Сад, раскинувшийся позади резиденции герцога Алерби, был замечательный. Растения, сохранявшиеся зимой в теплицах, были снова высажены на ухоженные клумбы. И сейчас под чистыми лучами солнца обилие цветов самых разных оттенков наполняло воздух пьянящими ароматами и создавало необходимый фон для благородных дам, элегантно одетых в богатые кружева и прозрачные ткани. Те немногие мужчины, что могли присутствовать на дневном садовом приеме, казалось, находились здесь только затем, чтобы предоставить очаровательным женщинам восхищение, положенное им.

В прелестном изделии из кружев цвета слоновой кости и тонких тканей различных оттенков розового – смелом сочетании для ее природных красок, однако превосходно подчеркивавшем ее красоту, – Лиз стояла с очаровательной улыбкой на губах, произносивших нужные слова. Почти забыв об окружающем, она едва ли видела людей, двигавшихся вокруг центра сада и на прилегающих мощеных дорожках. Подобно хорошо смазанной машине, про себя посмеялась Лиз, она производила действия, требовавшиеся от нее как от гостьи леди Энести.

Где-то в глубине сознания она удивилась, что это возможно, когда мысли так далеки от настоящего времени и места. Ее мысли были полны воспоминаний о часах, проведенных в объятиях Грэя, и о растущей нежности, заполнявшей их любовные игры, эти воспоминания усилили ее страх за его безопасность и подавленность из – за неудачной попытки узнать что-либо ценное в «Веселом Зале».

– Моя дорогая, вы так бледны, что, кажется, сейчас упадете.

Такая проницательность постороннего вспугнула мрачные мысли, Лиз вернулась в настоящее и увидела прямо перед собой миниатюрную женщину – по возрасту годившуюся ей в бабушки, возможно даже прабабушки, – которая, несмотря на хрупкость, держалась с гордой уверенностью, выработанной за многие годы.

– Пойдемте, посидите со мной. – Незнакомка трогательно улыбнулась и склонила голову набок. Солнце блеснуло на густых серебряных волосах под маленькой шляпкой. – Мы немного поболтаем и отдохнем.

Застигнутая врасплох, Лиз не сумела быстро ответить. Единственной четкой мыслью был бесполезный вывод о том, что скромная элегантность пурпурно-серого платья этой женщины была прекрасной оправой для врожденного высокомерия, которое являлось такой же частью ее натуры, как и проницательная глубина ее немигающих глаз.

– Если вы не хотите признаться, что нуждаетесь в отдыхе, тогда пожалейте меня. Я охотно признаюсь, что очень устала.

Легкое прикосновение к руке Лиз было слишком слабым, чтобы заставить кого – нибудь – меньше всего кого-нибудь столь упрямого, как она – сделать что-либо против воли. Но, возможно, именно из – за этой слабости или жалобы женщины на усталость Лиз сдалась.

Когда они подошли к крепкой плетеной скамье в тени высокого вяза в одном из углов сада, очаровательная старушка устроилась на краешке сиденья и вполоборота посмотрела на Лиз блестящим понимающим взглядом:

– Я леди Чарлз, лучшая подруга бабушки вашего мужа. Когда я увидела самую дорогую для моей подруги вещь на вашей шее, я поняла, что должна познакомиться с вами.

Слегка нахмурившись, Лиз защищающим жестом прикрыла изящную вещицу кружевами. Неужели эта женщина сомневается, что она достойна носить ее?

– Лилибет дорожила этой камеей больше всего, за исключением внука, который носит имя ее любимого мужа. – Слабая улыбка смягчила выработанную надменность черт, не способную скрыть ее природной теплоты. – Она доверила талисман ее счастливого замужества Грэйсону, наказав ему подарить его женщине, которую он когда-нибудь полюбит.

Прочно вернувшись в настоящее, Лиз почувствовала в желании леди Чарлз поговорить с ней определенную цель, и она хотела понять ее или же чего ждут от нее. Она произнесла то, что могла утверждать с абсолютной честностью:

– Заверяю вас, что дорожу этой брошью так же, как, должно быть, ваша подруга.

– Я рада, владелица этой камеи должна дорожить ею. – Старая женщина улыбнулась с искренним удовольствием, но все еще продолжала сидеть прямо, не откидываясь поудобнее на высокую спинку скамьи. – Она также должна оставаться символом удачного союза.

Лиз улыбнулась в ответ. Глаза ее смягчились при мысли о неожиданном счастье, которое она нашла в своем замужестве.

– Меня обеспокоил ваш очевидно расстроенный вид. – На лице леди Чарлз появилось выражение сожаления, ей искренне было жаль молодую американку, несомненно с трудом приспосабливающуюся к незнакомой обстановке. – И поскольку вы новичок в нашем светском кругу, я посчитала своим долгом дать вам совет относительно его привычек, особенно одной, которую проницательные жены предпочитают не замечать.

Лиз понимала, что леди Чарлз вряд ли могла иметь какое-то представление о том, что в действительности расстроило ее. Поэтому ее поразило не это ее замечание. Напротив, как только прозвучало слово «долг», неприятное предчувствие пронзило ее. Никогда, на памяти Лиз, это слово, произнесенное другим человеком, не служило предзнаменованием желанных новостей.

– Это обычай, который благовоспитанные английские женщины научились не замечать, но к которому вы, боюсь, можете оказаться не готовой.

Подозревая, что молодая герцогиня уже слышала намеки на неприятные слухи, леди Чарлз заговорила на эту тему, так как была уверена, что это легче перенести, услышав из уст сочувствующего человека. Если она не предупредит девушку, эти факты, она не сомневалась, сообщат ей в жестокой форме язвительные сплетники, всегда готовые подмешать полуправду в чайник счастья и заварить свежий чай скандала.

– Ваш муж и я пользуемся услугами одного и того же юриста. Хотя наш мистер Стивенс – воплощение ответственности и осмотрительности, до недавнего времени он имел клерка с менее симпатичными свойствами. Это лицо проговорилось нескольким любопытствующим, что Грэйсон недавно изменил свое завещание и включил в него пункт, по которому обитательница дома в Сент-Джонс Вуд получает обеспечение до конца ее дней.

Не поняв этого странного сообщения, которое, по-видимому, не представляло для нее интереса, Лиз промолчала.