Они прибыли только к утру, и Шубников тотчас приказал штабу разослать толковых офицеров на грузовиках по дорогам, дав каждому по нескольку бочек бензина: надо подтянуть отставший транспорт, и особенно пушки. Слитые цистерны сразу же уходили в обратный рейс. Шоферы не успевали даже хлебнуть горячего супа, довольствовались салом со свежеиспеченным в полевой пекарне хлебом. Чертыхаясь, они залезали в холодные кабины — по двое в каждую: один спит, другой ведет машину.

Капитан Боев тоже собирался в тыл. Почти сутки провел он на Одере, побывал на КП корпуса, удалось даже коротко переговорить с начальником штаба полковником Бородиным, завтракал в самоходном полку, ведущем беспокоящий огонь по западному берегу, о многом услышал, многое увидел и теперь спешил в свою редакцию корпусной газеты, которая застряла без горючего в ста километрах отсюда, в деревне Химмельпфорт.

На КП корпуса Боев встретил старшину Батьянова — командира взвода разведки, с которым он познакомился еще в Белоруссии, в районе Барановичей — там в лесных чащобах разведчики вели поиск, прокладывая для танков наиболее удобные и безопасные маршруты.

Разведчик сидел на снарядном ящике и курил.

— Здравствуй, Толя! — сказал Боев.

— Привет, корреспондент. Что-то я тебя давно не видел.

— Да тебя не поймаешь. Ты все где-то там.

Батьянов улыбнулся, отстегнул от пояса эсэсовский кинжал в красивых ножнах и протянул его Боеву.

— Возьми на память. Вчера я такого гуся привел, командир танкового полка СС. Важный гусь. А вообще, дорогой Володя-корреспондент, неплохо мы сюда притопали. Смотри, вон он, Одер, а за ним и Берлин. Так-то, Володя. Я вчера в городок один заскочил — свет горит, телефоны работают, даже ихний штаб не успел убежать. Не ждали. Вот там я и взял этого гуся да с ним еще кое-кого. Так что давай приходи к нам во взвод, вместе пойдем на задание. Сейчас мне за Одер надо, на плацдарм. Но туда я тебя не зову, там еще тяжеленько.

— Да нет, я бы с тобой пошел, но меня в редакции ждут. У них с материалом туго, малость поотстали.

— Ну счастливо тебе, корреспондент. Еще повидаемся.

Батьянов встал и подтянул ремень на черном трофейном меховом комбинезоне — он по-прежнему носил два пистолета, справа и слева.

Теперь Боеву надо было искать попутную машину. Это оказалось непросто: машины двигались преимущественно с востока на запад, а не с запада на восток. Можно, конечно, попроситься на цистерну. Да где там пристроиться? Кабины заняты, кузова нет.

— Притащи пару перин, положи их между цистерной и кабиной, — посоветовал знакомый старшина из автобата, — только держись крепче, а то ветром снесет.

Перины достать было нетрудно. Красные и синие, они валялись среди щебня разбитых домов. Пристроиться на узкой площадке сложнее. Но Боев пристроился, крепко ухватившись за металлические поручни.

Ехали долго, чуть ли не три часа. Боев замерз, окоченели ноги. Обутые в кирзовые сапоги, они свисали над бегущей заснеженной землей, обдуваемые январским ветром.

У развилки с указателем «Химмельпфорт» цистерна со скрежетом остановилась. Водитель на прощание помахал рукой, и Боев зашагал на непослушных ногах по проселку.

«Химмельпфорт… Довольно странное для деревни название, — подумал Боев и, припоминания немецкие слова, перевел: — „Небесные ворота“ или, может быть, „Ворота в небо“?»

Совсем близко от шоссе, на самой окраине деревни, виднелись редакционные автофургоны — ЗИС и «студебеккер» с деревянными надстройками. Они стояли, плотно прижавшись к брандмауэру большого двухэтажного дома.

Дом выделялся среди других деревенских строений в серой штукатурке и с красными черепичными крышами. Вид у него был явно не крестьянский: стены облицованы пунцовым обглазуренным кирпичом, широкий балкон, причудливая башенка с флагштоком. Не дом, а, скорее, буржуазная вилла с окраины большого немецкого или австрийского города.

Боев открыл тугую, обитую медью дверь и сразу очутился в гостиной с черным деревянным потолком и огромной впадиной камина, прикрытой чугунной решеткой. Камин горел жарким пламенем. Боев с удивлением увидел, что топится он кусками автомобильной покрышки. Часть этой покрышки валялась у камина, и рядом лежала лучковая пила; ею, видимо, распиливали резину.

В гостиной было пусто, но на круглом столе с массивной ножкой лежали мокрые оттиски газеты и полоски гранок.

Боев сбросил шинель на деревянный диван и, приоткрыв дверь, заглянул в соседнюю комнату. Там оказалось темно, но слышался храп: кто-то спал.

— А, это ты, Боев? — Из другой двери мелкими шагами вышел ответственный секретарь редакции майор Рубинов.

— Я, Борис Матвеевич.

— Располагайся пока. Полосы прочитаю, тогда поговорим.

Рубинов — маленький, очень худой человек, с воспаленными, несколько навыкате глазами — взобрался на высокое венецианское кресло и погрузился в чтение; щурясь, он иногда подносил к тексту лупу.

Не отрываясь от газетной полосы, спросил:

— Ты знаешь последнюю сводку? Мы форсировали Одер.

— Я был там.

— Тогда пиши в номер. Заголовок: «Наши за Одером». Или нечто в этом роде.

— Напишу. Дай чего-нибудь поесть.

— Проценко! — позвал Рубинов.

Через минуту из темной комнаты выглянул шофер Проценко — рыжий, толстый дядька в засаленной гимнастерке без ремня.

— Слушаю.

— Покорми капитана.

— Ладно, — безразлично сказал Проценко и, даже не взглянув на Боева, удалился.

Минут через пять из той же двери вышла немолодая немка в белой наколке и таком же белом фартучке, плотненькая, небольшого роста и неопределенного возраста. В руках она держала мельхиоровый поднос. Сделав книксен, поставила его перед Боевым. На подносе капитан не без удивления увидел набор изящных голубых тарелочек с аккуратно нарезанными ломтиками консервированной американской колбасы и розового свиного сала. Черный хлеб был тоже нарезан очень тоненькими продолговатыми кусочками. Чай дымился в золоченой чашке с вычурной ручкой. Сахар, мелко наколотый щипцами, лежал на серебряном блюдечке.

— Вы тут, я вижу, устроились, — весело сказал Боев, рассматривая одну из тарелок. — Голубые мечи. Посуда короля Августа.

— Хоть и не королевская, — в тон ему откликнулся Рубинов, — но баронская, по крайней мере. Этот дом принадлежал какому-то отставному кайзеровскому генералу. Все сбежали, остались вот служанка с детьми да старый садовник.

Когда Боев поел, немка в фартучке собрала посуду и, сделав книксен, удалилась.

— Ну и куда же дальше, в Берлин? — Рубинов отложил полосы в сторону.

— Нет, в Берлин рано.

— Почему?

— Балтика у немцев. У нас правый фланг оголен. Мне в штабе полковник Бородин обрисовал обстановку довольно подробно. Наши танки на Одере, а горючее за Вислой, тылы растянулись, стрелковые дивизии отстали. И вдобавок ко всему справа нависла мощная немецкая группировка, вот-вот готовая ударить. Начальник штаба считает, что нас повернут на север, к морю.

— Да, с горючим скверно, — сказал Рубинов, будто только это имело существенное значение из того, что услышал от Боева. — Редактор вон уехал вперед на мотоцикле, сам повез тираж. Мы с трудом нацедили ему канистру. А газету сегодня печатали вручную — все устали, спят. Пойду и я подремлю, а ты пиши. Много не надо, строк восемьдесят на первую полосу.

— Ладно.

Боев вытащил из планшета блокнот, пристроился на диване, сняв сапоги, и повесил портянки на чугунную решетку у камина. Поставил рядом керосиновую лампу с фарфоровым абажуром и привычно начал водить по бумаге огрызком мягкого карандаша.

Он скоро согрелся и даже вспотел. Резина горела в камине с каким-то промышленным гулом. Из камина валил жар и распространялся по всей комнате.

Корреспонденция получилась довольно стандартной, без затей: дороги, снег, танки, Одер, покрытый тонкой коркой льда, имена тех танкистов, которые первыми переправились на западный берег. И в заключение два слова, ставшие уже традиционными: «Наступление продолжается».