Кто узнает?

И плоды терновника не хуже винограда, если умеет человек собрать их и отжать. (Хотя бы потому, что однажды меня услышал человек как раз из куста терновника!) — усмехнулся Дьявол — И станет сок вином. Дерево он сам, и для человека все хорошо. Но не так думает вампир, который ищет плоды для себя самого. Если нет ему пользы, он будет рубить и выкорчевывать дерево, отправляя его в огонь. Тебя посчитали худым деревом.

И после этого, человек, сам же поднявший над собой нечисть, когда понимает, что она в почете доживает дни, сразу поминает Дьявола. С обидой, с горечью, с ненавистью и страхом.

Но разве можно предстать передо мной волом или владыкой мира?..

Впрочем, хоть так, а то бы совсем сочли мертвым, — Дьявол засмеялся, прижимая Маньку к себе и согревая. — Разве я что-то из себя буду представлять, если я не смогу делить мир на добро и зло? В том-то и дело что я с тобой голый, как те деревья, — он ткнул пальцем на укутанную снегом березу. — Я с тобой такой, какой я есть. А людям огонь и серу подавай, да муки смертные! И получается, что перспектив у меня с тобой никаких! Ну, ты сможешь разве мне в жертву хоть кролика зарезать? Пропаду с тобой, забвению предамся — и не Господь, и не Дьявол.

Манька подумала о том, чтобы как-то помочь Дьяволу и перетащить на свою сторону, но представила, как режет кролика, и поняла, что даже ради Дьявола не сможет убить живую тварь. Кролика было жалко. Ей и зайца было жалко, и волка, который мог умереть от голода. Да и не нужен был ей в товарищи кровожадный лиходей, который никогда не брал в рот мяса, а только растительную пищу и рыбу. Но Маньке разрешал. Еду, которую ел, она после находила у себя нетронутой и свежей. И все же, если верить Дьяволу, миллиарды людей горят в огне, только потому, что он так захотел. А сколько боли несет нечисть человеку?! Каждый день приводят к нему чью-то душу, чтобы открылись вампиру новые возможности. И Дьявол закрывает глаза и воздвигает вокруг него крепость. И сколько бы он не говорил, что где-то там, в будущем, вся премилая нечисть, утружденная кровавой жатвой, получит по заслугам, мысль о возмездии не становилось отраднее. Уж лучше бы простил своих Помазанников — получать заслуженное воздаяние вампир поедет на ней, на Маньке! Она — осликом повезет его в Бездну! Конец один, но не разный ли он?

Стыд-то какой!

Она взглянула на костер и, заметив головню с сырой сердцевиной, которая никак не могла прогореть, представила себя на ее месте. Это было именно то, что по словам Дьявола, ее ждало в будущем. «Неужели он наслаждается болью? — подумала она с тоской. — Неужели Дьявол болтает-болтает и окажется прав?!» Неприятная мысль пришла и ушла, но тяжелое чувство осталось, и сразу захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, где нет ни Дьявола, ни нечисти. И если Бездна могла укрыть ее — скорей бы!

Сидеть рядом с тем, кто плюнет в нее первым, показалось невыносимым. Она отодвинулась и засобиралась в снежное укрытие.

— Манька, не придумывай всякое про меня! — не удержался Дьявол, против правил удержав ее и усадив обратно. — Я хоть и Дьявол, но никакой болью я не наслаждаюсь, это привилегия людей, а мое засвидетельствовать поганость вашу. Я лишь достаю и вываливаю ее перед человеком, и прямо говорю все, что о нем думаю. Но что поделать, если имя его не знакомо земле и она искореняет его, как зло?! Высокий Суд предназначен вампирам, остальные истаивают сами собой.

— Так ты еще и мысли читаешь? — догадалась Манька. Открытие не было неожиданностью. Манька уже давно догадывалась об этом. Дьявол часто открывался ей, будто проникал в ее чувства, изображая ее саму, и смешно было бы, если бы тот, кто умел поить человека и нечисть мыслительной материей, не мог бы видеть, как люди ее пьют.

— А то! — виновато произнес Дьявол. — Но ты сама вынудила к признанию. И потом, я не только твои, я у всех читаю. Изначально создан таким от мира не сего. Тогда и мира-то никакого не было. Так, точка на огромных просторах Небытия.

— А сколько людей думают как я? — сказала Манька, уставившись в огонь. — Если бы только человек знал все то, о чем ты мне рассказываешь, может быть, мир стал бы другим.

— Не стал бы, ты уж мне поверь! — рассмеялся Дьявол. — Потому что все это знал человек. И всегда искал способ открыть новую историю со своей истиной. И если ты предложишь ему мою правду, он облает тебя, как собака. Сердце человека не мудрее, чем он сам.

— Откуда мудрости взяться, если на одном конце человек и на другом?! Но, может, люди подумали бы, прежде чем что-то сделать своей душе?

— Ох, Манька, глубоко заблуждаешься! Думаешь, соблазняясь горстью чужой земли, нечисть не имеет обо мне представления? Как бы ни так! Не имея знаний, ни Проклятия, ни Зова не наложишь. Есть такие люди, которые набрели на знание, но есть такие, которые сохраняют его с тех пор, когда человек пользовался им свободно. Представь, крикнул вампир в землю: я господин твой — а душа посидела, подумала и приказала, и тоже в землю: убей его и кроме тебя не будет господина! И два трупа оказали мне честь скорым возвращением долга. Крови на земле будет в несколько раз больше.

— Ну и хорошо же! Зато нам, обобранным, не так обидно!

— Не все так просто. Человек не стал бы вампиром, если бы не искал свою душу, чтобы преднамеренно убить. Вампиров не так много на земле. Клан присматривает человека, обобщает сведения, устраивает смотрины. И только когда не остается сомнений, что человек перед ними душа кандидата в избранные, они открывают врата. И ты думаешь, зная, что можно сделать с человеком, они никак себя не защищают? Маня, ты несешь на себе столько железа, чтобы поговорить с глазу на глаз с человеком посторонним земле! Есть другие разновидности нечисти, более распространенные. Оборотни, например. Или мертвецы. Или могильные камни. Но тем и страшен вампир, что умеет управлять всеми ее разновидностями.

Манька расстроилась. Не так уж мало на земле существовало вампиров. Только в их деревне двое повесились и один умер странной смертью, когда глаза его открылись и удивленно смотрели в небо, а на похоронах сказали, что он выпил отраву. В соседнем селении, откуда по слухам были Их Величества, как-то в один месяц устранились от жизни больше людей, чем за все существование деревни. В любом месте люди помнят о самоубийцах. И хоронили их, как проклятых. Местные священники не говорили о них доброе, а только худое. Святые Отцы даже после смерти умудрялись положить на них камень. Разве говорили о том, как тяжело им было, как унижали, как гнали их по земле…

Проклятые… Вот именно, проклятые!

И если жизнь вампиров, как говорил Дьявол, была долгой, то не так уж их было мало! Себя вампиры видят в Раю и обещают Рай каждому, кто пылает к ним любовью… Вампиры… Вампиры и есть — и тогда Дьявол самый справедливый Бог. Единственный, который прочил всем мучителям смерть. Вот он Дьявол — и рука помощи… Правда, и ей он прочит смерть, но как-то не обидно…

А где Отец Йеси и Сам Он? Разве могут сказать хоть слово? Могли бы — не гадали бы…

— И что, они совсем не умирают? — испугалась Манька своим расчетом. Немного, но много.

— Слава Богу, наконец, дошло, присно и во веки веков, аминь! Нечисть друг друга умом пробивает! Вот, например: один власти хочет, второй тоже. Конкуренция. И эти двое, понимая, что вместе никак, начинают друг дружке козни строить. Я всегда там, где дьявольского ума и изворотливости больше. А там уж кто кого. И если силы равные, кто-нибудь да расстанется с жизнью! И съели бы давно последнего человека, если б я им иногда друг друга не заказывал! Потому и расстраиваюсь, если способный вампир не умеет приблизить конец соперника. А человеку откуда знать, с чем он столкнулся, если знаний нет?! Люди не станут убивать вампиров, у них нет головы, которая согрела бы этой мыслью! Но то и любо, что сидим мы с тобой, и служить не надо! Иди, вон, подкинь дров.

— Ну, не вреди тогда! — попросила Манька, вставая, подбирая охапку хвороста и бросая в огонь.