Полковник Уильям Сесил Хью Персиваль Ли вздохнул. Ему и без того приходилось несладко. Люди начали проявлять недовольство, были и такие, кто стал подвергать сомнению его право командовать. Да и он сам задавался вопросом, имеет ли он на это право, однако сознавал, что без командира жизнь превратится в сплошной кошмар. Алджи, Боултон, Тиббет и Крауч, разумеется, поддерживали его, а также де Гротт и Тарзан. Из них он больше всего полагался на Тарзана, ибо понимал, что это тот человек, который в случае бунта сохранит хладнокровие и трезвый рассудок. А теперь вот жена требует, чтобы он заставил полудикого человека надеть брюки. Полковник снова вздохнул. Патриция подсела к Тарзану и Ицл Ча.

– Как ваши занятия? – спросила она.

– Ицл Ча говорит, что у меня прекрасно получается, – ответил Тарзан.

– А Ицл Ча неплохо овладевает английским, – сказала Патриция. – Мы с ней уже можем разговаривать на довольно сложные темы. Она рассказала мне очень интересные вещи. Вам известно, почему ее хотели принести в жертву?

– Чтобы умилостивить какого-нибудь бога, наверное, – предположил Тарзан.

– Да, бога по имени Че – Повелителя леса, чтобы умилостивить его за оскорбление, нанесенное ему человеком, который заявил, что Че – это вы. Ицл Ча, понятно, уверена в том, что ее спас не кто иной, как Че – Повелитель леса. По ее словам, многие из ее племени также верят в это. Она говорит, что в истории ее народа это первый случай, когда бог спустился и забрал живым предназначенное ему жертвоприношение. Это произвело на нее глубокое впечатление, и никто никогда не сможет переубедить ее в том, что вы не Че. Ее собственный отец предложил принести ее в жертву, чтобы добиться благосклонности богов, – продолжала Патриция. – Какой ужас, но такие у них нравы. Ицл Ча говорит, что родители часто так поступают, хотя обычно в жертву приносят рабов или военнопленных.

– Она рассказала мне много интересных вещей о своем народе и острове, – сказал Тарзан. – Остров называется Аксмол, в честь города на Юкатане, откуда сотни лет тому назад прибыл ее народ.

– Тогда они – майя, – заметила Патриция.

– Это очень интересно, – произнес подошедший к ним доктор Крауч. – Из того, что вы рассказали нам о своем пребывании в их городе и что поведала Ицл Ча, напрашивается вывод, что они сохранили свою религию и свою культуру почти нетронутыми на протяжении веков после переселения. Какая благодатная почва для антрополога и археолога. Если бы вам удалось установить с ними дружеские отношения, то мы смогли бы расшифровать письмена на их колоннах и храмах в Центральной и Южной Америке.

– Но поскольку все говорит за то, что мы останемся здесь до конца наших дней, – напомнила ему Патриция, – то наши знания принесут миру очень мало пользы.

– Не могу поверить, чтобы нас когда-нибудь не спасли, – сказал доктор Крауч. – Кстати, Тарзан, та деревня, которую вы посетили, на острове единственная?

– Этого я не знаю, – ответил человек-обезьяна, – но майя – не единственные люди на острове. На северной оконечности есть селение «очень плохих людей», как их называет Ицл Ча. История острова, передаваемая в основном из уст в уста, гласит, что уцелевшие жертвы какого-то кораблекрушения смешались путем браков с туземцами, и в том селении проживают их потомки, но они не общаются с туземцами, живущими в центральной части острова.

– Вы хотите сказать, что здесь есть туземцы? – спросил доктор Крауч.

– Да, и наш лагерь разбит прямо на юго-западной границе их территории. В своих вылазках я далеко не заходил и поэтому никого из них не видел, но Ицл Ча говорит, что они очень жестокие каннибалы.

– Какое чудесное местечко уготовила нам судьба, – заметила Патриция, – и, разумеется, чтобы оно было совсем чудесным, вы выпустили на волю массу тигров и львов.

Тарзан улыбнулся.

– По крайней мере, от скуки не помрем, – промолвила Джанетт Лейон.

Подошли полковник Ли, Алджи и Боултон, чуть позже к ним присоединился де Гроот.

– Со мной только что разговаривали матросы, – сказал голландец, – и просили узнать у вас, полковник, можно ли им попытаться разобрать «Сайгон» на доски и построить лодку, чтобы выбраться отсюда. Они сказали, что лучше погибнут в море, чем проведут здесь оставшуюся жизнь.

– Я их вполне понимаю, – согласился полковник. – Что вы об этом думаете, Боултон?

– Попытаться можно, – ответил капитан.

– К тому же у них появится занятие, – сказал полковник, – и если оно придется им по душе, они перестанут беспрестанно ворчать и жаловаться.

– Вопрос в том, где им строить лодку, – продолжал Боултон. – На рифе, естественно, невозможно, а на берегу не имеет смысла, так как лагуна слишком мелка, и лодка сядет на мель.

– В миле отсюда, к северу, есть бухта с глубокой водой, – сказал Тарзан, – и без рифов.

– К тому времени, как эти лоботрясы разберут «Сайгон» на части, – заметил Алджи, – и перенесут на милю по суше, они так вымотаются, что не смогут построить лодку.

– Или так постареют, – предположила Патриция.

– Кто сделает чертеж лодки? – спросил полковник.

– Матросы попросили меня заняться этим, – ответил де Гроот. – Мой отец – судостроитель, я работал на его верфи перед тем, как пошел в море.

– Неплохая идея, – сказал Крауч. – Как считаете, можно построить лодку таких размеров, чтобы мы все в ней уместились?

– Все будет зависеть от того, сколько удастся вывезти с «Сайгона». Если на днях случится сильный шторм, то судно может развалиться, – ответил де Гроот.

Алджернон Райт-Смит широким жестом указал в сторону джунглей.

– Там леса предостаточно, – сказал он, – если «Сайгон» подкачает.

– Работенка будет не из легких, – заметил Боултон.

– Ну, знаете, старина, у нас впереди целая жизнь, – напомнил ему Алджи.

Прошло уже два дня, а Чалдрап все не возвращался. Шмидт отправил в лагерь Тарзана другого ласкара, приказав добыть сведения о ружьях и боеприпасах.

Ласкары обосновались в отдельном лагере, неподалеку от того, в котором расположились Шмидт, Краузе, Убанович и араб. Ласкары все время что-то мастерили, но никто из компании Шмидта не обращал на них никакого внимания. Их просто вызывали по одному и приказывали выполнить то или иное поручение.

Второй посланный Шмидтом на разведку ласкар также не вернулся. Шмидт был вне себя от ярости и на третий день отрядил еще двоих с тем же заданием. Ласкары угрюмо стояли перед ним, выслушивая указания. Когда Шмидт закончил, оба ласкара повернулись и двинулись обратно в свой лагерь. Шмидт наблюдал за ними и заметил, что они подсели к своим товарищам. Он выждал минуту-другую, желая убедиться, что ласкары отправились в путь, но те оставались на своих местах. Тогда он бросился к их лагерю с побелевшим от гнева лицом.

– Я их проучу, – злобно шипел он. – Я покажу им, кто здесь хозяин. Желтокожее отребье!

Но когда он подошел ближе, навстречу ему встали пятнадцать ласкаров, и Шмидт увидел, что они вооружены луками, стрелами и деревянными копьями. Так вот чем они занимались несколько дней!

Шмидт и ласкары стояли друг против друга, пока, наконец, один из матросов не спросил:

– Что тебе здесь надо?

Их было пятнадцать, пятнадцать угрюмых, злобных людей, причем хорошо вооруженных.

– Так вы пойдете в разведку насчет оружия и патронов, чтобы их выкрасть? Да или нет? – спросил он.

– Нет, – ответил один из них. – Тебе надо, ты и иди. Больше мы не подчиняться. Убирайся. Иди свой лагерь.

– Это бунт! – заорал Шмидт.

– Убирайся! – сказал рослый ласкар и натянул тетиву.

Шмидт развернулся и, съежившись, поспешил прочь.

– В чем дело? – спросил Краузе, когда Шмидт вернулся в лагерь.

– Негодяи взбунтовались, – отозвался Шмидт. – И они все вооружены – изготовили луки, стрелы и копья.

– Восстание пролетариата! – воскликнул Убанович. – Я присоединюсь к ним и поведу их. Это великолепно, великолепно. Идеи мировой революции проникли даже сюда.