Через мгновенье Мугамби уже обшаривал внутренность хижины, сначала медленно, выкликая шепотом: «Леди!», потом с яростной поспешностью, пока истина не предстала перед ним во всей своей ужасной простоте: хижина была пуста!

Несколько мгновений Верпер стоял над спящим Тарзаном с поднятым ножом, но страх остановил его. Что, если первый удар не попадет в сердце его жертвы? Верпер содрогнулся при мысли о том, что ожидает его в таком случае. Если бы даже Тарзан проснулся смертельно раненый, он и в те немногие минуты, которые ему осталось жить, мог бы разорвать своего убийцу на кусочки, если бы только захотел; а Верпер не сомневался, что Тарзан захочет этого.

Приглушенный звук мягких шагов снова раздался в тростниках, на этот раз уже ближе. Верпер изменил свое намерение. Перед ним лежала широкая равнина, где он мог скрыться. Драгоценные камни принадлежали теперь ему. Остаться здесь дольше – значило все равно погибнуть: либо от руки Тарзана, либо от зубов приближающегося хищника. Он повернулся и стал украдкой пробираться сквозь тростник, направляясь к далекому лесу.

Тарзан все еще спал. Куда девалась та необыкновенная чуткость, которая всегда охраняла его от неожиданных опасностей? Неужели этот нечуткий, крепко спящий человек был прежний живой, проницательный Тарзан? Может быть, страшный удар по голове, полученный им при землетрясении в Опаре, только на время притупил его чувства, – как знать?

Хищник все ближе подкрадывался в тростниках. Тростник зашелестел и раздвинулся, и в двух шагах от спящего показалась массивная голова льва. Зверь остановился и, увидев спящего человека, весь согнулся и поджал задние лапы, а хвост его стегал по воздуху из стороны в сторону.

Удары хвоста по тростнику разбудили Тарзана. Обитатели джунглей просыпаются живо – ив самый момент пробуждения они уже овладевают сознанием и состоянии управлять всеми своими способностями. Не успел Тарзан открыть глаза, как уже был на ногах с копьем в руке, готовый к нападению. Он снова был Тарзаном из племени обезьян, чутким, бдительным, проворным.

Нет таких двух львов, которые обладали бы одинаковыми характерами, да и один и тот же лев при одних и тех же обстоятельствах не всегда поступает одинаково.

Что руководило львом в его желании прыгнуть на человека – удивление, страх или осторожность, нам неизвестно. Мы знаем только, что он не привел своих намерений в исполнение. Он вовсе не прыгнул на человека. Он повернулся и прыгнул назад в тростник, в то время как Тарзан вскочил на ноги.

Тарзан пожал плечами и обернулся, ища своего товарища. Того нигде не было видно. Сначала Тарзан подумал, что Верпер был схвачен и унесен другим львом, но осмотрев следы на песке, скоро пришел к убеждению, что бельгиец ушел один через равнину. На мгновение он был озадачен, но потом решил, что Верпер испугался, заслышав приближение льва, и в страхе бежал. Презрительная улыбка появилась на губах Тарзана, когда он подумал о том, что товарищ не потрудился даже предупредить его об угрожающей опасности. Что ж? Таков был этот человек! Тарзан не хотел больше ничего знать о нем. Он ушел – и бог с ним, он может спокойно оставаться, где хочет, Тарзан не станет его искать.

В ста ярдах от того места, где он стоял, среди густой заросли тростников, одиноко подымалось большое дерево. Тарзан подошел к нему, взобрался наверх и, найдя удобный сук, уселся на нем и приготовился ко сну.

Солнце стояло уже высоко в небе, когда Тарзан проснулся. Его мозг, возвращенный в примитивное состояние, не был занят никакими другими мыслями, кроме сознания необходимости добывать себе пищу и защищать свою жизнь. Поэтому ему незачем было просыпаться, пока не угрожала опасность или не давал себя чувствовать голод. На этот раз именно голод разбудил его.

Открыв глаза, Тарзан потянулся, зевнул и сквозь густую листву стал осматривать местность. Его взгляд скользил по опустошенным полям и лугам Джона Клейтона, лорда Грейстока, но Тарзан-обезьяна не узнал этой местности. Как чужой смотрел он на движущиеся фигуры Басули и его воинов. Последние приготовляли себе завтрак и собирались в поход, чтобы отомстить за разгром дома их господина.

Человек-обезьяна с любопытством оглядывал чернокожих. Где-то в глубине его сознания мелькала мысль, что все это имело какое-то отношение к нему, но он никак не мог связать свою новую жизнь, с которой ему пришлось встретиться после того, как он выбрался из темных подземелий Опара, с каким-нибудь событием из его прошлой жизни. Словно сквозь туман вспомнил он безобразную и страшную фигуру, волосатую, свирепую. И смутное чувство нежности овладело всем его диким существом, когда он старался узнать ее. Его память вернулась к эпохе его детства; это была фигура огромной обезьяны-самки Калы, его приемной матери. Рядом с ней в памяти его вставали и другие человекообразные фигуры: Теркоз, Тублат, Керчак и еще одна менее свирепая фигурка – Тика, маленькая подруга детских игр Тарзана. Медленно, очень медленно работала намять Тарзана. Но постепенно вглядываясь мысленно в образы, сохранившиеся в его сознании, он узнавал их. Они принимали определенный вид и форму и получали свои места в различных событиях его жизни, с которой они были близко связаны. Картины его детства, проведенного среди обезьян, одна за другой возникали перед ним, и по мере того, как они становились ярче и яснее, в нем просыпалось желание вновь очутиться среди этих мохнатых зверей с нависшими бровями.

Он видел, как чернокожие потушили огонь своего костра и ушли, но хотя лицо каждого из них еще недавно было ему так же хорошо знакомо, как его собственное, вид их сейчас не пробудил в нем никаких воспоминаний. Когда они скрылись из виду, Тарзан слез с дерева и стал искать себе пищу.

На широкой равнине паслись целые стада диких животных. Тарзан наметил себе жертву среди небольшого стада жирных, лоснящихся зебр. Он далеко обошел полосатое стадо, стараясь держаться против ветра, но делал он это не по каким-нибудь соображениям, а чисто инстинктивно.

Он продвигался на четвереньках или полз вперед на животе. Пара жирных, молодых зебр щипала траву совсем близко от него. Тарзан остановил свой выбор на самке, но и на этот раз им руководил лишь один инстинкт.

Человек-обезьяна спрятался за густым низким кустом вблизи ничего не подозревавших животных. Он приготовил копье и осторожно подтянул под себя ноги. Одним быстрым движением он поднялся, метнул тяжелое копье в бок самки и сам прыгнул тотчас же к ней с охотничьим ножом в руках.

Одно мгновение животные стояли неподвижно, оцепеневшие от неожиданности. Потом самка закричала от боли и испуга, и они оба повернули в другую сторону и бросились бежать. Но Тарзан-обезьяна мог пробежать несколько ярдов с такой же скоростью, как и зебры.

Он догнал самку и одним прыжком очутился у нее на спине. Она повернулась, стараясь лягнуть и укусить своего врага. Но Тарзан крепко держался одной рукой за короткую гриву, другой рукой вонзал нож в бок несчастного животного. Ее товарищ остановился на минуту, словно желая броситься ей на помощь, но, увидав мелькавшие вдали копыта своего стада, он повернул и бросился за ними. Молодая зебра боролась храбро и ожесточенно, но коварный нож вонзился ей прямо в сердце, и она грохнулась на землю. Человек-обезьяна поставил ногу на ее туловище и огласил равнину победным криком Мангани.

Этот крик долетел до ушей Басули и заставил его остановиться.

– Это большие обезьяны, – сказал он. – Я давно уже не слыхал их в стране вазири. Что могло привести их обратно сюда?

Тарзан поднял свою жертву и перенес ее под куст, за которым он сам раньше прятался. Усевшись на труп зебры, он отрезал большой кусок от задней части животного и принялся утолять голод теплым, сочащимся кровью мясом. Из-за кустарника вдруг появились две гиены, привлеченные пронзительным криком зебры. Тарзан оскалил зубы и зарычал. На это приветствие гиены ответили тем же и отошли немного назад. Они не проявляли желания напасть на Тарзана, но продолжали сидеть на порядочном расстоянии от него и не сводили глаз. Насытившись, Тарзан отрезал несколько кусков мяса, чтобы взять с собой, и направился к реке. Дорога к реке лежала мимо гиен, и Тарзан не счел нужным изменять из-за них свой путь.