Кроме того, известность — это тщеславие. До аварии я, вероятно, был заложником своего внезапного успеха и заносчивости. Я играл в артиста. А. после несчастного случая у меня просто открылись глаза. Уже какое-то время я вёл себя как комик и таренто, «человек из телевизора». Я сколотил состояние благодаря образу публичного человека и вот-вот должен был стать владельцем собственной компании. Уже несколько лет я мог позволить себе что хочу. Каким же я был, наверно, идиотом! Я думал, что готов умереть в любой момент, потому что воплотил свою мечту. Я окончательно потерял связь с реальностью. Авария вернула меня на землю. Но я от этого не стал благоразумней. Я до сих пор совершенно непредсказуем.
Я родился в бедной семье. В юности меня обуревала жажда жизни. Мне не терпелось преуспеть, взобраться на верхнюю ступеньку лестницы. Я хотел много денег, чтобы купить всё, что хотелось, и в чём мне приходилось себе отказывать. Мне хотелось стать знаменитым, ловить восхищённые взгляды женщин, соблазнять, пробовать редкие блюда, водить красивые машины... Спустя годы, когда у меня уже было всё, о чем я мечтал тогда, я сказал себе: «И вот это — жизнь? Надо было приложить такие огромные усилия, чтобы достичь этого?» Я был ошеломлён. И до сих пор я не знаю, зачем живу.
При этом я не понимаю, что значит «стареть». Не может быть и речи о том, что я когда-нибудь выйду на пенсию. Даже стариком я хотел бы продолжать появляться на сцене, пусть даже в незначительной роли. С возрастом мне всё больше хочется танцевать и бить чечётку. В первый день 2008 года на одном из телеканалов показывали мой номер с чечёткой. Я готовился к нему несколько месяцев!
Я достиг определённого возраста. Но это не значит, что я больше не флиртую с женщинами. Наоборот. Ох, если моя жена прочтёт эту книгу! Возможно, кстати, именно поэтому я всё ещё боюсь её. На самом деле мне надо постоянно от неё убегать. Я сохраняю с женой некоторую дистанцию, и у меня есть кое-какие тайны. Но я всегда возвращаюсь к ней. Так всё обстоит, и это стимулирует меня в профессиональном плане. Если бы мне пришлось сказать жене: «Всё кончено. Вот, возьми деньги и прощай. Мы расстаёмся!», думаю, это означало бы конец моей карьеры артиста.
От того ли, что я старею, я по-прежнему так люблю женщин? Не знаю. В любом случае, полагаю, так и останусь чувственным мужчиной, по крайней мере психологически — физически посмотрим, на что ещё я способен! И это уже другая история... Кажется, Достоевский говорил, что, когда мужчина теряет сексуальность, он теряет всё. В нём не остаётся больше ни капли творчества.
Так что вместо сексуальности я теряю вес. Начиная подготовку к съёмкам нового фильма, я всегда поступаю одинаково. Это профессиональный секрет, найденный под влиянием принципов дзен-буддизма... Мое правило неизменно: я обязываю себя придерживаться строгой диеты. Ем очень мало, по минимуму. Вот, например, недавно я похудел на пять килограммов ради съёмок. Так я могу сохранить здравый ум, внутреннее равновесие и при этом вжиться в новый образ придуманного персонажа.
С возрастом я сильно изменился, особенно после аварии. Я не могу с прежней лёгкостью выполнять определённые движения, отбивать чечётку. Но все эти диеты не означают, что я стал уделять внимание своей внешности.
Ведь мне наплевать на то, как я выгляжу. Мода меня не интересует. Я не из тех, кто следует тенденциям и размышляет о том, как ему лучше одеться. У меня дома на вешалках пылится впечатляющая коллекция дорогих костюмов, полученных в подарок. Я никогда их не ношу. Для меня это слишком... И потом, я не люблю галстуки. И не хочу надевать цветные рубашки. Мне кажется, я буду в них похож на Фердинанда Маркоса[54]. На официальных церемониях я зачастую совершенно расслаблен, как будто в отпуске. Одет по минимуму, но сдержанно: чёрный костюм и белая рубашка с расстёгнутым воротом. А на фестивалях, если я приезжаю представлять фильм про якудза, всё ещё проще — я одеваюсь, как они: чёрный костюм и чёрная рубашка, чуть распахнутая на груди, чтобы под ней угадывался торс. Думаю, я один из кинематографистов, способствующих популярности этого стиля. Когда меня наряжают как пингвина — в Каннах, — мне становится не по себе. Я прекрасно знаю, на кого я похож — я ведь не красавец.
В детстве у меня был комплекс неполноценности из-за того, что физически я был очень слаб. Особенно ярко это проявлялось во время занятий спортом. Это тело мешало мне. Я был маленького роста, поэтому мне приходилось прилагать больше усилий при беге, чем высоким детям. Я приходил в невероятное состояние, ненавидел своё тело и злился на самого себя. У меня в голове были два противоположных «я». Я чувствовал, что существует некая несправедливость, и понимал, что равенства не существует, что некоторые «более равны» и им больше везёт, чем остальным... Позже, повзрослев, я стал меньше думать о своём теле. Я взял реванш: занялся боксом. Я отомстил своему комплексу неполноценности.
Сейчас я сажусь в свой «роллс-ройс» в шортах и сандалиях. И несмотря на мой достаток, я хочу, чтобы люди видели меня таким, какой я есть, и считали просто человеком, который вообще не интересуется своей внешностью. Но я прекрасно знаю, как люди на меня смотрят и что они думают о моём странном виде.
В конце концов, чтобы наслаждаться радостями жизни, не стоит ждать слишком многого от окружающих, от небес, от государства и правительства. Надо приложить огромные усилия, чтобы обеспечить себе хоть минимальное счастье. Конечно, это непросто, ведь по дороге вас ждёт множество препятствий. А ещё я на собственном опыте узнал, что радость ещё и в том, чтобы дарить: бедным людям, социальным службам... вот что лично меня наполняет счастьем. Это мой способ на своём уровне бороться с несправедливостью.
Религия необычайно возвышает дух. Утром, перед выходом из дому, я молюсь за своих близких. Я думаю о матери, об отце, о близких, о своем учителе и даже об Акире Куросаве... Но нельзя сказать, что я по-настоящему религиозен. На самом деле, вместо того чтобы говорить о моей вере или отсутствии веры в религию, я предпочитаю говорить о своём мировоззрении. Прежде всего я спрашиваю себя: ради чего мы живём? На что похож Бог? Есть ли у Него тело? Голос? Душа? Или это только идея? Зачем молиться Богу или богам? Действительно ли нам надо полагаться на Бога? Я всё время задаю себе подобные вопросы. В любом случае, я уверен, что Бог или боги ничего не могут для нас сделать. Вот смотрите: скажем, два боксёра на ринге. Если во время боя один из них станет взывать к Богу и просить его: «Помоги мне победить этого типа!», он будет ждать его помощи, поэтому станет менее собранным, не таким уверенным в себе и первым окажется на ковре. Полагаться можно только на себя. Ключ в нас самих. Если Бог существует — тем лучше для него. Пусть он хотя бы позволит нам быть хозяевами своей судьбы.
Японской религии — в частности синтоизму — уже больше тысячи лет. В некоторых своих аспектах она похожа на греческую мифологию. Мои боги — второстепенные... Я не буддист, но уважаю некоторые принципы буддизма: в частности, что чем меньше мы едим — тем меньше убиваем животных для пропитания; чем больше мы соприкасаемся с чистотой, тем ближе становимся к божественному. Чтобы хорошо жить, надо хорошо питаться. Конечно. Несколько лет назад японская миллиардерша Соноко Судзуки положила начало «диетическому буму» в нашей стране. Чтобы сохранить фигуру, она ела очень мало, превознося питание всухомятку. В итоге она умерла довольно молодой... Я предпочитаю питаться как следует. Принятие пищи для меня очень важный момент. Возможно, это из-за детства, когда голод постоянно раздирал мне желудок. Я ем не спеша, будто в это время моё тело общается с душой. Еда — это ритуал. Мы наполняем желудок так же, как питаем дух.
