Ребёнком я ходил в школу Адати-ку, где учились ребята из богатых семей. Она и сегодня очень престижна, здесь дети ходят на занятия с кетайи, мобильным телефоном за тридцать тысяч иен. Она называлась Умеджима Даити Шогакко, или «школа сливового острова». Мне вспоминается профессор Кеи Фуджисаки, который учил меня в течение пяти лет. Он оказал на меня большое влияние. Прежде чем переехать в Токио и прийти в нашу школу, он работал в специальном учебном заведении. Фуджисаки привил мне любовь к музыке, спорту, математике, органу... Время от времени я мог получить от него подзатыльник за плохо выполненное задание. Тогда я представлял себя другим мальчишкой, который видел, как поколотили маленького Такеши. Я больше не был собой, моё тело переселялось в другое. Таков был мой способ не чувствовать боли.
Когда я вспоминаю эти горько-сладкие дни, в памяти всплывает скандал, который произошёл как раз после свадьбы моей сестры. Я тогда учился на первом курсе университета. Мама спрятала её приданое в мешок и заперла в тансю, особый комод. И что же я сделал? Я их украл. Шестьсот иен — целое состояние. Когда мама обнаружила, что деньги пропали, её чуть удар не хватил. Сначала она начала причитать, а затем позвонила в полицию. Появившись в доме, они сразу поняли, что вором был я. Мать принялась кричать: «Он украл приданое сестры, он украл приданое сестры...» Я же на месяц покинул семью и отправился развлекаться с шестью сотнями иен в кармане. Когда же я наконец вернулся, мама была в страшном гневе, как, впрочем, и вся семья. Мать схватила нож и завопила: «Я сначала убью его, затем себя». «Нет, это я его убью», — закричала бабушка по отцовской линии. Вначале они подрались, но потом успокоились. Отец наблюдал за происходящим, попивая саке, — сцена его забавляла.
Вначале мой отец, Кикуджиро, был ремесленником. Он покрывал изделия лаком. Позже с помощью мамы он начал изготавливать японские луки. Правда, хватило его ненадолго, так как это занятие почти не приносило дохода. Помню, в то время соседи называли его «юмия-сан», то есть мастер-лучник. После войны, когда в рабочих кварталах редкому счастливчику удавалось заполучить постоянную работу и зарплату, мой старик устроился маляром. Однако денег всё равно не хватало. Отец трудно зарабатывал на жизнь, берясь за любую работу. Для нас, детей, положение нашей семьи не было секретом, так как мы знали, что, если ты не мафиози, не мелкий хулиган или не местный якудза, тебе придётся на них работать. Возможно, отец пошёл на это, чтобы мы могли дотянуть до конца месяца. Наша семья, как и другие, зависели от якудза. Эти типы были не столь опасны. Существование местных мафиози имело и воспитательный характер. Они первыми могли сказать детям и подросткам из бедных семей: «Эй вы, нечего околачиваться на улице, иначе непременно кончите, как я». У этого были свои результаты...
Как бы то ни было, в то время союз маляров ассоциировался с мафией, пойди пойми почему! Возможно, из-за татуировок? Мой отец и правда был покрыт татуировками с ног до головы, но это было скорее данью традиции мастеров прошлого. Скажем так, в силу необходимости мой старик был близок к преступному миру. Но тем не менее не подумайте, что это нас спасло! Самое трудное для отца было победить бедность и обеспечить нам приличное существование. Иногда мы с братом ему помогали. Мы надевали старую одежду и шли вместе с ним красить стены магазинов, фасады домов. Настоящая бригада рабочих...
Отец уходил рано утром, привязав к багажнику велосипеда банки с краской, чтобы провести очередной не столько изнурительный, сколько скучный день. Он делал вид, что собирается тяжело трудиться, но это была лишь видимость. Его любимым времяпрепровождением было выпить и повеселиться. Начинал пить он с самого утра. Кроме того, отец был страшно азартен.
Он обожал играть на деньги, что не помогало наладить семейные отношение. Крохотный доход отец почти всегда спускал в патинко.
По сравнению с флиппером, игральным автоматом и автоматическим бильярдом, патинко невероятно популярен в Японии. Даже сегодня в стране примерно двадцать тысяч игровых залов и парк, в котором около пяти тысяч мамин.
Принцип игры прост: с помощью ручки игрок запускает шарики в вертикально застеклённую машину с зубчиками и спиралями. Через несколько лет появились пачисуло (автоматы с крутящимися барабанами, которые напоминают американских «одноруких бандитов») и вытеснили спирали.
Если шарики попадают в тот или иной паз, игрок получает ещё один, а потом всё сначала. Официально игры на деньги в Японии были запрещены, а полученные шары давали право на призы: сигареты, зажигалки, лампы, игрушки, электроприборы, — которые игрок мог забрать в соседнем магазине. Хотя иногда, если повезёт, в некоторых залах можно заработать пару иен, правда сделать это довольно сложно.
Порой отцу удавалось выиграть. Обычно он брал сигареты, которые дома прятал в стенном шкафу. Однажды там я нашел шоколадки, жвачки и карамельки. Старик даже ни разу меня не угостил!
Отец был скрытен, сосредоточен на себе, а иногда и страшно суров. Сказать, что мы его боялись, — ничего не сказать. Маму особенно пугали его приступы гнева. Они всё время ссорились. У нас была маленькая собачка по кличке Чиби. Когда вечером она начинала лаять, это значило, что отец должен скоро прийти. Мы тут же бежали прятаться в свою комнату. Затем мы слышали, как мать говорила: «Дети уже легли спать». Иногда отец уходил и часами резался в патинко, проигрывая весь свой дневной заработок. Тогда он напивался, и ситуация накалялась. Отец становился неуправляем, он избивал маму, бил её кулаком, так как не мог ударить собственную мать. Это было ужасно. Почти каждый вечер мы слышали, как кричала наша бедная мама, она отбивалась, плакала: отец был настоящим тираном. Порой после этих домашних скандалов старик мог пропасть на целый день, и никто из нас не знал, где он. Последнее, о чем он думал, — это наши проблемы. Он был слабаком.
Отец терпеть не мог американцев. Это была по-настоящему животная ненависть. Однажды, когда мне было примерно лет шесть, он решил взять меня на море вместе со своими товарищами по работе. Мы сели в поезд до Эносимы, маленького острова, расположенного в пятидесяти километрах к югу от Токио. Впервые увидев море, я был ошарашен: я не умел плавать, гладкая поверхность, блестящие волны, прилив, отлив, пена и горизонт, который простирается повсюду, куда хватает глаза... Ощущение было ужасающее. Что до отца, то, желая увлечь меня плаванием, он чуть не утонул! Его удалось спасти буквально в последний момент. Обратно мы ехали в переполненном поезде. Напротив нас сидел иностранец — американский военный, высокий, красивый, элегантно одетый — в форме. Когда он заговорил со мной по-японски, мне показалось, что я встретил Бога. Но больше всего я удивился, когда он уступил мне место и предложил шоколадку. Это уже для моего отца было слишком, такого он выдержать не мог. Внутри моего старика буквально всё кипело. Он был так растерян из-за поведения незнакомого иностранца, что не смог удержаться от благодарности и извинений. Отец был готов броситься к его ногам. Всю дорогу он продолжал перед ним заискивать. Мне казалось, что так и должно быть, потому что американец меня очаровал своей божественной красотой. Хотя в глубине души, мне помнится, чувства мои были двойственны. С одной стороны, я восхищался этим чужаком, но с другой — отец зашёл слишком далеко, забыл о сдержанности и самолюбии. Он не мог поверить, что иностранец, а тем более американец, захотел порадовать его сына... Я был мал и плохо понимал обстановку: война, её окончание, поражение, оккупация, причины присутствия американцев на японской территории... Но с тех пор, как я впервые увидел море в Эносиме, а может, и благодаря плитке шоколада, у меня нет враждебности по отношению к американцам.
