…В зале не было никого, кроме напрочь замороженного “Льдинкой” Фары. Пока мы с Чижом препарировали критикесс на кухне, все общество переместилось в оранжерею. Видимо, для этого существовал повод. И весьма серьезный.

В партитуре звуков центральную партию вела Минна.

Я определила это сразу же. За прошедшие несколько часов я не только научилась распознавать голоса писательниц, но и определила странную закономерность: они как угодно могли костерить друг друга, они как угодно могли друг друга ненавидеть, но голоса их пребывали в нерушимой гармонии. Жгучее, исполненное черного солнца контральто Tea, сопрано Софьи и неожиданный дискант Минны. Если бы они захотели, они смогли бы выступать очаровательным женским трио. Даже с академическим репертуаром. А исполненная ими украинская колядка “Щедрик-Ведрик” имела бы шумный успех.

— Прямо дети, ей-богу! Ни на секунду нельзя оставить! — проворчал Чиж, прислушиваясь к суматошным выкрикам из оранжереи.

— Возможно, они нашли что-то, что не удалось обнаружить тебе, — подколола я оператора. — Они ведь все-таки профессионалки.

— Профессионалов в женской беллетристике не бывает, — отбрил меня Чиж. — Там все либо поэтессы, либо закостеневшие преподаватели индустриального техникума, либо торговые агенты по совместительству.

— Ты женоненавистник?

— Я — ненавистник женолитературы… Ты, я надеюсь, не собираешься заниматься чем-нибудь подобным?

— Нет, конечно, — горячо заверила я Чижа.

— Слава всевышнему! Ладно, пойдем посмотрим, из-за чего сыр-бор разгорелся.

…Мы появились в оранжерее, когда скандал был в самом разгаре. Прямо на полу, недалеко от кадки с так приглянувшейся Минне Pachira Aquatica, валялся небольшой пластмассовый горшок с высыпавшейся из него землей. А в самой земле что-то поблескивало — радостным изумрудным блеском. Рядом с горшком прыгала Минна, а Дашка, Райнер-Вернер, Ботболт и Софья окружали ее плотным кольцом.

Tea стояла чуть поодаль.

— Что происходит? — осведомился Чиж у Минны.

— А-а! Вот и вы, Пинкертон! — Минна обрадовалась Чижу так, как будто получила из его рук внеплановую Нобелевскую премию по литературе. — Взяли на себя обязанности следователя и прохлаждаетесь! Амуры крутите!

— А в чем, собственно…

— Горите вы синим пламенем, мы тут и без вас разобрались!

— Да что случилось-то?!

— Я вывела убийцу на чистую воду! — заверещала Минна и протянула длань в сторону Теодоры-Эйприл-Вивиан-Октавии Мкамбе. — Вот она, убийца! Думала, что все будет шито-крыто! Думала, что ей удастся уйти от ответственности. Но нет! Сколько веревочке ни виться — кончику быть!

Дашка, Райнер-Вернер и Софья сдвинули брови к переносице, Tea, наоборот, приподняла их, и только Ботболт остался невозмутимым.

— По порядку, если можно! — попросил Чиж.

— Пожалуйста. Я, как вам известно, большой любитель цветов. Меня восхищает эта оранжерея. Удивительное собрание, достойное вполне респектабельного Ботанического сада! И ваш хозяин, Ботболт, обещал мне привой Pachira Aquatica. Вы, Алиса, были этому свидетельницей, не правда ли?

— Да. Была, — подтвердила я, удивляясь не столько памяти Минны, сколько ее циклопическому периферийному зрению. В то время, как Минна окучивала достопочтенного Дымбрыла Цыренжаповича на предмет Pachira Aqnatica, я, как мне помнится, хоронилась за толстомясым кактусом и пребывала в уверенности, что Минна меня не видит. Судя по всему, я ошибалась.

— Вот видите! — несказанно обрадовалась Минна. — Алиса это подтверждает! Я переговорила с хозяином, и он разрешил мне взять привой. Конечно, события не были к нам благосклонны, но жизнь есть жизнь… Она торжествует, несмотря ни на что. Дорогую Аглаю к жизни не вернешь…

— ..а цветочек умыкнуть хочется, — вставила Tea. Минна не обратила на ее выпад никакого внимания.

— Я решила пересадить малютку, чтобы забрать ее с собой. А заодно и детку амариллиса, очень редкий тропический вид. Заметьте, не южноафриканский, каких полно, а именно тропический…

— Самое время для пересаживания. — Tea никак не могла успокоиться. — Вы бы тогда и труп зарыли, раз уж в земле копаетесь!

— Не смейте так со мной разговаривать, убийца! — взвилась Минна.

— Дамы, дамы, успокойтесь! — Чиж решил призвать распетушившихся конкуренток к порядку. — Это неинтеллигентно!

— Неинтеллигентно называть человека убийцей, пока существует презумпция невиновности, — холодно бросила Tea.

— Продолжайте, Минна! Мы внимательно вас слушаем.

— Так вот… Пользуясь тем, что в доме наступило некоторое затишье, а милиция, судя по всему, прибудет еще не скоро, я решила заняться растениями. Взяла горшочек и лопаточку…

— Где вы взяли горшочек и лопаточку? — уточнил Чиж.

— Там, в дальнем углу, возле так называемой двери… Вы сами можете убедиться, там сложен садовый инвентарь… Так вот, я взяла горшочек и лопаточку, и когда стала набирать землю из родной кадки Pachira Aquatica, чтобы пересадить в нее отросточек, то… Вот что я оттуда выкопала! — Минна трагически сморщила лицо и указала пальцем на рассыпанную землю.

— И что это?

— Перстень! Перстень! Точная копия перстня, который находится сейчас на окровавленных пальцах убийцы!

Tea издала смешок, но в атмосфере общей хмурой сосредоточенности он прозвучал на редкость неубедительно.

— Ну и что?

— А вы взгляните на него внимательнее, молодые люди! — Софья, до этого скромно молчавшая, решила вставить в строку и свое лыко. — Перстенек-то с секретом!

Чиж подошел к опрокинутому горшку и поднял испачканный землей перстень.

— Редкая вещица, — сказала Минна.

— Эксклюзив, — поддержала ее Софья.

Перстень и вправду был необычным: размером с крупную сливу и отливающей дымчато-зеленым цветом поверхностью. В отяжелевшее тело перстня были вправлены несколько камней — от бледно-салатовых до агрессивно-черных. А по ободку вился затейливый растительный орнамент.

— Не смешите меня, эксклюзив! — Tea подарила отвергшему ее обществу каннибальскую улыбку. — Эксклюзив — вот он. На моих, как выразилась дорогая Минна, окровавленных пальцах. Подарок от гражданина ЮАР, моего давнего почитателя. Черный опал, два изумруда и четыре небольших бриллианта. О каратах я умолчу, чтобы не вызвать зависть в ваших мелочных душонках. А то, что вы держите сейчас в руках, жалкая подделка. Фальшивка. Фуфель!

— Вы позволите ваш перстень. Tea? — Чиж был воплощенная вежливость, очевидно, он достаточно серьезно отнесся к пассажу Tea о презумпции невиновности. — На несколько минут. Так сказать, для сравнения…

— И сравнивать нечего, — заметила Tea, но перстень с руки все же сняла.

Получив на руки “черный опал, два изумруда и четыре небольших бриллианта”, Чиж растянулся на полу, положил оба перстня перед собой и вынул лупу. Но и без лупы было видно, как разительно перстни отличаются друг от друга. Tea была права: она носила на руке произведение искусства, а дымчато-зеленый самозванец лишь подчеркнул это.

Может быть, лежа в земле, в гордом одиночестве, он и мог произвести впечатление формой, размерами и окраской, но теперь, когда их стало два!.. Крупная слива съежилась, камни стушевались и выдали свою копеечную сущность, а растительный орнамент увял.

— Вы правы, Tea. Это действительно жалкая подделка… Хотя и достаточно искусно выполненная.

— Искусно? Вы шутите?

— Во всяком случае — точно. Расположение камней, и рисунок орнамента… Все совпадает. До мелочей. Есть, конечно, кое-какие неточности, вот, например, листик чуть меньше и не так повернут. Но в общем — это хорошая работа.

Чиж неожиданно накрыл рукой перстень Tea, и случилось невероятное: его простецкий собрат снова засверкал и заискрился. И перестал быть самозванцем. И теперь вполне мог сойти за оригинал.

— Что скажете? — спросил Чиж.

— Очень философично, — подумав, ответила Tea. И недобро сверкнула глазами в сторону притихших товарок. — И очень подходит к нашему.., террариуму единомышленников. Посредственность правит бал и даже может быть удобоваримой, пока не появился настоящий талант…