— Вообще ни одного. Когуаров тоже, но они здесь водятся.

— Правильно.

Я взглянул на нее по-другому.

— Понял, что вы хотите сказать, — признался я. — Он вроде как когуар или медведь. Если я их не видал, это не значит, что тут их нет.

Она подошла к отцу. Тот открыл глаза и посмотрел на нее. Этим утром он не бредил и казался лучше, как она и сказала. Никогда не чувствовал себя в своей тарелке рядом с больными, потому что не знал, что с ними делать. Несколько раз собирался просить отца, чтобы он объяснил мне, да наблюдал иной раз, что в таких случаях делают другие. Особенно женщины: они, похоже, от рождения знают, как обращаться с больными, но откуда — хоть убей, не понимаю.

Я взял винтовку и пошел к ручью, чтобы прислушаться к окрестностям, но ручей звенел громко и слышно было плохо. Тогда я прошел с полмили вверх по течению, но не увидел ничего, кроме множества форели, а когда вернулся обратно в лагерь, Чантри уже проснулся и чистил револьверы. Никогда не видел, чтобы человек так трясся над револьверами. И еще над конем. Проходя мимо него, я по этому поводу что-то буркнул, и Чантри взглянул на меня:

— Мы ими живем, Доби. Человек без оружия и лошади в этих краях полностью беспомощен. Позаботься о них, и они позаботятся о тебе.

Конечно, то, что он сказал, имело смысл, но все равно слишком уж он над ними трясся. Отец тоже всегда меня ругал — не мог видеть, как я ставлю нечищенное ружье после охоты.

Потом вернулся старик, он все время хихикал. Налил себе кофе, посмотрел на Чантри и захихикал еще сильнее.

— Ну ты и сыграл с ними шутку, — сказал он. — Отличную шутку. Та шайка рвет и мечет. Ты загнал их в пруд, некоторых — даже по уши. Ты их здорово осадил.

Когда мы спросили, что случилось, старик рассказал, как Чантри устроил пожар.

— Я и сам в них пальнул, — сказал он, — просто для острастки. Я был далековато для хорошего выстрела, но одного из них задел. Здорово задел — выбил из рук винтовку, и он кинулся в кусты, словно заяц. Потом, правда, вернулся за оружием, но его кто-то уже забрал.

— Прекрасно, — улыбнулся Чантри. — Не каждый день находишь хорошую винтовку.

Это точно. Я пожалел человека, который потерял ее, одновременно радуясь тому, что эту винтовку в нас уже не нацелят.

Чантри посматривал на старика и наконец спросил его, когда он сюда приехал. А старик наклонил голову, и глаза его хитро засверкали. Он глотнул еще кофе и ответил:

— Я не обращаю внимания на годы. Не видел ни часов, ни календаря с тех пор, как был мальчишкой. Но вот что я вам скажу: когда я впервые появился на сухой стороне, то был уже мужчиной и мог справиться с любым, кто явился бы по мою душу. Только никто не явился.

— Но ты был знаком с Клайвом?

— Я знал его. Он был книжником, но при этом хорошим парнем… да, хорошим парнем. У него всегда был готов для меня кофе — никогда ждать не приходилось. Один раз путешествовал с ним в Мексику. С ним и еще одним парнем по имени Моуэтт. Но нас прогнали. За нами долго гнались, но у Клайва был друг — индеец отоми, он знал местность и вывел нас. В драке его убили, однако перед смертью он рассказал Клайву о каких-то бумагах. Индеец видел, что тот все время читает, и рассказал, что у его племени тоже есть бумаги и где они спрятаны. Древние бумаги, резьба и все такое прочее.

Ну, Клайву ничего не оставалось, как отправиться искать их, и он нашел. И не только это, а еще кучу неприятностей в придачу. Клайв Чантри построил хижину на уступе горы и зарыл или спрятал то, что нашел.

— А много у него было золота? — вставил я.

Старик засмеялся:

— Золота? Малыш, там и наперстка не наберется. Я-то уж знаю! Я был с ним! У нас троих было немного золота, пока не случилась та драка в Мексике. Нам повезло, что вообще удрали! У нас были лошади и два мула, на них мы нагрузили припасы. Везли порох, свинец и больше ничего. Золото? Чепуха!

Вот такие дела! Если только он не врал или сам все не перепрятал. Я взглянул на него еще раз. Может, он и старый, но хитрый, как лис.

— Ни разу не слыхал про индейцев отоми, — пробормотал я.

— В Мексике много племен, — сказал Чантри, — и у каждого свой язык. Я ничего не знаю про индейцев отоми, слышал только, что их язык отличается от других, у него нет родственных среди других наречий. Правда, это могут быть лишь слухи.

— Тот отоми был хорошим парнем, — сказал старик, — только бродягой, каких свет не видывал. Никак не мог усидеть на месте.

— И все-таки я верю, что золото было, — объявил я. — Или драгоценные камни, или что-нибудь в этом роде. Не представляю, зачем человеку тащить из Мексики какие-то старые бумаги. Вот только интересно, куда он их закопал?

Старик пожал плечами:

— Кто знает? Клайв умел хранить тайны. Никто не знал, куда он их спрятал. Не найдешь.

Чантри отошел под деревья и завернулся в свои одеяла, а старик остался сидеть у костра. Он смотрел в тлеющие угли и разговаривал сам с собой. Я взял винтовку и опять пошел на разведку к краю каньона. Добравшись, устроился среди скал и кустарника и принялся следить за тропами.

Банда была гнусная, и я не доверял им ни на грош. Чантри сказал, что поговорил с Моуэттом, но я не знал, верить ему или нет. По-моему, нельзя просто так прийти в лагерь к преступникам и поговорить с главарем, тебя же убьют в ту же минуту. А может, и поговорил.

И старика я не мог раскусить. Трудно поверить, что он здесь прожил так долго, а мы его даже не заметили. А там кто его знает… Марни правильно сказала насчет медведей и когуаров — если они могли жить, скрываясь в лесу, почему этого не мог сделать старик? Эта идея пришлась мне не по вкусу — не очень-то приятно думать, что кто-то на тебя смотрит, а ты его не видишь. Я даже огляделся вокруг.

Я сидел, стараясь ни о чем не думать, а в голове стучала одна мысль, которую я все время прогонял: оказывается, есть люди, которые могут рисковать жизнью ради каких-то бумаг. Неужели они представляли для них такую ценность? Это было для меня внове.

Перехватив поудобнее винтовку, я оглядел тропу. Пыли нет. Дыма нет. И все же что-то меня беспокоило.

Нужно бы подумать и о еде. У нас ее осталось не так уж много. Может, наловить рыбы? Я мог смастерить удочку и наловить форели — будет очень вкусно.

Я поглядел на тропу внимательнее и все равно ничего не увидел. Изучил окрестности, потом выбрался из кустов и спустился обратно в лагерь.

Когда я подошел к костру, Оуэн Чантри чистил сапоги.

— Что-нибудь увидел, Доби? — спросил он.

— Все спокойно, — ответил я. — Что, вы думаете, они собираются делать?

— Если у них осталось хоть немного разума, в данную минуту они убираются прочь. Но я не думаю, что у них есть разум или что они готовы признать, что только зря потратили время. Поэтому лучше всего им сейчас закопаться до тех пор, пока я не найду то, что они считают сокровищем.

— А не слишком ли много времени это займет? — спросил я, думая: как живой человек может прочитать мысли мертвого? Здесь десятки квадратных миль земли, трещины в скалах, дупла в деревьях — тысячи мест, куда можно что-то спрятать. Я так и сказал.

— Клайв знал меня, а я знал его, — возразил Чантри. — Он наверняка придумал какой-нибудь ключ, который поняли бы мы оба. Но я ничего не могу сделать, находясь здесь. Мне нужно подняться в хижину, осмотреться и постараться понять ход его мыслей.

— Как это? — спросила Марни.

Чантри положил тряпку, которой чистил сапоги.

— Я поставлю себя на его место. Он мог предвидеть, что его убьют.

Марни вспыхнула.

— Я понятия не имела, что его застрелят. Понимаешь, они думали, что клад спрятан в доме… на ранчо. Я тоже так считала.

— Ну и что? — Чантри холодно смотрел на нее в упор.

— Они сказали мне, что убьют его, если он не скажет, где клад, а я умоляла их не делать этого. Я познакомилась с ним во время прогулки, мы разговорились… Он был старше… Он показался мне гораздо старше тебя, Оуэн. Мне он понравился, он был настоящим джентльменом, а после того, как я побыла с ними… Мне нравилось, что он обращался со мной, словно с леди, нравилось слушать его, узнавать новое. Как правильно вести себя, что носить. По-моему, Клайв знал про все на свете. И когда они сказали, что убьют его, я стала упрашивать их не делать этого, сказала, что сама попытаюсь найти клад. Они согласились.