Месиво. Чертово месиво.

Меня провожают к задней двери машины скорой помощи, помогают забраться внутрь и усаживают на кушетку. Светловолосая женщина-врач осматривает мою руку.

— Вы можете назвать свое имя?

— Найл Эмори Джеймс, — и вот тут наружу вырывается шок. Чувствую, как он волной прокатывается по мне, но я не борюсь с ним.

— Сколько вам лет, Найл?

— Тридцать два. Моего мужа зовут Оливер Майкл Джеймс… звали… звали Оливер Майкл Джеймс. Он… он был хирургом в организации «Врачи без границ». А у меня, видимо, шок.

— Это понятно. Кроме руки еще что-нибудь болит?

Она очень хорошая, эта врач. Отвлекает меня разговорами, пока трудится над моей рукой. Обездвиживает ее, пока мы не доедем до больницы. Перелом слишком сложный, чтобы гипсовать прямо здесь.

— Нет, только рука, — говорю я, но чувствую, что губы мои распухли и онемели, и слова словно сами по себе выскальзывают из моего рта.

Ее голос звучит как бы издалека.

— Можете рассказать мне, что произошло?

— Тягач. Кто-то подрезал нас, выскочив перед самым носом, и я резко перестроилась. Я была за рулем. И виновата. Мы спорили. О какой-то ерунде. Ничего серьезного, просто…одна из тех перебранок, которые возникают, когда оба в стрессовом состоянии, понимаете? Он хотел «Дорожное радио», а я хотела «Хит-1». Какая нелепица. Я отвлеклась. Тягач врезался в нас, и мы просто подлетели. Врезались в другой автомобиль. Вон в тот, — указала я дрожащим пальцем. — Не знаю. Мы перевернулись несколько раз. А когда остановились, то оба находились в сознании. Я попыталась вытащить его. Знаю, что не должна была его трогать, но он истекал кровью, и я обязана была его спасти. Я должна была… я пыталась… я должна была его спасти и не смогла. У него была повреждена бедренная артерия, плюс тяжелая черепно-мозговая травма и, как мне кажется, внутреннее кровотечение. Я пыталась. Я пыталась… Но не смогла спасти его.

Смотрю вниз на свои руки. Они красные. Полностью красные. Под ногтями толстый бурый слой. Вокруг ногтей красный ободок запекшейся крови. Складки кожи на запястьях — белые линии среди умерших клеток. Я прикасаюсь к лицу, ощупывая липкую кровь на щеке, на прядях волос.

— Вы не смогли бы его спасти, Найл. Я видела его. Вы ничего не смогли бы сделать. Здесь никто ничего не смог бы сделать. Даже если бы его довезли до больницы, думаю, это не помогло бы, — к этому моменту она уже закончила с моей рукой и вытирает мне салфеткой лицо. Смывает мертвую кровь Оливера.

— Эмили, вы там готовы? — я слышу хриплый голос санитара, заглянувшего в открытую заднюю дверь скорой.

— Да, увози нас.

Знаю, мне предстоит выплакать реки слез. Но прямо сейчас я не могу. Могу только сидеть и ощущать, как слезы жалят глаза. Могу только ждать, когда они прольются, и я наконец-то почувствую неистовую адскую боль, которая до сих пор почему-то далеко.

Это неправда. Это все пока еще не по-настоящему. Знаю, что в конце концов это станет реальным, но сейчас Оливер просто где-то в другом месте. Я буду ждать его возвращения домой, но он не придет. Но сейчас он еще не умер. Не в моей голове.

— Оливер, он… он донор. Донор органов.

— Спасает жизни, даже когда сам ушел, — говорит она.

Она понимает.

— У него была величайшая душа. Его сердце… он жил, помогая другим людям. Каждый удар его сердца был… для кого-то другого. Надеюсь, его сердце достанется кому-то хорошему.

Британские Виргинские острова.

Мне не стоит этого делать. Действительно не стоит. Мои врачи, армия юристов, черт, даже Лианна сказала бы мне ни хрена этого не делать.

И, конечно же, именно поэтому я сделаю это.

Я стою на этой отвесной скале в течение последних десяти минут, отсчитывая волны и наблюдая как разъяренный, бурлящий, разбрасывающий брызги поток накатывает и, вздыбившись, обрушивается в приливный бассейн прямо подо мной, заполняя его. Смотрю, как волна отползает обратно, открывая похожий на замочную скважину сводчатый проход, ведущий из бассейна в открытый океан. Этот прыжок — чертово самоубийство. Приливная волна безумна, а отливная убийственна. Открывающаяся арка, возможно, метра два в ширину и окружена с двух сторон неприступными стенами этих ужасных скал. Если я неправильно рассчитаю время прыжка, меня просто размажет. Если я не смогу задержать дыхание достаточно долго, меня размажет. Если не смогу плыть достаточно сильно, чтобы проскочить в эту «замочную скважину», меня затянет под воду и размажет. Ни хрена не удивительно, что я не должен делать этого.

Мои нервы гудят.

Сердце опасно сильно колотится.

Я с удвоенным вниманием слежу за тем, как поднимаются и опадают волны прибоя. Затем делаю три глубоких вдоха, четвертый задерживаю и, когда волна достигает наивысшей точки, прыгаю. Я отталкиваюсь настолько сильно, насколько могу, напрягаю руки изо всех моих сил и ныряю максимально глубоко, чтобы не раскроить себе череп об арку. Чувствую, как сила отлива тянет меня вперед, через отверстие арки. Чувствую, как вокруг пенится вода. Слышу, как гудит эхо прибоя, грохочущего надо мной. Вода белая, почти матовая, и я не могу видеть дальше нескольких метров в любом направлении.

Я плыву на пределе возможностей, чувствуя, что сердце колотится в опасно высоком темпе. Мне нужно вынырнуть. Нужно дышать. Чем дольше я нахожусь без кислорода, тем тяжелее приходится работать моему сердцу, а заставлять мое сердце работать сильнее, чем нужно — это полное безрассудство.

По крайней мере, так мне говорят лабораторные крысы.

Да пошли они.

Я продолжаю плыть, пока болтанка не стихает, пока грохот прибоя не успокаивается, пока сила отлива не ослабевает. Я начинаю всплывать, высовываю голову над поверхностью и смаргиваю из глаз соленую воду. Поворачиваюсь, выпрямляюсь, подгребая ногами, и оглядываюсь.

Я объявляю о своей победе громким воем и вздернутым вверх кулаком, когда мои спутники прыгают и одобрительно кричат на вершине скалы.

Ура! Я это сделал! И ни хрена не погиб!

В очередной раз.

Знай наших!

Я лениво плыву в противоположную сторону от горной стены, образующей бассейн и арку, туда, где стоит на якоре «Скиталец». Смотрю на остальных туристов, с которыми тусовался последние несколько дней. Мои «друзья на день» — так я называю своих временных, «одноразовых» друзей, которых завожу везде, куда бы ни приплыл. Они бегут босыми ногами по камням, спеша к моей лодке. Подплыв к борту, я взбираюсь по лестнице на палубу и плюхаюсь на спину, по-прежнему пытаясь взять под контроль биение своего сердца.

— Ты прыгнул? — раздраженно спрашивает Лианна.

— Черт возьми, да! — я вскакиваю на ноги, ликующий и раскрасневшийся от гуляющего в крови адреналина. — Я прыгнул! Я сделал это! Говорил же тебе, со мной все будет хорошо.

Скрестив на груди руки, она ворчит:

— А что, если бы у тебя не получилось, Лок?

Я подхватываю ее под руки и прижимаю к себе.

— Тогда я был бы мертв, но это ни фига не важно.

— Да уж, конечно, — теперь она шмыгает носом, пытаясь сыграть на моих чувствах.

Удачи с этим, дорогая.

Я заставляю ее замолчать быстрым крепким поцелуем.

— Ли, серьезно. Брось беспокоиться обо мне, детка. Со мной все будет нормально.

— В один прекрасный день все может стать далеко не нормальным, — она отворачивается. От шмыгающего носа не осталось и следа, и мы наблюдаем, как мои однодневные друзья спускаются по скале, ныряют в воду, подплывают к лодке и забираются на палубу, болтая друг с другом, со мной и с Лианной. Сегодня их шестеро. Я ни черта не могу вспомнить точно, кто есть кто, но знаю наверняка, что вон тот здоровяк — Карлос, высокая фигуристая темнокожая цыпочка с дрэдами — это Мэл, а скользкий низкорослый тип — Виктор. Трое остальных — новенькие. Они появились только вчера, когда заметили нашу разгульную вечеринку на палубе, и сами себя пригласили. По мне, это отлично, потому что, черт возьми, так веселее.