Награда, которую я получил в Фессалониках, представляя там «Ахиллеса и черепаху», очень порадовала меня. Особенно приятно, что её мне вручили жители такой древней страны с богатейшим прошлым, как Греция. Я сразу сказал им об этом, там же. И, воспользовавшись возможностью, я ответил тем, кто решил вручить мне этот приз, что я его пока не заслужил, потому что как режиссёру мне ещё есть куда расти! Организаторы фестиваля, похоже, были озадачены. Они очень удивились. Вообще, греки произвели на меня впечатление людей умных, образованных, открытых миру.

В то же время в день моего приезда в страну — уверяю вас, я тут ни при чем — в Греции начались большие студенческие волнения. Они охватили несколько университетских городков, и дело уже дошло до серьёзных столкновений с полицией.

«Ахиллес и черепаха», третий фильм моей причудливой трилогии, вышел в Японии осенью 2008 года. Я им вполне доволен и даже горд. Мне кажется, что это неплохое кино, нечто среднее между романтической комедией и мелодрамой — можно сказать, драматическая комедия.

В этом фильме я по-своему иллюстрирую один из знаменитых греческих парадоксов, название которого я дал фильму. Это апория «Ахиллес и черепаха» математика Зенона Элейского, которую Аристотель приводит в своем трактате «Физика». Вы все знаете эту историю о том, как однажды греческий герой решил бежать наперегонки с черепахой, дав ей небольшую фору. Но зря Ахиллес так поступил, потому что не смог он угнаться за черепахой. Этот парадокс действительно доказывается бесконечно делимым уравнением пространственной и временной динамики. Зенон Элейский придумал этот и множество других парадоксов о движении, чтобы подтвердить теорию великого мыслителя и физика Парменида, который был одним из первых, если не первым, кто выдвинул идею сферичности Земли. Целью было доказать обманчивость наших ощущений. Конечно, несколько столетий назад этот парадокс был опровергнут. Философы, математики — например, Декарт — показали с помощью расчётов и других способов, что теоретически достаточно бежать быстрее черепахи, чтобы её обогнать. Но при рассуждении от противного теория Зенона Элейского становится вполне справедливой. Потому что сам факт движения предполагает риск — можно упасть, споткнуться обо что-то на дороге... И это уменьшает шансы Ахиллеса как минимум вдвое, делая его победу менее вероятной, чем кажется поначалу.

Так как это фильм о силе живописи, то вы, вероятно, поймёте, что он завершает мою трилогию о силе образа и безумии, которое он может порождать. Картина объясняет, в чём кроется опасность, обманчивость стереотипов, принятых в обществе и царящих в нашу эпоху. Мне кажется, что этот фильм показывает незавидность положения художника.

«Ахиллес и черепаха» получился куда менее бредовым, чем «Банзай, режиссёр!», и менее вымученным, чем «Такешиз». Это, прежде всего, фильм об искусстве — о страданиях художника с того момента, как он утратил вдохновение. Я играю в нём упрямого и проклятого живописца Матису (его имя — дань уважения Матиссу[17], которого я очень ценю). Как и в двух предыдущих фильмах, я вдоволь позабавился, жонглируя парадоксами.

В раннем возрасте родители поддерживают стремление Матису стать художником. И Матису становится живописцем — безумным, охваченным своей страстью, но бездарным. Он отказывается признать это — возможно, как и мой отец, которому пришлось забросить кустарное искусство... Судьба ополчается на этого наивного идеалиста, ослеплённого высокомерием художника, который считает себя носителем абсолютной истины, но при этом постоянно витает в эмпиреях. Ну и пусть, думает он, продолжая верить в свою страсть — единственное, что имеет для него значение. Матису переживает трудные моменты, но, несмотря на неудачи, упорно продолжает писать...

Этот фильм мог быть посвящён всем художникам, которые отдали искусству всё, даже свою жизнь. Мужчинам и женщинам, которые умерли оттого, что слишком любили искусство. Ван Гогу, Баския[18]...

Конечно, как и большинство режиссёров, я полагаю, что у меня есть гордость кинематографиста. Мне бы хотелось, чтобы за мной признали хотя бы три достоинства. Чтобы сказали: во-первых, Китано любит кино; во-вторых, любит снимать кино; в третьих, снял несколько хороших фильмов... Но повторюсь, я терпеть не могу свои фильмы. Все, без исключения.

Провокация, причуда звезды, чистый цинизм художника или вечная неудовлетворённость гения? Трудно вообразить, что Китано пренебрежительно относится ко всем своим работам.

Ни одна из моих картин не заслужила пощады от меня. Ни единая! Я даже не могу сказать: «Ага, вот этот фильм мне очень нравится» или «Этот — мой любимый...» Невозможно. Я снял около пятнадцати фильмов. И каждый раз я говорю себе, что тот, который я сейчас снимаю, — последний. На самом деле я — первый критик своих работ. И бичую себя гораздо сильнее, чем профессиональные критики. Потому что я их опережаю, первым ругая собственное творчество и чувствуя при этом привкус желчи во рту. Если честно, я не стыжусь своих полнометражных фильмов, но испытываю настоящее смущение по их поводу. Не знаю, как это объяснить... Мне трудно выразить сбои подлинные чувства. Я не горжусь своими фильмами: они неоднородны, и одни лучше других. Скажем, я знаю, что «Фейерверк» или «Затойчи» скорее удачны. Еще мне нравится «Сонатина» или, например, «Ребята возвращаются». Но в целом по отношению к своим фильмам я не могу употребить ни одного положительного эпитета в превосходной форме.

И всё же каждый раз, начиная работу над новой картиной, я не могу не думать о том, как сделать её лучше предыдущих. Что лишний раз доказывает, какого я мнения о своих фильмах. И каждый раз говорю себе, что следующий будет лучше... Я даже думаю, что он наконец-то будет ТЕМ САМЫМ. Но нет, всякий раз я позорно терплю поражение... Мой самый провальный фильм, безусловно, «Такешиз». Что касается «Банзай, режиссёр!», у него были проблемы с прокатом, особенно в США и Европе. Дистрибьюторы больше не хотят рисковать. Они думают прежде всего о прибыли!

Глава, в которой Учитель Такеши пересматривает свой творческий путь и рассказывает о своих «учителях»...

Я сам удивляюсь количеству фильмов, в которых снимался. Самая первая работа, заслуживающая этого звания, — это довольно странный фильм Икуо Сэкимото «Данпу-ватаридори», где я сыграл несерьёзного полицейского. Он просто провалился в прокате! Не понимаю, как после такой неудачи мне вообще могли предложить ещё какие-то роли в кино.

Годы спустя, уже в середине 1990-х, я снялся в канадско-американском фильме Роберта Лонго по рассказу Уильяма Гибсона «Джонни-мнемоник». Там мне довелось поработать с Киану Ривзом — он уникальный актёр и очень обаятельный человек, — а также с Дольфом Лундгреном и гангста-рэпером Айс-Ти. На мой взгляд, получился отличный научно-фантастический фильм в жанре киберпанк, более-менее в. стиле «Бегущего по лезвию», культового фильма Ридли Скотта, или «Матрицы». История захватывает, спецэффекты впечатляют — притом что я не большой поклонник компьютерной графики. Этот сценарий уже тогда предрекал распространение информационного пиратства в XXI веке.

Получив «Золотого льва» за «Фейерверк», я вскоре после этого сыграл в фильме «Глаза Токио» режиссёра Жан-Пьера Лимузена. Это французская картина, действие которой происходит в Японии. Она получилась очень интересной, построенной по принципу игры «поиск сокровищ»[19].