Машина выписывала чудовищные кренделя, на последней кривой ее занесло. Как назло, лопнула шина, и автомобиль перевернулся. Он был полностью выведен из строя, но я, как ни странно, не получила ни одной царапины. Через некоторое время меня подобрал полицейский автомобиль и отвез назад, к ресторану. Так вот, на том месте, где я ставила машину, блестела лужа тормозной жидкости.

Я отказалась от медицинской помощи и приняла вместо этого пару рюмок виски. В это время подошел еще один полицейский и сказал, что да, действительно в моей машине был поврежден тормозной цилиндр. В этом нет никакого сомнения. И сделано это было на стоянке перед рестораном, потому что прежде тормоза были в полном порядке, а после ресторана я ими совсем не пользовалась до того злополучного спуска.

— И ни у кого другого, кроме Вестерна, не могло возникнуть желания убить вас?

— Ни у кого.

Пятьдесят очков из ста в вашу пользу, подумал он, а вслух произнес:

— Расскажите обо всем с самого начала, не то мы так и будем бродить вокруг да около. Вопросы я буду задавать потом.

— Хорошо. — Она вздохнула. — Вы знаете, что мой отец был профессором физики в Бигсурском университете, в Калифорнии?

— Я читал об этом в газетах. Между прочим, все, что мне известно по этому делу, я почерпнул в «Нью-Йорк Таймс». Местные газеты упоминали об этом лишь мельком.

— До того, как переехать в Бигсур, он преподавал в университете штата Калифорния в Лос-Анджелесе. Уже тогда, должно быть, отец работал над «Медиумом». Он проводил массу времени над уравнениями, чертежами, схемами, крохотными моделями тех или иных устройств — я видела это, когда приходила к нему в кабинет. А когда однажды спросила, над чем он работает, отец отшутился, сказав, что это будет величайшим открытием после сотворения мира.

— Считается, что эту фразу произнес Вестерн.

— "Медиум" — не единственное, что он украл у моего отца. Папа всегда хранил бумаги у себя в сейфе. Но когда мы переехали в Бигсур, он соорудил какое-то электронное устройство, небольшое по сравнению с «Медиумом», но пожирающее чудовищные количества энергии. Вы бы только взглянули на наши квитанции на электроэнергию...

— Они уцелели после пожара? — спросил Карфакс, затем поспешно добавил: — Я знаю, я обещал молчать, но есть некоторые вещи...

— Нет, все они сгорели. Разумеется, электрическая компания хранила учетные книги. Именно хранила — в прошлом времени. Не удивляйтесь. Когда я их запросила, мне ответили, что они уничтожены. Это было спустя полгода после пожара, и компания заявила, что они не сохраняют записи платежей столь длительное время. В Любом случае, мне было известно, что устройство использовало огромное количество энергии.

Мы жили вместе и расходы делили сообща. Я была секретарем ректора университета. Зарабатывала неплохо, но оплачивать половину стоимости электричества мне было все же не по карману. Отец говорил, что сам все уладит. Но я знала, что он не смог бы этого сделать. А через несколько месяцев папа сказал, что идет к одному человеку, у которого можно одолжить деньги под очень небольшие проценты. Угадайте, кто это был?

Карфакс решил промолчать.

— Его племянник. Мой двоюродный брат. И ваш. Да, отец раздобыл денег. Но он, видимо, вынужден был рассказать Вестерну, над чем работает. И все таки, разве кто-нибудь авансировал бы такую бредовую, не от мира сего штуку? Это было бы похоже на финансирование сооружения вечного двигателя.

Что, подумалось Карфаксу, теперь было теоретически возможным. «Медиум» открыл дорогу к вещам более важным, чем общение с покойниками.

— Отец, должно быть, сумел даже провести убедительную демонстрацию действия машины. Не знаю. Никогда не встречала Вестерна в нашем доме, да и папа ни разу не обмолвился о том, что тот был у нас. Но я много времени проводила на работе, а потом уехала в отпуск...

Карфаксу хотелось спросить у нее, знает ли она с полной определенностью, что отец одалживал деньги именно у Вестерна. Как бы читая его мысли, она продолжала:

— У папы вдруг нашлись деньги и на оплату счетов за электроэнергию, и на покупки дополнительного оборудования. Я точно знаю, что первый раз он заплатил двадцать тысяч долларов, второй раз — десять тысяч.

— Тридцать тысяч? — изумился Карфакс.

— Добрая часть пошла на электронные блоки, компоненты, приборы. Отец не говорил мне, откуда берет деньги, над чем именно работает. Всему свое время, сказал он однажды, а пока что мне не нужно беспокоиться. Оплата производилась наличными, а накладных я не видела. Если они и были, то все равно сгорели. Или кто-то изъял их... А отец так и не объяснил мне сущности своей работы. Может быть, боялся, что я сочту его сумасшедшим, посмеюсь над ним? Наверное, так бы оно и было, но я ни за что не высказала бы своих мыслей вслух.

Патриция помолчала, нахмурившись, и через некоторое время произнесла:

— Нет, надо быть честной. Вряд ли я смогла бы молча смотреть, как мой отец теряет рассудок. Может, быть даже прибегла бы к помощи психиатров. Я не верила в жизнь после смерти, никогда не верила ни во что сверхъестественное... Но и он не верил. Во всяком случае, насколько мне это известно. Моя мать умерла четырьмя годами раньше, он очень тяжело перенес эту утрату. Именно поэтому я переехала к нему. Боялась, что он от горя наложит на себя руки. А если быть до конца честной, то я нуждалась в нем не в меньшей степени, чем он — во мне. Я тоже, конечно, любила маму, к тому же только-только получила развод... Словом, я переехала к нему, чтобы он мог утешить меня, а я — его.

Она открыла сумку, вынула тонкий платочек и приложила его к глазам.

— Может быть, у него было желание удостовериться, что она не исчезла совсем, что он еще встретится с нею... Разве Артур Конан-Дойль не увлекся спиритизмом после смерти своего сына?

— Помнится, не сам он, а кто-то из его семьи.

— Я уверена, что папа подошел бы к этой проблеме чисто по-научному. И не стал бы спиритом. Но вполне возможно, что мамина смерть мало что имела общего с его проектом; может, он случайно наткнулся на принципы «Медиума». Но, как это обнаружилось позже, открытие было не таким уж счастливым.

Глядя на траву, все еще влажную от росы, на птичью возню, Карфакс не испытывал никакого интереса к проблеме бессмертия. Если он и ощущал что-либо, так это заинтересованность в продлении жизни в этом мире. Покойники есть покойники, они никогда не вернутся в этот мир, разве что в качестве пищи для трав и насекомых. А похоронные обряды зачастую делали невозможным даже это.

Теперь он засомневался даже в продолжении жизни как таковой. Человек делал все, от него зависящее, чтобы погубить все живое, включая самого себя.

— Был вечер семнадцатого марта, — сказала Патриция. — Я поехала в Санта-Крус навестить приятелей по колледжу и вернулась примерно к часу ночи, усталая, но довольная хорошо проведенным временем. Бак был почти пустым, а я знала, что автомобиль понадобится отцу утром, так как его машина находится в гараже. Ему нужно было, как он сказал, поехать на заседание кафедры, но не сказал, почему.

Поэтому я решила заправиться и только потом ложиться спать. Это, по-видимому, спасло мне жизнь. Как только я отъехала от бензоколонки...

Она громко всхлипнула и прижала к губам платок. Голос ее стал глухим.

— Раздался взрыв. Его слышал весь город. Дом был в пяти кварталах от бензоколонки, но грохот меня оглушил. В нескольких кварталах вокруг посыпались стекла из окон, а соседей буквально повышвыривало из кроватей. Я... мне пришлось переждать несколько минут, настолько я была потрясена. Потом помчалась к дому. Я почему-то знала, что это был мой дом.

Он пылал гигантским факелом. Пожарники прибыли почти одновременно со мной и первый час потратили на то, чтобы уберечь от огня соседние дома. Я не могла ни двигаться, ни говорить; просто сидела и наблюдала за пламенем и пожарниками, полицией и собравшейся толпой. Затем одна из соседок указала на меня полицейскому — так, по крайней мере, она рассказывала позже, и следующее, что я запомнила — это как меня увозят в карете скорой помощи. Врач дал мне успокоительное, и я проснулась только вечером следующего дня. Но мысли продолжали путаться, и я все еще была очень слаба.