Глава десятая

ДОЛИНА РЕЧНОГО КРЕСТА

1

Из куцего подростка к началу лета Лобик превратился в порядочного медведя. Но выглядел несколько худоватым. Это и понятно: какая такая пища зимой и весной. Ни ягод, ни орехов, так, корешки, личинки, трава да изредка мелкая пожива вроде браконьерского рюкзака или хлебных сухарей. Бока у него запали. Охотиться за более слабыми животными он не умел и не мог. В этом было повинно его воспитание.

Примерно к тому же времени окончательно определились границы его владений. Лобик не раз обходил склоны гор между двумя речками и нигде не встретил следов другого медведя. А чтобы ни у кого не оставалось сомнения, чьи здесь угодья, он много раз, испытывая при этом скорее потребность почесать живот, чем сделать отметину, все же вытягивался во весь рост около какого-нибудь заметного граба или бука, даже на цыпочки становился, и, пока чесал брюхо, цепкими когтями своими делал глубокие царапины на коре — по четыре, пять шрамов с каждой стороны дерева. Они приходились на уровне среднего человеческого роста. Отходя в сторону, Лобик не без уважения к себе оглядывал эти царапины.

Так он предупреждал пришельцев, что здесь не бесхозные леса, а его, Лобика, охотничьи угодья.

Правда, медвежьи отметины мало кому попадались на глаза, но однажды их увидел зоолог Котенко и сделал приятную для себя запись; до сих пор в этих местах медведь не встречался. С новосельем вас, Топтыгин!

Когда у Скалистого люди прочёсывали леса в надежде отыскать Козинского, Лобик забеспокоился. Он ощущал не страх, а неудобство, какое бывает, если попадёшь после привычного одиночества в большое общежитие. Раздосадованный вторжением, Лобик долго колесил с увала на увал и в конце концов снова заявился на то памятное место, где попробовал вкусное мясо и ужасную жидкость.

Тут были новости: разбитая банка и отчётливый запах Архыза.

Лобик изучил осколки, покатал уцелевшие банки, но так и не догадался их открыть. Пробовал лапой, пробовал на зуб. Твёрдо и скользко. Неудачно. Можно бы и бросить бесполезное занятие, но уходить ему тоже не хотелось. Он провёл среди банок ночь и ещё почти день — тот самый день, когда с пастбища Абаго пошёл вниз караван лошадей с турами.

Стояли последние дни июня, золотое время самых долгих дней и очень коротких ночей. На лугах трава вымахала выше колен, и от ярких цветов рябило в глазах.

Когда вьючные лошади лесников миновали луга и начали спуск через лес на границе заповедника, Саша сжалился над Архызом и спустил его. Здесь уже не запретная зона.

Овчар ещё некоторое время шёл сзади, как бы привыкнув к неволе, но, когда Саша сказал: «Порезвись», ожил, обогнал караван и умчался в лес.

Бестолковая беготня ему быстро надоела; он вспомнил, что где-то поблизости недавно отыскал лакомую банку. Архыз постоял, ориентируясь, потом сделал круг и вскоре почуял не запах банок, а запах Лобика. Тогда он пошёл прямо на этот запах.

Лобик мирно дремал, когда овчар подкрался против ветра и прыгнул через него. Как ни внезапна была дружеская атака, Лобик все же успел огрызнуться и клацнуть зубами вслед Архызу. Он вскочил, и минуту или две они гонялись друг за другом, одинаково обрадованные встречей. Затем Архыз остановился перед банкой, Лобик заворчал: моё… Архыз покатил банку, подталкивая её носом. Лобик с интересом следил, что будет дальше. Не желая оставаться в роли наблюдателя, он тоже поддал лапой другую банку, она покатилась немного, и тут у Архыза произошло то самое, что и в первый раз. Банка разбилась. Запах мяса просто свёл медведя с ума. Он бросился к лакомой поживе, но Архыз заворчал куда более грозно, чем когда-то у детского корыта, и Лобик благоразумно отступил.

Наконец и ему повезло. Обеими лапами он поднял другую банку, встал на дыбы и выпустил её. Раздался глухой стук, запахло мясом. Лобик повёл жёлтыми глазами на Архыза, но тот лишь коротко оглянулся и от своей банки не отошёл. Теперь, значит, кто скорей…

На мшистых камнях лежали ещё две банки. Лобик подошёл к ним уже со знанием дела. Поднял, даже подшвырнул, зазвенели осколки. Подбежал Архыз. Почти сытый медведь спокойно уступил ему место, а сам повторил операцию с последней банкой и принялся за неё.

Покончив с едой, подобревшие, ленивые, они легли так близко, что могли достать друг друга носами, подремали самую малость, потом овчар поднялся и пошёл. Лобик за ним. Когда Архыз побежал, вспомнив, как далеко ушли теперь лошади, медведь не отстал.

Ловцы туров сделали привал, чтобы дать коням передышку. Сняли клетки, нарвали турам травы. Кони с отпущенными подпругами разошлись по поляне.

Архыз выскочил из кустов, отряхнулся и лёг рядом с Сашей. Лошади только глаза скосили на овчара. Уже привыкли. Но в следующее мгновение они захрапели и шарахнулись в сторону. И туры перестали жевать, беспокойно забили копытцами по тесным клеткам.

Старшой снял винтовку.

— Никак, медведь близко, — сказал он и встал, но Саша уже догадался, кого мог привести за собой Архыз.

— Положи ружьё, — тихо произнёс он. — Если и медведь, то мой.

— Какой ещё твой?

— Потом, потом, ребята. Я сейчас…

Он взял Архыза за ошейник и вошёл в кусты. Ну конечно! Отступая задом, перед ним возник Лобик. Он с интересом следил за Сашей. Ушки его торчали упруго и стойко, вырез отчётливо просвечивал.

Саша прошёл в пяти шагах от него, словно и не заметил. А потом сел, не отпуская Архыза. И тогда Лобик, успокоенный позой Саши, отсутствием ружья, видом своего друга-овчара, сделал шаг, другой, подошёл совсем близко. Чёрные ноздри его тревожно трепетали. Но стоило Саше протянуть руку, как он отскочил.

— Держи! — К морде Лобика полетела конфета.

Он нашёл её в траве и стал жевать вместе с бумажкой. Облизнувшись, потянулся ещё. Саша держал вторую «Коровку» в протянутой ладони до тех пор, пока Лобик не осмелился взять её прямо с руки. Медведь скусил половину, зачавкал, довольный, а когда брал вторую половинку, почувствовал на своей шее ладонь человека. Но не отпрянул, а лёг на живот, мордой к Саше, и стал слушать, что он такое говорит.

Вот так их и увидел старший лесник, выглянув из-за кустов: овчара, медведя, Сашу с рукой на медвежьей шее. Рот у лесника раскрылся от удивления.

Наверное, он все-таки неудачно шевельнулся в кустах; Лобик живо скосил в сторону жёлтые глаза, поднялся, боком ушёл в сторону.

— Иди и ты. Погуляйте. — Саша похлопал Архыза по спине.

— Колдун ты, что ли? — спросил лесник у Саши, оглядывая его с каким-то смешанным чувством удивления и почтительности.

— Просто к дикарям надо подходить без камня за пазухой, — смеясь сказал Саша. — Они понимают не хуже нас. И помнят добро. Никакого колдовства.

Он мог бы рассказать своим спутникам немало интересного на этот счёт, даже поучительного, о чем сам узнавал от зоолога Котенко. Разве вся прошлая история человечества не свидетельствует о дружбе людей с животными?

Собака, вероятно, первое дикое животное, приручённое, а потом изменённое человеком. О собаке Брем пишет, что ей «недостаёт только дара слова, чтобы быть человеком. Ни об одном животном не существует столько рассказов, доказывающих её понятливость, память, рассудительность, дар воображения и даже чисто нравственные качества, каковы верность, нежность, благодарность, бдительность, любовь к своему господину, терпеливое отношение к его детям и яростная ненависть к его врагам».

Когда человек был слаб, а окружающий мир враждебен ему, собака со своим острым чутьём, ловкостью и силой сохранила тысячи жизней, спасла от голода целые племена и проявила бесконечную жертвенность, охраняя людей от хищников.

Да только ли собака!

Приручив лошадь, люди сумели быстрей расселиться по всему лику Земли и познать материки в десятки раз скорее, чем если бы пользовались только своими слабыми ногами; приручив верблюда, они проникли в пустыни и отыскали благодатные оазисы среди песков; осел и лама помогли человеку узнать, что такое горы, а покорив перевалы, проникнуть в ещё не изведанные края. До сих пор северные олени обеспечивают жизнь племён и народов у Полярного круга, а приручённый слон выполняет самую тяжёлую работу на юге азиатского материка.