасности, и они расстреливали любого человека оттуда, кем бы он ни был. Беспокоило Еву только одно – сумел ли он спрятать концы так, чтобы она могла беспрепятственно продвигаться к своему будущему. Она собиралась похоронить Анну Фаркас в обломках сгоревших зданий, бумаг и документов, пылавших на площадях.

Многих людей в то время похоронили без всяких церемоний и официального опознания личности. Людей из службы безопасности расстреливали, а потом трупы подвешивали за ноги или сжигали. Ева не испытывала к ним никакого сочувствия – ведь они проделывали еще более страшные вещи с арестованными, попавшими к ним в застенки. Ее заботила только собственная безопасность. Она видела, что проделала толпа с двумя женщинами, связанными с секретной службой, и не желала, чтобы нечто подобное могло произойти и с нею. И кое-что надумала. В магазинчике, где она пережидала бурные события, была небольшая кровать, поскольку Ласло часто работал здесь допоздна, занимаясь экспериментами с разными добавками к крему. Здесь также имелся запас воды и стоял примус, на котором можно было готовить. Вместе с некоторым запасом продуктов, отправляясь сюда, она прихватила радио.

Входную дверь магазина Ева задраила наглухо. По ночам она открывала только маленькое боковое окно, которое отпиралось изнутри и через которое она могла видеть аллею.

Обосновавшись, она принялась собирать все необходимые составные части для кремов и мазей, которые здесь имелись. В каком отношении их смешивать, она прекрасно знала, поскольку не один раз наблюдала, как это делает Ласло. Она набила в сумку столько, сколько могло уместиться и сколько она могла поднять. Сумка получилась неподъемной, но она все-таки собиралась забрать ее с собой, когда надумает уходить. В этой сумке была ее судьба, ее будущее.

Еву не тяготило одиночество, даже наоборот – она ощущала себя в безопасности. Кто-то, быть может кто-то из повстанцев, толкнулся в дверь, но она не издала ни звука, и они ушли прочь. К счастью, всем было известно, что здесь нечего грабить. Слушая по радио сообщения из-за рубежа, Ева узнала, что ситуация постепенно меняется к худшему, и с нетерпением дожидалась переломного момента, укладывая волосы, полируя ногти и делая маникюр. Единственное, чего ей здесь не хватало, – это ванны. В этой комнатке Ева могла только обтереться горячей водой, но и это она принимала без особого огорчения – ведь до семнадцати лет она не могла себе позволить и такой радости. А когда она доберется до Запада, у нее будет все то, о чем она мечтала так долго, – и не только это.

Еву совершенно не заботило, что произойдет дальше с Венгрией. Политика ее совершенно не волновала. Ни одно правительство не беспокоится о том народе, которым оно правит. И все надежды венгров вырваться из русских объятий, судя по тому, что говорил ее бывший любовник, – не более чем мыльные пузыри. Размышления об этом только подтверждали правильность ее поступков. Господь Бог предпочитает помогать тем, кто сам старается выбраться из капкана, а не тем, кто ждет, когда им протянут руку помощи.

И вот наступил день, когда, выслушав последние новости «Радио Свободы», она начала готовиться к уходу. В Будапеште воцарилась анархия. «Сейчас – самое время», – трезво решила она. Целый день ушел на то, чтобы перекрасить волосы в скучный тускло-коричневый цвет и изменить внешность. Она густо напудрила лицо, провела другую линию бровей, по-другому выкрасила губы и в довершение напялила на себя очки, которые украла в доме у одного из своих клиентов. Ева потом сменила линзы на простые стекла. После этого она переоделась в простое платье, толстые чулки, уродливые туфли, а поверх накинула дешевое пальто ужасного серого цвета. После этого вряд ли кто мог узнать в ней прежнюю Еву.

В полночь Ева выскользнула из магазинчика, тщательно заперев его, чтобы на всякий случай иметь место для отступления. Ключ она запрятала в бутылке среди пустых коробок и бумаг. Но после тех сведений, которые передали по радио, Ева почти не сомневалась в том, что вряд ли вернется сюда.

Подхватив драгоценный саквояж с кремами, она двинулась навстречу своей судьбе. Двигаться приходилось очень медленно, поскольку саквояж был неподъемно тяжелым, Еве постоянно приходилось ставить его, чтобы передохнуть и помассировать занемевшие руки. Стараясь идти глухими дворами, по узким темным улочкам, не задерживаясь ни на минуту, она перешагивала через распростертые на тротуаре тела, проходила сквозь баррикады, мимо перевернутых трамваев и все еще пылающих танков. Переходя пустынную площадь, все еще хранившую запах порохового дыма после перестрелки, которая теперь слышалась в некотором отдалении, Ева задержалась ненадолго, чтобы всмотреться в темное лицо офицера секретной службы, подвешенного за лодыжки к ветке дерева. Это не был ее любовник. Но он мог с таким же успехом висеть где-нибудь на другом дереве. Одна за другой рвались нити, связывавшие ее с Родиной.

Ева не имела никаких известий и от Ласло уже больше недели. Но чувствовала, что с его стороны ее будущему ничто не грозит. Как бы там ни было, но Анна Фаркас должна исчезнуть с лица земли.

Подойдя к цели, она выждала некоторое время, чтобы убедиться, что может войти беспрепятственно. «Дюна-отель» все еще занимали корреспонденты с Запада. Она высматривала одного из них, которого знала. Их познакомила журналистка, которая была клиенткой Евы. Знакомство их перешло в легкий флирт, ничего другого Ева себе не позволила. Он называл ее на американский манер – косметичкой. Завидев корреспондента, она с рыданиями бросилась к нему на грудь. Сначала он даже не узнал ее. Еве пришлось назвать свое настоящее имя: «Это я, Анна Фаркас».

– Анна! Господи Боже мой, что ты сотворила с собой?

– Я вынуждена… ты не знаешь ничего…пожалуйста, выслушай меня, я должна рассказать тебе все.

Он подвел ее к перилам, и там Ева выложила ему тщательно продуманную во всех деталях версию: она была агентом, ее занятия косметикой давали свободу передвижения по городу для сбора информации. Ее внедрили к одному русскому послу, а затем с той же самой целью – к офицеру секретной службы. Именно по требованию подпольного комитета она вынуждена была стать любовницей русского. Но теперь, когда Ласло исчез, нет ни одного человека, кто бы мог очистить ее имя, сообщить истинную правду о случившемся, рассказать, какой опасности она подвергала себя всякий раз.

– Я видела, что они сделали с другими женщинами, сотрудничавшими с русскими. То же самое случится и со мной, если они схватят меня. И никто не сможет защитить меня.

– Кто надоумил тебя прийти ко мне? – спросил ее корреспондент.

– Ласло. Он предупредил, что в случае чего ты сможешь мне помочь. Быть может, ты знаешь, что с ним случилось?

Он покачал головой:

– К сожалению, нет. Все пошло не совсем так, как надеялись, – вот и все, что мне известно. Русские перешли в наступление, и только Господь Бог теперь может помочь Венгрии. Я жду только одного – разрешения на выезд.

– Пожалуйста, возьми меня с собой… Умоляю тебя…Ты же понимаешь, что я в любом случае – обреченный человек. Если кто-нибудь меня выдаст – мне конец.

– Я попробую сделать все, что в моих силах, но не обещаю ничего определенного. Пока оставайся в отеле – у меня двойной номер…