При последних словах Дьявола Манька почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног.

Изба, которая никогда не поднималась, пока Манька была в ней, на этот раз изменила правилу и побежала вслед Дьявола, и Манька, во-первых, поняла, что не без оснований люди пугаются землетрясений, во-вторых — в избе нельзя делиться секретами… Она полетела с одного конца на другой, ударилась головой о стену, отскочила, и снова полетела, как мяч, не успев подняться на ноги. Спасло ее лишь то, что ногами избы до колодца был один шаг, не считая, пока изба топталась на месте.

Манька открыла дверь и отпрянула назад.

Лестница болталась в воздухе, но отойти от двери она не успела: изба как раз нагнулась над новорожденным колодцем, чтобы получше его разглядеть. Через открытую дверь Манька выпала и полетела вниз с высоты двадцати метров… Ноги у изб были длинные, а это она еще присела!

Спасло ее чудо…

Или Дьявол, который чуть замедлил время, как в болоте, когда она увидела посох, который проваливался в ил — она успела перевернуться в воздухе и приземлиться, как он ее учил, прокатившись кубарем и растянувшись плашмя. Дьявол согнулся пополам, сжимая живот от хохота, тыча в нее пальцем… Манька, убедившись, что ничего себе не сломала, тоже захохотала, сначала мелко, потом громче, потом надрывно гогоча. Изба изменилась в окнах и бревна у нее покосились.

Дьявол тыкал пальцем уже не в Маньку, а в избу…

Новорожденный колодец был совсем маленький, на длину руки от плеча в диаметре. Бревна, покрытые росписью, едва достигали размера жерди. Родниковая вода — чистая, прозрачная — тоненькой струйкой лилась через край.

— Вырастет быстро, — заверил Дьявол, похлопав по перекладине. — Очень кстати. Когда полезешь в огонь, тебе понадобится ванна с живой водой. Надо прокопать канал и вырыть водоем…

Манька замерла, услышав про огонь, хотела что-то сказать, но рот ее так и остался открытым.

Дьявол вставил челюсть в исходное положение двумя пальцами и отправился за лопатами. Далеко идти не пришлось. Избы все еще топтались около колодца. Одну лопату он вручил ей, расчищая дерн и обозначая будущий овраг. Избы, заметив намечающиеся раскопки, заинтересовались, и через десять-пятнадцать минут Маньке и Дьяволу осталось лишь выровнять и уплотнить дно будущего водоема, укрепив береговую насыпь.

По случаю рождения колодца предполагался праздничный ужин, но на ужине Манька была задумчивая и молчаливая. Она никак не могла забыть о том, что сказал Дьявол. Человеку нельзя залезть в огонь и не умереть — умереть без ожогов исстари считалось легкой смертью, тогда как в огне смерть была мучительная. Многие люди после ожогов искали смерть полегче. Конечно, живая вода могла или продлить ее мучения, или срастить обратно, если выберется из огня хоть чуточку живая, и рождение колодца было как нельзя кстати — но кто вытащит ее из огня?

Спала Манька как угорь на сковородке, снилось ей всякое, от чего только морщилась и не могла понять: спит она или нет. Снились ей черти, оборотни, пожары и наводнения, то она проваливалась во тьму, то сидела на двух аршинах, охраняя свою землю и с тоской наблюдая, как за кладбищенским забором проносятся железные колесницы, с запертыми внутри лошадями, тянущими повозки, в небе пролетают железные птицы и драконы, похожие на змея с перепончатыми, как у Дьявола, крыльями. И она никак не могла перелезть через забор, чтобы дойти и помешать избам, пасущимся у дворца с высокими башнями, вокруг которых обвивались драконы, когда внезапно дворцы исчезли и вместо них она увидела кучу лохмотьев, железо и блевотину смешанную с фекалиями, которые избы собрались есть.

Она просыпалась, ворочалась, кляла себя за то, что не может уснуть, и только вроде бы заснула совсем, как Дьявол заставил ее подняться виртуальным пинком, которым умел поднять только он, не утруждаясь уговорами.

Все тело ныло, точно по нему проехали катком, плечи, спина и поясница отваливались, настроение было никакое. Проснулась она злая и ворчливая. Утро показалось ей безотрадным. Но у Дьявола настроение было преотличное. Он проверял заросли неугасимого полена, которые поднимались из земли как раз в том месте, где он глубоко зарыл толстенную рогатину из двух сросшихся поленьев.

— Представляешь, — весело отрапортовал Дьявол, расправляя загнутый сук и любуясь пучками неугасимых ветвей, — это крона поднимается, а ствол у дерева еще долго будет под землей! А когда оно поднимется… — Но, заметив, что глаза у нее красные и сама она смотрит на него мрачно исподлобья, махнул рукой в сторону бани. — Иди, подлечись! Баня живой водой всю ночь запасалась!

После парной, после крепкого свежего веника, исхлестанного о спину до половины листьев, после того, как Манька раза три нырнула в холодную реку и, обмотавшись полотенцем, вышла к завтраку, доброе настроение начало возвращаться и к ней.

— Люди в баню ходят с вечера, а я с утра! — заметила она, попивая чай из брусничных и смородиновых листьев на живой воде. Впервые после долгого перехода воду можно было не экономить. Колодец за ночь подрос и был уже в половину колодца. Чай взбодрил ее — от ночных переживаний остался только осадок. Ей хотелось подремать еще минут двадцать, но признаваться Дьяволу, что она всю ночь не могла справиться со своими страхами, не хотелось. Дьявол был уверен, что бессонницы бывают только у ненатруженного тела, и когда человек не ищет черта — и на ночь обязательно заставит сделать лишний круг по краю опушки.

— Почему же, — буднично заметил Дьявол, — некоторые люди и с утра ходят. Просто ночью не топят, вот и не моются! Нырнула в реку, прошлась веничком — и никаких мыслей лишних не осталось, все вылетело. Ну, время еще есть, минут двадцать, пока обсыхаешь. Чай прогонится по телу, быстро хандра пройдет.

Манька мысленно поблагодарила Бога за то, что Дьявол умел ненавязчиво читать мысли, так что ей не приходилось лишний раз просить его о чем-то — сам догадывался!

Она ушла в предбанник, свернулась калачиком и тут же заснула.

На этот раз сон у нее был крепкий и сладкий, и за двадцать минут успела отоспаться за всю бессонную ночь. Слово свое Дьявол сдержал, разбудив ни минутой раньше, ни минутой позже. Но теперь тело было легким, и она встала совсем другим человеком.

За ночь в избушке накопился такой смрад, что даже распахнутая настежь дверь не выветривала его. Дым стоял коромыслом. Синие языки пламени вырывались из-под бревен, но снаружи ничего не горело и внутри избы ничего не занималось пожаром.

— У нее бревна необычные, противопожарные, — объяснил Дьявол. — Много воды она в себя принимает, да только пламя ей не потушить, оно в таком месте, где избе его не достать.

— Что, спиной становиться? — спросила Манька, понимая, что тушить пожар придется ей — больше некому.

— Нет, глазами будем смотреть, только так смотреть, как затылком. Что-то должно щелкнуть, чтобы ты поняла, что у тебя включился передний привод. Надеюсь, глаза у погребушек прорезались.

— У погребушек?

— Ну, а как их еще, погребенных заживо, назвать?

— А куда смотреть? — поинтересовалась Манька, пробуя свои силы.

— Лучше по сторонам, — посоветовал Дьявол.

Манька пялилась во все глаза, сверлила стены взглядом, но передний привод не щелкал. Даже Дьявол устал ждать: он посматривал в окно и на часы, и Манька понимала, что он отсчитывает, сколько времени ей осталось до смерти.

— Ладно, давай по-другому, — предложил Дьявол и вывел ее на улицу. — Закрой глаза, а теперь опиши мне небо.

— Хмурое немного, солнце светит, но сквозь тучи, — продекларировала Манька из того, что она помнила. Что-то она не удосужилась сегодня посмотреть на небо… — Наверное, будет дождь… Или снег…

— Тогда так, скажи, в каком месте от тебя находится моя рука? — спросил Дьявол.

— Слева, — не задумываясь, ответила Манька. Слева от нее промелькнула какая-то тень, как будто пятно темное.

— А теперь? — спросил Дьявол.

— У меня перед правым глазом, — опять, не задумываясь, ответила Манька. В этом месте были видны даже дьявольские пальцы.