Так шли они весь день, а к вечеру поняли, что все их усилия спастись напрасны. Временами ветер доносил до них совершенно отчетливо голоса приближавшегося каравана.

Скорбные, изнемогавшие от усталости и волнения, они остановились. Андерсен приступил к последним приготовлениям.

Он посоветовал Джэн приютиться позади большого дерева и тщательно укрыл ее и ребенка сухим валежником и травой.

Оставив ей на всякий случай ружье и сумку с патронами и немного пищи, он дал ей кое-какие указания относительно дальнейшего. После прохода каравана Рокова Джэн должна была направиться в деревушку на расстоянии одной мили отсюда, а затем пройти обратно к устью Угамби и ждать попутного парохода, чтобы можно было оттуда пробраться на родину.

– А теперь прощайте, леди! – сказал Андерсен. – Желаю вам счастья!

И он протянул ей руку.

– Но куда же вы идете, Свэн? – спросила удивленно Джэн. – Почему вы не хотите тоже спрятаться здесь? Почему вы не хотите идти со мной к океану?

– Я хочу сказать Рокову, что вы умираль, и он больше вас не искаль! – сказал швед. Джэн воскликнула:

– Но вы идете на верную смерть! Остановитесь! Мы найдем какой-нибудь способ к побегу!

– Это не помогайт! – возразил Андерсен. – Они нас оба будут поймаль, и тогда я не могу вам ничего сделайт, леди.

Указав на тропинку, по которой они только что пришли, он посоветовал хранить полное молчание и тишину.

Через мгновение он уже шел спокойно и уверенно по этой тропинке навстречу приближающемуся каравану Рокова. Она следила за ним, пока поворот тропы не скрыл его из ее глаз…

Первым ее побуждением было бежать за ним, возвратить ему ружье или уговорить вернуться. Ей было до отчаяния жаль его. Да и мысль остаться одной, без друга, в страшных африканских джунглях, была слишком ужасна.

Джэн тихонько приподнялась, чтобы вылезти из своего убежища. Прижав ближе к себе ребенка, она взглянула ему в личико. Оно было багрово-красного цвета. Ребенок горел как в огне.

С криком ужаса Джэн Клейтон вскочила на ноги. Ружье и сумка с патронами лежали забытые под валежником. Она забыла все: и Андерсена, и Рокова, и страшную опасность, которая ей угрожала. Ее мозг сверлила только одна мысль: ребенок захворал страшной тропической лихорадкой, и она не может ничего сделать, чтобы облегчить его страдания!

Нельзя было терять ни минуты времени. Скорее в деревню, в жилье, к людям, где может найтись хоть какое-нибудь целебное средство! Взяв на руки ребенка, она побежала по тропинке, которую указал ей Андерсен.

Далеко позади нее послышались крики и выстрелы, а затем наступила тишина. Новая тоска сжала ей сердце: она знала, что Андерсен встретился с Роковым.

Полчаса спустя, еле держась на ногах от усталости, она добежала до маленькой деревушки. К ней навстречу высыпала целая толпа: мужчины, женщины, дети. Любопытные туземцы засыпали ее вопросами, кто она, что ей надо, что с ней случилось? Но Джэн не знала их языка.

Она только с ужасом указывала на жалобно стонавшего на ее руках ребенка и повторяла: «Лихорадка, лихорадка!».

Чернокожие не поняли ее слов, но какая-то молодая негритянка догадалась, что ребенок болен. Она схватила Джэн за руку и потащила к себе в хижину. Женщины окружили Джэн и старались успокоить ее и помочь ребенку.

Позванный ими знахарь развел в хижине огонь, повесил над ним глиняный небольшой горшок и начал варить в нем какое-то странное зелье, делая магические жесты и бормоча монотонные заклинания. Затем он опустил в горшок хвост зебры и с заклинаниями и бормотаниями обрызгал им лицо ребенка.

После его ухода негритянки уселись в круг и начали вопить и причитать. Джэн думала, что она сойдет с ума, но зная, что все это проделывалось женщинами из добрых побуждений, она молча и терпеливо переносила этот ночной кошмар.

Около полуночи она услышала внезапное движение в деревне. Слышались голоса спорящих туземцев, но она не могла понять их слов и не догадывалась, в чем дело. Вскоре послышались приближающиеся к хижине шаги. Джэн сидела, скорчившись на полу около огня, держа ребенка на коленях. Ребенок лежал тихо с полуоткрытыми закатившимися глазами. Дыхания почти не было слышно.

Джэн Клейтон с тоскою и ужасом смотрела на маленькое личико. Это не был ее ребенок, это не была ее плоть и кровь, и все же как дорог и близок ей этот бедный безвестный мальчик!

Смерть приближалась! Она видела это и, несмотря на все свое горе, она считала эту смерть благодетельной, потому что она прекращала мучения маленького страдальца.

Шаги остановились у дверей. Послышался тихий разговор, и, минуту спустя, вошел М'ганвазам, предводитель племени. Джэн мельком видела его накануне вечером, перед тем как женщины увели ее в хижину.

К ней наклонилось зверское коварное раскрашенное лицо дикаря, в котором не было ничего человеческого; Джэн Клейтон показалось даже, что он больше походит на гориллу, чем на человека.

Дикарь попробовал объясниться с ней, но видя безуспешность своих попыток, обернулся к двери и позвал кого-то. В хижину немедленно вошел другой негр, сильно отличавшийся по внешности от М'ганвазама и, по-видимому, принадлежавший к другому племени. Он понимал по-английски и мог служить переводчиком.

С первого же вопроса, предложенного М'ганвазамом, Джэн Клейтон почувствовала, что дикарь допрашивает ее с какой-то определенной, пока еще непонятной ей целью. Он проявлял особый интерес к ее намерениям, расспрашивал, с какой целью и куда она путешествовала и почему ее путешествие было прервано здесь в его деревне? Не видя причин скрывать правду, она рассказала все, как было. На его вопрос, не было ли у ней с мужем условлено встретиться здесь в деревне, она покачала отрицательно головой. Тогда он изложил ей при помощи переводчика главную цель своего визита:

– Я только что узнал, – сказал он, – от людей, живущих на берегу Угамби, что ваш муж шел вдогонку за вами вверх по реке. Он прошел уже далеко по стране, но негры недавно напали на него и убили. Я говорю вам это затем, чтобы вы не теряли времени на розыски мужа; лучше возвращайтесь назад к реке. Вам больше нечего делать в этой стране!

Джэн шепотом поблагодарила М'ганвазама за его внимание. У ней не хватило голоса. Ее сердце окаменело от нового удара. С опущенной головой сидела она, глядя отсутствующим взглядом на ребенка. М'ганвазам беззвучно, как кошка, вышел из хижины. Немного погодя послышался шум у входа: кто-то еще вошел в хижину.

Женщины-негритянки по-прежнему сидели у огня; одна из них подбросила сухих веток на догорающие уголья. Внезапно вспыхнуло пламя и осветило, как по волшебству, хижину изнутри.

Джэн Клейтон онемела от ужаса: ребенок был мертв! Когда он умер, она даже не заметила. Беззвучные рыдания подступили к ее горлу, ее голова упала на маленький сверток у ее груди. С минуту в хижине царила полная тишина. Затем туземные женщины разразились ужасным воплем.

Мужчина, стоявший некоторое время безмолвно в хижине, кашлянул и тихо произнес:

– Леди Клейтон!

Она испуганно подняла глаза и увидела перед собой насмешливое лицо Николая Рокова.

Прошло несколько минут…

Роков стоял молча с наглой усмешкой на губах; его взор упал на небольшой сверток на коленях молодой женщины. Джэн прикрыла углом одеяла лицо ребенка; было похоже, что он просто спит.

– Вы, сударыня, напрасно причинили себе столько хлопот! – иронически промолвил Роков. – К чему вам было лично везти сына к людоедам? Я сам бы охотно доставил его сюда. Вы могли бы этим избавить себя от опасностей и трудностей путешествия. В общем я, впрочем, очень благодарен вам за это. По крайней мере, мне не пришлось возиться с вашим ребенком во время трудных и подчас опасных переходов.

Он помолчал и после небольшой паузы продолжал с той же гадкой улыбкой:

– Уже с самого начала я предназначал вашего сына именно для этой самой деревни. М'ганвазам тщательно будет следить за его воспитанием и сделает из него бравого людоеда. Если вам удастся вернуться в Англию, то, без сомнения, вам будет приятно вспомнить, что ваш сын в полной сохранности живет здесь в избранном людоедском обществе. Еще раз от всей души благодарю вас, леди Грейсток, за то, что вы так любезно доставили сами вашего сына сюда. А теперь я должен просить Вас вручить его мне, чтобы я мог передать его приемным родителям.