Может, зря она сравнила его с Упырем? Тот ковал ей железо, а Дьявол… — Дьявол помогал снять… Дела у нечисти и Дьявола были разные. Получалось, кроме Дьявола не было у нее никого?!

Манька была обижена: болело все тело, холодно было, руки и ноги окоченели и не слушались, и страшно, зверь не человек, если не послушает Дьявола, она тем более «фу!» не скажет. Но как ей понять, почему Дьявол, проявляя заботу, одновременно принижает, не давая забыть, что она не имеет возможность устроить свою жизнь, как ей хотелось?

Угли в котелке остыли, и Манька поднялась, чтобы наполнить его новыми.

— Скажи-ка мне, друг любезный, а почему она о тебе по радио не вещает? — спросила Манька, вылезая из своего убежища и подсаживаясь к Дьяволу. — И не обращается к тебе?

— Ну так, я ж бесплотное существо! — Дьявол взял из ее рук котелок и наполнил углями сам, рукой выбирая такие, которые могли еще долго тлеть. — Я выше электромагнитных лучей! — гордо заявил он. — Я вот тут сижу с тобой, а как будто нет никого, будто ты одна сидишь. Радары ее шарят, а никуда не упираются. И потом, думаешь, ты одна у нечисти не в чести? И я. Мне еще хуже — я ей служу.

— А ты не служи! — попросила Манька простодушно. — Мне помоги!

— Не могу! Каждая нечисть в уме своем Бог. Но и я Бог. Всеми своими помыслами я служу человеку в период его взросления, вставшему на путь Бога, как Бездна взлелеяла меня. И только мы встретились тет-а-тет, когда я могу говорить с сознанием, не обращая слова свои в землю, я открываюсь человеку. И приношу искренние сожаления, что в моем Бытие Богом ему не стать, ибо я сотворил свою вселенную, установил законы, умножил плоды, которые земля приносит, а он как бы с дуба пал и на готовеньком решил прокатиться. И я говорю ему: я создал все это из Небытия. Иди в Бездну к Отцу Моему! Если Бог — будешь жить, если тварь — умрешь. Кто смог бы сопротивляться, если вся земля, вся вселенная обернется против него и устремит свой взор?

— Ну, хорошо. Она ушла. Неужели надо ждать столько времени? Почему я должна все это терпеть?!

Дьявол хитро улыбнулся.

— Моя земля нуждается в приросте. С каждым выбывшим героем ее становится чуть больше. Я рад, что рада земля, земля рада, что стала чуть больше, нечисть рада, что получила Абсолютного Бога. А если все мы довольны, как можешь ты указывать нам счастливым? Ты — меньшинство! Тем более, что все мы знаем, и ты — окажись на месте Благодетельницы, была бы не лучше и, возможно, хуже ее. Скольким людям она дала надежду, веру, богатое житье…

— А скольких под себя положила! — ужаснулась Манька.

— Они не возмущаются! — остудил ее Дьявол. — Будь они с нами, они бы тебя сейчас искоренять принялись. В конце концов, знания всегда лежат у человека перед глазами, а больно ему, когда ласкают не его. Избавляется он не от песка в глазах, а от знаний. Каждый день человек встает, пьет чай или кофе, идет на работу, возвращается, смотрит на родных и близких, ложится спать, а утром снова идет на работу. Целый день, день за днем — он думает, думает, думает. Но много ли у него живых мыслей? Он родился зачем? Чтобы понять, что вокруг него мир, наполненный красотой и красками и успеть потоптаться на нем? Он сам себе в тягость. А зачем он Богу, который проклял его и отправил возделать землю? С чем придет?

— И ты никого не можешь пожалеть?

— Нет. Я защищаю землю. Она огромная и чувствует. Она как та немая собака на цепи, которую бьют, морят голодом, жгут, пинают — а она не может ответить. И только своему сознанию она может показать, хорошо ей или плохо. Вампиры делают ее счастливой, и только я знаю, какова цена этого счастья, сколько крови пролито, чтобы дать ей голос. Представь, что собаку научили говорить во время боли: о как мне хорошо, как я счастлива, какое блаженство… Именно так все и происходит. Сама подумай, зачем мне твоя нищета, твоя боль и железо? Или нечисть, с ее жаждой красть и подкапывать? Я имею от земли много даров: дом, кров, пищу, а я даю только имя и умное определение своему состоянию. И ты тоже. Но если ты не смогла бы жить среди Бездны, я могу. Я жил и знаю, каково это, когда вокруг тебя ночь, ты слеп, и рой мысли уходит в Небытие, словно меня нет. Только так я понял, что я Бог, когда смог изменить свою природу. И я хорошенько поработал с Небытием. И стало светло, тепло, а еще я был один, но моя земля дала мне имя, и я понял — нет, я не один. И я полюбил ее всем моим сознанием. Ночь ушла.

Разве могу я допустить существование объекта, желающего приблизить конец снова?

Я знаю, немногие люди согласны умереть. Но что это меняет? Они молятся: «помилуй меня Спаситель!» И верят. Я рад, если найдется тот, кто сможет принять и помиловать человека. Но, насколько мне известно, ни один Спаситель не придумал новую версию вселенной. Я знаю, о чем говорю. Многие пытались поднять меня в глазах людей, но практика показала, что человек сохранил только то, что шло от него самого. Будь-да! применил к сознанию положенное земле, то, что я обещаю ей, когда она уходит к человеку, чтобы стать свидетелем всему, что он являл собой. Моя земля записывает каждую мысль, каждое слово, каждый вздох. Ушла от человека, и снова стала давать жизнь: червю, лягушке, дереву. Живая плоть потому и живая, что моя земля пронизывает ее и помнит о ней. Но она не имеет к человеку отношения. Сознание живет на земле, и если его срубить, от человека не останется ничего. Эго человека — его матричная память, она уйдет с ним. Зачем мне его черви? Земля прозрачный кристалл — ее нет и она есть.

За что уважаю Йесю, он единственный, который верно сказал: смерть первая, прощай тело, вторая, прощай земля. И призвал обманывать меня, прикрываясь обращением из земли. Но разве можно меня обмануть? Любое насилие над землей открывает уста Бездны. Люди поверили человеку, который имя свое мог написать лишь на пергаменте, и не поверили Богу, имя которого Закон! Что ж, такова участь человека, в котором нет Бога, а есть только Быль.

Или Пророк… Он нашел знание — но разве смог поднять землю, если пошел за знаниями к вампиру, а когда понял, понял и выгоду, которую сулит ему смерть человека. И головы тысячи людей положил к своим ногам…

А чем ты лучше нечисти? Разве изменила свою природу? Ты срубленное дерево. Живешь только потому, что каждому листку отведено определенное время, пока он увядает. Ты лежишь на своей земле, которая камень, и жизнь уходит из тебя. Но Бог Свидетель, что где-то в глубине тебя зреет корень. И я не буду загадывать наперед, сможешь ли ты проткнуть камень, достать влагу и поднять себя.

— А дети? Вот я маленькая была, и унесли меня на болото, и утопили. Что стало бы со мной?

— Одна и та же мысль пугает человека. У ребенка земли не больше, чем у животного. Прахом ляжет земля, а сознание и того меньше. Там нет дерева, только ужас незаконного рождения. Ребенок не может войти к Богу, если он рожден не Законом. А Закон — это я. Мной должен быть рожден человек. Разве ты можешь сказать, когда ребенок становится взрослым? И разве ты можешь утверждать, что какой-нибудь представитель Спасителей не бросил слова в его землю, утвердив муку его души? В пять лет ребенок вполне может обидеть мать, проткнуть животное, поджечь и убить. Да, Манька, ты и тогда бы стала гореть в огне. За грех матери, за грех отца, за грех каждого, кто прикрыл твою наготу. Единственный плюс — я могу открыть Бездну раньше, чем земля услышит голос крови. Это и экстрасенсы скажут, на могилах они менее других сидят. Грех, который в нем, он не успел принести в мир. Но ни одна черта не перейдет из Закона, если смерть ребенка принесет в мир еще одну смерть.

Легко сказать ослабленному: прощаются твои грехи — но все, что сказано в землю, станет перед душой. Много ли будет сомневаться человек, который имеет прощение в каждом деянии прежде, чем совершит его? Какой бы хулой он не хулил душу человека, он не примет мщения от души духа охаянного. Крепким словом связана земля, чтобы восстать на пришельца, имя которому враг. И баланду я буду есть, если каждый окровавленный труп приму на себя.