— Да он, падла, колёс нажрался — все шизы — клей нюхают, всякую дрянь глотают! Уроды.

— Ну, так зачем ты хотел разбить витрину? Социальный протест? Или как?

Я потрогал онемевшую челюсть.

— Из протеста.

— Дыхни.

— Пожалуйста.

— Перегара нет, — сержант почесал за ухом. — Стекло цело…

Неожиданно ожила рация.

— Что? Да понял, едем.

— Вилис, а с этим что делать?

— А… Пропиши пару горячих и нахуй.

Коротко свистнуло. Меня перегнуло пополам. Второй удар свалил на колени. Перед тем как хлопнула дверца носок ботинка впился в копчик. В глазах потемнело. Не знаю, как долго я отдыхал, но…..

Вася заворочался. Я быстро убрал тетрадку в стол. Оставил несколько листов с опалёнными краями.

Я знаю, что не люблю себя, а более того — ненавижу, и никакие песни не убедят меня. Потому что на самом деле мне плевать. Да, мне плевать — на мой талант, который мне только вредит, на мою жизнь, которая как паровоз летела на всех парах и влетела в тупик — поздно тормозить, надо назад сдавать — хрена лысого — гордость не позволяет...

Все — богатые и бедные, преступники и праведники, здоровые и больные достигнут черты, которая всех уравняет — три метра в глубь земли-матушки.

— Чо, с самого с ранья за работу?

Я кивнул.

— Вот письма просматриваю. Хочешь взглянуть?

Вася взял один и начал читать вслух ещё не проснувшимся голосом: "Понтий Пилат угодливо просил валерьянку. Невыносимо было наблюдать унижение этого достойного представителя рода полосатых. Как он валялся на полу, глядя ошалевшими глазами, как тёрся о ноги…"

— Нафиг!

Взял другой.

— "А котята спали как дети — не клубочком, а совсем как люди, совсем очеловечились, и подумал я — снятся ли им сны… назвал Барсиком"

Бросил на стол. Взял настоящее письмо.

— Открыл окно и увидел юные листочки. Думал что на всём дереве. Однако только на одной веточке, что над окошком. Видимо тёплый воздух тянет, — вот яблонька и проснулась.

— Хм. А тута что?

Я протянул второе.

— "Когда раскалывал чурбаки обнаружил интересную штуку. Когда-то на юное деревце прикрутили проволоку — может бельё вешать, не знаю. И вот проволока вросла в ствол. Но вот беда — там, где ствол охватывала стальная петля развилась гниль, …дерево из-за неё упало…" Пурга какая то! Тут башка раскалывается, а он о дереве гнилом жалкует!

Вася ещё продолжал бурчать, но я сделал вид, что горячо заинтересовался корреспонденцией.

"На табуретке лежит кошка, а в животе у неё неизвестное число жизней; она тихо напевает песню полного желудка. Смотрит на меня слегка прищуренными глазами, и только Бог ведает, какие мысли кружатся в серой в чёрную полоску головке…

…и масти разные и характеры — один непоседливый, другой спокойный, третий важный, четвёртый флегматичный. Мама их вылавливала и мыла по одному. После умывания допустила к заправке. Котята и лезли по-разному — кто на жалость хотел просочиться, кто бочком, а кто нахрапом. Чёрный с манишкой вообще непонятно как прокрался — из-за спины, под левую лапу и к соску. Смотрел на них и думал — вот оно счастье. Если ты кого-то вырастил, кому-то помог, не разрушил себя алкоголем и дурью, то уже сделал большой шаг к свету. Не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, что такое добро и зло в каждом конкретном случае".

"Интересное совпадение…" — подумалось — Никогда бы не подумал: Вилкс и котёнок.

Шлёпанье босых ног удалилось в туалет, потом в ванную, потом на кухню, откуда донёсся радостный вопль — Вася наткнулся на грушевую эссенцию.

— Прощай, мой торт. Ты мог бы получиться очень и очень вкусным, — тоскливо подумал я и возложил на алтарь дружбы один из самых важных и дефицитных компонентов.

— Н-да… Ну, ты понял, Славушка? Понял, бабушка. А что ты понял, Славушка? Да ни фига я не понял, бабушка.

Я закрыл папку и пошёл завтракать.

— Короче так, Бакс — ты подожди, а я схожу, поспрашиваю — мне Коста денег должен.

Парень в кожанке вразвалку направился к подъезду.

Внутри возился пожилой дядька в комбинезоне.

— Добрый день. Вы не подскажете, Константин Мухин на каком объекте?

— Костя, к тебе гости! — мужчина в спецовке рассмеялся и, достав ещё один счётчик тщательно сдул с него пылинки.

— Я тут!

— Идите, только осторожно — ремонт, сами видите.

— Спасибо.

Парень, не вынимая руки из карманов, медленно поднялся и исчез за противно заскрипевшей дверью.

Минут десять ничего не происходило, затем донеслось:

— Всё, я сказал. Чао, бамбино.

— Ещё умолять будешь! Посмотрю, как ты запоёшь, козёл! — прошипел голос визитёра.

И, схваченный твёрдой рукой, его хозяин показался в проёме.

Затем, словно на лыжах съехал по лестнице и вошёл в контакт со стеной. Та содрогнулась. Тело плавно сползло на пол. Мужчина в спецовке поднял голову.

— Я ж говорил осторожно! Один стоит сороковник, а тут десять!

Испуганно приложил ухо к груди лежащего.

— Дышит, кажись.

Собрал счётчики в коробку и потащил её по полу.

Некоторое время спустя тело пошевелилось, шатаясь, встало на ноги и побрело к машине, ощупывая себя руками.

Худощавый парень равнодушно посмотрел, как водила усаживает горе-вышибалу в машину, та, визжа шинами, рвёт с места и исчезает в птичьем гомоне.

— Ну, что: пиздец котёнку — срать не будет? А ведь он прав — начнётся ломка, на коленях приползу. Сука!

Ударил кулаком по стене пытаясь испугать зарождающийся страх. И пошёл собирать инструмент.

Погода стояла — впрямь как у нас в Поволжье — небо чистое, светящееся.

Солнышко весёлое, с лёгкой балтийской ментальностью, тучи — те по краям, словно сливки в вазоне. Жаль что до этого небесного пломбира далеко — только на воздушном шаре можно добраться. Мы шли и разговаривали.

Дойдя до озера, присели на чахлую траву. Мягкая тишина окутывала берега, мне сразу вспомнился привал на Сеглини. Такая же тишина… Посреди озера меж кудрявых барашков-облаков плавала лодка, а в ней сидел рыбак. Иногда он перебрасывал снасть — тогда разносилось постукивание, поскрипывание, и как финал — звук разрезаемого полуденного зноя. После всплеска рыбак садился и сливался в одно целое с лодкой, озером и днём…

— Вот я и говорю — тебе надо о себе заявить, — продолжил искуситель — И громко — дай ему понять, что ты не только про животин можешь писать!

— Идея, конечно, хорошая, — вяло отбрыкивался я — Но сколько сейчас помирает. Людям интересно нечто из ряда вон выходящее. Вон, помнишь Кобейн застрелился — вот это материал! А тут что — единственно, что он твой друг и мой бывший одноклассник…

— Его памяти — неожиданно жёстко сказал Вася — Ты же можешь. Я читал твои заметки — цепляет. А тут — человек. И ещё… — он посмотрел по сторонам и шёпотом добавил — говорят — сглазили…

Я хмыкнул.

— Что, кому-то не понравились его речи за здоровый образ жизни?

— Нет, — голубые глаза приблизились так, что рот оказался у самого уха.

— Ты что, серьёзно? Это ж не Америка.

— Не Америка. У нас своя.

— Вот это действительно хороший материал. А ты то откуда знаешь?

— Понимаешь, мы ж с детства друзья — росли в одном дворе, ты же помнишь…

— Когда это было…

— Так он как металлом увлёкся, так и в эти дебри полез.

— Я тоже клёпаный ходил и хаером[26] полы мёл, ну и что?

— Короче, я видел у него Чёрную Библию.[27]

Я присвистнул.

— Огось!

— Вот и прикинь член к носу.