Вспомнив о себе, Манька подумала, что ее железо нисколько не легче, если мерить по силе. Но ей со своим железом было свободней. Не хотела бы она оказаться на их месте.

Дьявол сидел чуть поодаль с блаженной улыбкой на губах и отсутствующим взглядом, выпуская флюиды, которые стекали в землю, и ловил те, которые поднимались от земли, только уже другого цвета.

Манька до боли протерла глаза, но ничего не изменилось.

— Я что, всю зиму проспала? Как спящая царевна? Ущипни меня за ухо! — жалобно попросила она.

— Что ты, брось! Такой должна быть вся земля! — мечтательно и протяжно проговорил Дьявол, не отвлекаясь от своего занятия.

— Да что случилось-то, ты можешь хоть как-то объяснить? И чего поленья… проросли? — Манька ткнула пальцем в поленья, которые выпускали по пятому и десятому листу.

— Ровным счетом ничего! Теперь тут всегда будет так. Лето! Поленья отдали свой огонь земле, и она согрелась. Это неугасимые поленья. Сами они не местные, но ведь и земля перед тобой только самая нижняя часть… — Дьявол засуетился, выставляя вперед себя котелок с порубленной зеленью. — Я набрал крапивы свежей и щавеля, поешь, Да, и надо бы избы освободить, перерубить железо! — И снова ушел в нирвану.

— Чем перерубить? — спросила Манька.

Дьявол поморщился, что ему приходится отвлекаться.

— Топором, — ответил он. — Иди, не мешай мне! — и снова ушел в состояние энергообмена, демонстративно повернувшись к ней спиной.

Манька взяла топор, отметив про себя, что с такой цепью вряд ли вообще возможно справиться, даже если сварочный аппарат на руках, боязливо приблизилась к избам, обходя их и присматривая дорогу для отступления. Избы насторожились, нахохлились, если так можно назвать съеженное состояние с некоторым наклоном в ее сторону.

— Я только посмотрю на цепь, — успокоила она их, выставляя вперед ладони. С собаками такой трюк помогал: лаяли, но не кидались.

И тут же решила, что Дьявол опять над ней поиздевался. Ключ от замков висел тут же, прикованный к железному обручу, который охватывал ногу изб, врезаясь в плоть. Смешно бы она выглядела, если бы махала тут полжизни топором, как кузнец, перерубая железо. А каково было избам, которые носили освобождение на себе и не могли им воспользоваться?! Чтобы достать ключ, пришлось повозиться. Избы обрадовались, когда Манька сняла замки, открыв их ломиком и откатив в сторону, и даже последовали за ней, но она шикнула, и избы послушно отошли, сразу же направившись к колодцу.

Она прошлась по лугу, изумляясь, как изменилась за ночь земля, сняв железные обутки и пройдясь по земле босиком. Потом, заметив, что избы уже отошли к опушке, она тоже спустилась к колодцу с опустевшим после изб озерцом, зачерпнула воды и вылила ее на себя. Вода была холодная и пробирала до костей, но не холодом. Было такое ощущение, что в тело вливалась сила. Голова сразу стала ясной, тело бодрым, появилась необычайная легкость. «Ну и чудеса!» — подумала она, дождавшись, когда озерцо, выпитое до дна избами, наполнится водой снова. Вода прибывала быстро, переливаясь из колодца по желобку. Потом осторожно погрузилась в живую воду.

Озерцо было не то, чтобы глубокое, но дна не доставала, болтаясь на поверхности, как поплавок. Вдохнула глубже, ушла под воду — вынырнула через несколько секунд с восторженными восклицаниями: «Ух ты! Ух! Ух!..» Если уж выпал шанс подлечить свое больное тело, то упускать его не стоило, а если лечиться, то так, чтобы болячек не осталось.

Вышла из озерца обновленной — даже дурой себя не чувствовала. Было столько сил, что попадись ей под руку Идеальная Радиоведущая, она бы пришлепнула ее одним щелчком. Ссадины и раны за ночь зажили, ступни стали бело-розовые, как будто Манька никогда не носила железных башмаков. А после купания и вовсе окрепли. Дьявол между тем развел костер и кашеварил. От костра шел одуряющий запах. После купания сразу же захотелось есть. У Маньки потекли слюнки вместе с теплым чувством, которое она испытала к Дьяволу. Хотел он того или нет, но именно он предупредил ее об опасности. Сколько раз он спасал ей жизнь, а доверить ее нельзя было даже близкому человеку, который слушал радиопередачи. Наверное, Дьявол был выше радиоволн, особенно ими не загружаясь. Она, конечно, понимала, что он не человек, но не просто Дьявол — был он еще какой-то другой. Дьявол между тем соорудил подобие стола из ящиков и поперечной доски, выложил салат и печеную рыбу, налил в березовый чумпель чай из смородиновых листьев, добыл из котомки железный каравай, отломил от него целый ломоть и поманил ее пальцем.

Она обрадовалась и уселась на скамеечку за стол, потирая руки.

Жизнь налаживалась — и у нее, и у изб.

Манька подумала, что избы, обломавшись единожды, не ко всякому хозяину попросятся. Найдут такого, который приберет их, очистит от скверны — и примут его, и будут охранять, как не стали бы охранять ее. Нормальные были избы — богатые, в такой избе жить, горя не знать. Если, конечно, урок пошел впрок… — люди не всегда умнели после первого раза. Жаль, если наступят на те же грабли. Она много раз видела, как человек из одной беды попадал в другую, как раз по той же причине, что выбирал таких же людей, которые его уже обманули. Но избы живые, когда насильно мил не будешь.

Дьявол протянул Маньке чумпель и кусок железного каравая, налил и себе березового сока, устроился поудобнее. Вид у него был торжественный. Черные глубокие глаза казались еще чернее, но они блестели и прыгали в них озорные искорки.

— Помолись, Маня, земле, которая тебя сегодня кормит, чтобы вечно она была твоей кормилицей, — сказал он, взглядом останавливая ее, когда она собралась отпить. — Глядишь и отринет она Царицу Радиоэфира, когда придет время, и будет тебе опорой!

Манька шмыгнула носом и встала. Все так делали.

Радостное чувство, что она обрела воду, которую уже не надеялась добыть, не проходило. Было ей неловко, не умела она принимать дары, но рядом не было человека — неловкость ее никто не видел, а Дьявол не обращал внимания. Она сроду не молилась и как молиться не знала, но в последнее время Дьявол правильно ее учил, поэтому без лишних слов вышла из-за стола, нагнулась, дотронувшись рукой до земли, и сказала тихо:

— Благодарю тебя, земля кормилица, за хлеб насущный…

Манька покосилась на железный каравай на столе. Это было неправдой, потому что тащила каравай она издалека. Но, заметив рыбу, решила, что это тоже хорошо, а, кроме того, вспомнила, что тело нигде не болит и даже ступни зажили, будто не топала она в железных обутках.

И это было хорошо.

— Благодарю за живую воду и тепло, которым ты согрела меня! Не оставь меня в трудную минуту, и да будут лета твои долгими и счастливыми и никакое зло не проникнет в тебя!

Что сказать еще, она так и не придумала. Она даже не была уверена, слышит ли ее земля.

— Ну, иди, Маня за стол, и пусть камень тает у тебя во рту! — позвал ее Дьявол.

Манька села за стол, подвинула к себе рыбу, впившись в нее зубами. Ничего вкуснее она не едала. И каравай железный жевался легко. Ломоть, отломленный Дьяволом, закончился быстро. Она даже подумала, не съесть ли ей каравай за раз, чтобы исчез он из ее жизни, но следующий кусок, который она попыталась отломить сама, мягким не был, а был он таким же железным, как и в прочие дни. Видимо, была какая-то норма, которую Дьявол помог съесть, и норму установил из вредности, чтобы не думала она, что он уже посчитал ее Помазанницей. Но Манька была рада и этому — от каравая осталась ровно половина.

Уходить Маньке совсем не хотелось. Но вечером, когда она надивилась на быстро наступившее лето, Дьявол объяснил, что жизни и тут не будет, если радиопередачи не прекратить. Радиоведущая обязательно прознает про Манькино злое дело — и слетится сюда столько нечисти, что места для нее не останется. Хуже, избам житья не будет… И надо бы так сделать, чтобы земля была такой во всем царстве государстве…

Ну, или как можно больше…

Утром следующего дня он разбудил ее как обычно ни свет ни заря. Заставил ее размяться на лугу и пододвинул котомку.