Но сам-то Дьявол много ли собирал на стороне? Его откровенность ранила гораздо глубже, чем железо вампира. Что, нужно было пройти мимо нищего? Или ударить хозяина, как он ударил ее? Или убить собаку соседа, который убил ее собаку?

Тогда получалось, что и в Дьявола надо плюнуть, раз он искал ее смерти.

— А ты разве, не нищая? — прочитал Дьявол ее мысли. — Что, кроме тебя, не нашлось вампира, который бы подал? Хорошенькое дело: нищая подает нищему. Или когда ты простила хозяина, он спасибо тебе сказал? Почему бы не забодать садо-мазо? Упреждать надо удар. И кто сказал, что я веду тебя на смерть? Смерти нет! Есть смерть вторая. Еще не известно, чем закончится ваше противостояние. Я поставил бы на тебя, если бы ты сносила железо. Пока ты его не сносишь, ты будешь передо мной и перед людьми — нищая, голодная, развратная, убогая.

Дьявол задумчиво смотрел в огонь, который тонул в его глазах, и лицо его стало грустным.

— Люди безропотно несут на себе крест, когда не анализируют свои поступки, руководствуясь голым желанием. А оно зачастую продиктовано идолами их сердечной чакры, которые ведут радиопередачи прямо в ум. Раньше люди обрезали крайнюю плоть сердечных объяснений. Голые факты и анализ объективно существующих причин и Закон Бога были им опорой, а теперь радуются, что сердце обещает награду. Но в сердце нет мозговых извилин. Там узел, куда приходит информация от матричной памяти. Сердце учит тебя любить, но кому как не мне знать, что любовь должна исходит от сознания, а не от сердца. И каждый день убеждаюсь, что сознание человека не способно любить. Вот ты, почему не ищешь Нечестивого Бога внутри себя, зная, что он есть?

— А как?

— Спроси сердце, как любить человека, который убил тебя. И послушай, что оно ответит.

Манька прислушалась. Сначала не было ничего, в области сердца была тяжесть, будто кто-то сжал его в руке. Но было в этом что-то человеческое, словно кто-то что-то пытался сказать, а слова у него застревали на губах. И вдруг…

«Помнишь… я сказал… я твоим именем… нарисую звезду на челе… Помню ли я… я всегда помню… пусть умрет голод внутри… души… в ограбленном доме я имя…» Говорили двое — мужчина и женщина.

Сердце замолчало. Она даже не успела понять, кто и почему говорил. Там тоже было темно. Она подняла голову и уставилась на Дьявола, будто пришел конец света.

— Это что было? — взвизгнула Манька. — Почему у меня там голос?

— Богатые наследники! Чистые, незапятнанные, нарисованные такими на твоем челе. А нарисовать сердцу можно все, что угодно. Если мышцы чувствительные стали, значит, ужас пришел в твой дом.

Манька промолчала. Мерзкое чувство пришло и ушло. Впервые в жизни она слышала себя, как другие, когда вспоминали. Словно порвалась завеса. Значит, внутренняя глухота не была врожденной глухотой. Она лежала на животе, подперев голову руками, прислушиваясь к сердцу — и смотрела в огонь.

Там снова было темно и тяжело. Наверное, завесу приоткрыл Дьявол.

Манька устроилась удобнее и закрыла глаза. Дьявол пил чай и корил себя, похохатывая, но бубнил так тихо, что она сквозь дрему не смогла разобрать, что насмешило его. До рассвета оставалась пара часов. Наверное, Дьявол даст ей поспать. Он не торопил ее, когда они просиживали с ним до утра.

Манька уже заснула, когда вдруг, сквозь сон, услышала, как с рядом раздался треск, такой сильный, что мысли ее мгновенно испарились, а в голове остался только страх.

Она вскочила, испуганно озираясь. Одно дерево рядом с нею было сломано, другие повалены.

Сон сразу же отлетел, голова стала ясной. Манька заметила, что Дьявол не ложился, он все еще пил чай и задумчиво любовался огнем.

— Это что было? — испуганно спросила она, понимая, что он как-то по-особому смотрит сквозь деревья в ночную тьму. — Это так… запинываются? — Манька кивнула на образовавшийся валежник, поднимая ветвь и посветив себе.

— А, это? — Дьявол взглянул на нее и зевнул. — Это избушки Бабы-Яги за нами плетутся. Сиротами остались. Хотя, понимают, наверное, что Баба Яга их не шибко-то ценила. Они ж как курицы, кроме того, больные обе… Подошли поближе к полену. Он им необходим, чтобы чувствовать себя живыми.

— В смысле? — ошарашено уставилась на него Манька.

Раздражение на Дьявола вспыхнуло в ней с новой силой. Он был хуже, чем все вампиры. Пока кормил ее своими россказнями и держал ее в страхе, и шуба, и баня были у нее под боком! Ну кто он после этого? Она не могла понять, как он мог издеваться над нею, шутить, помогать и учить одновременно. И свое раздражение даже не пыталась скрыть.

— Почему больные?

— Да как же им больными не быть, если в одной свинья разлагается, а во второй трупы покойников развешаны по всем видимым и не видимым помещениям? Если бы трупы смердячие гнили в твоих внутренностях, разве здоровая была бы? Трупные яды, кого хочешь, больным сделают…

— Ну, так… и… похоронить может их? — спросила Манька растерянно.

— Похорони, похорони! — согласился Дьявол, не замечая ее присутствия. Он опять был далеко и чему-то улыбался. Наверное, кофеями давился с помазанниками… Вернулся на минуту: — Сама знаешь, я не могу тебе помочь. На любой прах у меня жуткая аллергия, делаю разное и сею ужас… — сообщил он с виноватым видом и снова ушел в нирвану.

— А нечисть твоя — не прах?.. — разозлилась Манька в конец.

Она плюнула на снег, и зашагала в сторону изб, мысленно проклиная Дьявола и всю его Дьявольскую натуру. Чем ему мертвецы не угодили? Как всегда прикинулся шлангом. И не объяснишь, что совсем недавно сумел и стол собрать, и рыбу приготовить, и даже следы иногда на земле оставлял. Манька еще была под впечатлением ночного разговора, но уже развенчала Дьявола во всех ипостасях. Сам-то чем лучше вампира?! Она лишь презрительно окинула его взглядом и тяжело вздохнула, понимая, что ее работа будет не из легких. Но избы было жалко до слез, что такое сиротская доля, знала не понаслышке — и спрашивать у сердца ни о чем не собиралась.

Избы прятались за деревьями темною грудою.

— Цип-цип-цип! — позвала она избы, раздвигая ветви, которые за ночь оттаяли, теперь с них лилась вода, обдав ее с ног до головы. Она мгновенно промокла до нитки.

Одна из избушек выступила из тени деревьев и даже, или это просто показалось, мигнула своими окошками.

— Цип-цип-цип! — еще раз позвала Манька. — Идите сюда, глупенькие, я вас не обижу!

Заметив, что избы с места не двигаются, закричала Дьяволу грубо:

— Иди, препротивная отрыжка нечисти, объясни им, что я помочь им хочу!

— На противный я не отзываюсь — и на отрыжку тоже! — откликнулся Дьявол. — Если уж рассматривать, то, как раз наоборот. Противная — это ты, у тебя со лба вампир на них смотрит, а отрыжка… это, скорее, нечисть моя отрыжка… Если они за две недели не увидели в тебе человека, мне их не убедить! Они, Манька, две недели пытаются понять, как вампир может сидеть рядом с поленом, почему он рассаживает его по всем местам, и почему их отпустил. А если рассмотрели, будут мудро размышлять: где у вампира левая сторона, а где правая, и надо ли по личикам судить о человеке и вампире. Один раз они уже полюбили человека, как ты, но он их посадил на цепь.

Голос Дьявола был ничуть не тактичнее Манькиного. Манька сразу же впала в отчаяние, вспомнив, как присели угрожающе избы, когда она подходила к ним близко. А она-то собиралась поселиться с ними рядом! Она смерила взглядом ногу избы и поняла: земли у нее как не было, так и нет — нога была в четыре раза толще самого толстого дерева, а коготь выше и шире Маньки. Если такая нога пнет, она приземлится где-нибудь рядом со своей сараюшкой. Ишь, какие хитрые: на, Манька, спусти-ка нас с цепи, а признавать не станем!

Но избушка чуть-чуть приблизилась к Маньке и начала рыться в снегу, как будто ничего не случилось, но было заметно, что Маньке она обрадовалась. Не так, чтобы обрадовалась, боязливо, но помочь кроме Маньки им было некому. Если она правильно поняла Дьявола, избы не могли отойти далеко от полена. А взять полено, похоже, не могли. Лес — все, что у них было, ни души на сотни километров, разве что у гор были люди. Она тоже обрадовалась, что избы не ищут ей смерти. Было еще темно, но свет уже брезжил. Не кстати она вспомнила, что Дьявол опять пророчествовал, что спать ей не придется. Мысленно обругала себя, потому что пропустила пророчество мимо ушей. Могла бы вместо того, чтобы слушать бесполезные речи, прославляющие вампиров, давно вынести из бани свинью, нормально прогреться и помыться, и отыскать в избах какое-нибудь одеяло, а самое главное спать в тепле и сухости. Баня вполне бы сгодилась. Неужто не нашли бы общий язык?