Но если можно будет из клетки создать новорожденного человека, то каким образом в него сможет вселиться взрослый эмс? Ведь нервная система ребенка развивается медленно. Значит, ему придется выдерживать кормление, купание, смену пеленок, будучи пленником в теле младенца. Будет ли сознание взрослого человека вступать в конфликт с медленным процессом роста детского тела? Не приведет ли это к нервным расстройствам или даже безумию ребенка, мозг которого занимает взрослый разум?

С другой стороны, телу нельзя дать самостоятельно развиваться до тех пор, пока оно не станет достаточно зрелым для комфортного вселения эмса. Ведь оно будет иметь свой собственный мозг, разовьется собственная личность, и подавление ее станет преступлением, тем психическим изнасилованием, которое Вестерн произвел над Дэннисом.

Теперь, если задуматься, ребенок, выращенный из клетки, должен иметь свои собственные гражданские права...

Так. С любой точки зрения — физиологической, психологической, законной или этической — это будет неправильно.

Пожалуй, Вестерн и сам понял это после того, как подобная мысль впервые пришла ему в голову.

Он должен был прийти к выводу, что создание искусственных тел вызовет гораздо меньше возражений. И, если эмс был взрослым, ему будет предоставлено взрослое тело, даже лучше, чем было в прошлой жизни, а если был ребенком, то и переселен будет в детское тело.

Но нельзя возвращать к жизни идиотов, умственно больных и неисправимых преступников. Или можно? Идиот становится идиотом вследствие нарушения биохимических процессов в теле или повреждения мозга. Здоровое тело и здоровый мозг могут повлиять на эмса к лучшему...

Да, все это можно выяснить только опытным путем.

Но мир и без того сейчас перенаселен. Куда же девать всех этих воскрешенных к жизни покойников?

Вестерн должен был обратить внимание на этот аспект проблемы. И, вероятно, он намеревался сохранить свои исследования в тайне, открываемой только избранным. Да, пока создание искусственных тел не налажено, пришлось бы пользоваться ворованными телами, но это очень рискованно. Хотя риск этот с лихвой оплачивался богачами и влиятельными лицами, жаждущими получить бессмертие. Но когда на рынок будут выброшены искусственные тела...

У Карфакса не было сомнений в том, что лет через сто Вестерн осуществлял бы тайный контроль над всем земным шаром. Он и его приспешники претворили бы в жизнь мечту, которая вдохновляла авторов несметного количества фантастических романов — мечту о власти над всем миром.

Властелин мира... Самый богатый человек шаг за шагом стал бы владельцем всех предприятий, осуществлял бы полный контроль над смертью, убирая неугодных и ставя на их место (вернее, в их тела) своих людей...

Ему даже не надо было бы спешить, устраивая все это. Временем он бы располагал поистине безграничным.

Нет. Краткое мгновение небрежности поставило крест на всех его начинаниях. Электричество равнодушно к положению человека, его богатству и замыслам. Оно выбирает путь наименьшего сопротивления.

Да, Вестерна не стало. Но мир уже никогда не будет таким, каким был раньше. Причиной тому является возможность сооружения «Медиума».

Автобус подкатил к перрону, и Карфакс увидел улыбающуюся Патрицию. Никогда еще она не выглядела такой красивой.

По пути домой Патриция засыпала его градом вопросов. В конце концов, он даже попросил ее дать ему возможность ответить на предыдущий вопрос прежде, чем она атакует его следующим. Патриция только расхохоталась — как он может не понимать ее состояния?

— Все прекрасно, — сказал он. — Только смотри, пожалуйста, на дорогу. Было бы очень некстати, выйдя невредимым из всего этого кошмара, погибнуть в глупой дорожной катастрофе.

— Я действительно очень возбуждена, — улыбнулась она. — Может, лучше тебе сесть за руль?

— Нет. Просто постарайся успокоиться. У нас впереди уйма времени обсмаковать все до мельчайших подробностей.

Через пять минут они уже стояли у двери. Патриция все никак не могла справиться с ключами.

— Я так волнуюсь! — виновато посмотрела она на него. — Даже пальцы не слушаются. Ну вот, наконец-то.

Он поставил чемодан перед лестницей на второй этаж и сразу направился к бару. Там стояла вазочка с кубиками льда, портвейн, виски, водка, джин, темное пиво и два бокала.

— Ты, должно быть, пригласила с десяток гостей, — рассмеялся он, положил себе в бокал кубик льда и налил виски.

Патриция стояла посреди комнаты, глядя на него с явным удивлением.

— Так где же гости?

Она, наконец поняла, что он шутит?

— Вечно ты стараешься разозлить меня, Гордон! Никаких гостей, разумеется, не будет. Я просто произвела инвентаризацию наших запасов спиртного. По твоей, кстати, просьбе. И, по правде говоря, мне казалось, что первое, что ты сделаешь — это схватишь меня, а не виски.

Он рассмеялся.

— Решай сама, что раньше. Так постель или отчет?

Она села и вынула из сумки пачку сигарет.

— Отчет, разумеется.

— Браво.

Патриция сделала глубокую затяжку, выдохнула дым и невинно поинтересовалась:

— Ты не будешь возражать, если я пропущу рюмочку, дорогой?

— Ради бога!

Он налил ей портвейн и, подавая бокал, склонился к ее губам. Губы оказались настолько жадными, что ему пришло в голову, что допрос с пристрастием можно отложить и на потом. Хотя нет. Она, конечно, изголодалась по сексу, но ему бы не хотелось, чтобы мысли ее в постели были заняты Вестерном.

Карфакс сел рядом с ней, вдохнул исходящий от бокала аромат, пригубил, ойкнул от удовольствия и опрокинул грамм тридцать.

— А теперь, — сказал он, — начнем обо всем по порядку с самого начала.

Она молча выслушала его и, когда он закончил, произнесла:

— Это, наверно, было ужасно. Я имею в виду зрелище разложившегося тела. Но все же мне его жалко, хотя он и был самым гнусным на свете негодяем.

— Запах от него был еще хуже, чем вид. Кажется, это зловоние исходило и тогда, когда он был еще жив.

— Ну что ж. На этот раз он уже не вернется. Так что выпьем за упокой его души, где бы она не находилась.

— Еще лучше — за то, чтобы он всегда оставался там, где находится сейчас, — поправил ее Карфакс. Выпил бокал до дна, закашлялся, вытер слезы и встал. — Идем. Я не в состоянии больше терпеть.

— Уверена, что это — лучший способ отпраздновать, — улыбнулась она и тоже встала.

Он взял ее руку и повел наверх.

— Должно быть, ты на самом деле исстрадалась, бедненькая, — заметил Карфакс некоторое время спустя. — В первый раз за все время исцарапала мне спину. Когда ты это делала, я совсем не возражал, но теперь спину изрядно печет.

Он поднялся с кровати и повернулся к зеркалу боком, разглядывая царапины.

— Теперь уж поухаживай за мной, раз ты это сделала. Залижи мои раны.

В ванной он достал бутылку спирта и коробку с пластырями. Патриция с сигаретой в зубах и с видом, очень далеким от раскаяния, вошла в ванную мгновением позже. Она обработала раны спиртом и наложила пластыри. Он повернулся, и она прижалась к нему обнаженным телом.

— Я еще не совсем удовлетворена.

Голос ее был совсем тихим.

— Дитя, уколовшись о шипы, больше не тянется к розе, — вспомнил он строчку из арабской поэзии.

— Что?

— Да так, не обращай внимания. Просто таким образом можно навеки отучить от секса.

Чуть погодя, уже одетый, Карфакс спустился вниз. Патриция последовала за ним в одном халате и попыталась было расположиться на том же месте на диване.

— Может быть, ты приготовишь кофе? — спросил он. — Мне нужно что-нибудь возбуждающее.

— Пожалуйста, — недовольным тоном ответила она, опуская ноги с дивана. — Растворимый? Или сварить покрепче?

— Сварить. И как насчет сэндвича? Тогда я еще, может быть, продержусь до ужина.

Она удивленно посмотрела на него.

— Я надеялась, что ты сводишь меня куда-нибудь. У меня что-то нет настроения стряпать сегодня вечером.