Но каждый человек интересен как раз странностями. А уж этого у Мод хватало. Один фокус с ухомахом чего стоил. После Феликситура я долго к ней не подходил. Не то чтобы внял предостережению, оно как-то мало меня задело, — подумаешь, переживания любовные, не мальчик уже, — а по причине невольного трепета. Чувствовал себя в ее присутствии ничуть не менее обнаженным, чем Круклис в описываемом случае.

Но сколь ни трясись, обратить чувства вспять невозможно. Раз возникнув, они принимаются душить порядочного человека без всякой устали и сострадания. Бороться с ними так же бесполезно, как и с боа-констриктором. Хотел я того или нет, зараза проникла, монета висела в воздухе. Мне оставалось со сладким замиранием ждать, что выпадет — орел, решка. Ждать, что решит Мод.

Мод решила сварить кофе. На столе появились грейпфруты, сандвичи, бутылка коллекционного «Георгия Великыя Армения». Я уже успел подметить, что Мод не обременяла себя избытком вещей. Зато каждая из ее вещей это уж была вещь. Я даже боялся спросить, сколько лет коньяку. Он не мог не сработать, и сработал как надо.

Разговор завертелся. Сначала — ни о чем, потом — о том о сем, а затем, повинуясь тяжкой силе, свернул к Кроносу. Мод проявила к теме неподдельный интерес. Выяснилось, что их с Круклисом взгляды во многом совпадали, а с моими — не очень. Но меня это мало волновало.

Утонув в превосходном кресле, я любовался и помалкивал. Давно мне не бывало так хорошо, уютно, покойно. Я старался не думать о том, что приглашен вынужденно, как третье лицо в неловкой ситуации. Куда больше занимала причина, по которой Мод оказалась у моей каюты столь запросто одетая, что-то же это должно было значить. Но к определенному выводу так и не пришел. В случайность не верилось, а надеяться было страшно.

Хотя и это казалось не столь важным. Главное, что Мод находилась до безумности рядом, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно. Но время шло, подлое.

Незаметно появилась Лаура. Круклиса сообща одели в нечто среднее между буркой и купальным халатом.

— Поймал? — спросила Лаура.

— Шустрые они очень, — печально ответил птицелов.

При прощании Мод отвела взгляд. А у моей двери лежал птичий помет. Я злобно вызвал уборщика. И по причине особой безутешности никакой ответственности за собой не признаю.

Прискорбно, но человечество добилось совершенно неприличных успехов в парфюмерии. Неизмеримо больших, чем в гравифизике. Существуют духи, абсолютные по силе притяжения противоположного пола. Эффект столь могуч, что в будние дни правила хорошего тона запрещают ими пользоваться, а двери служебных помещений автоматически захлопываются перед благоухающими субъектами. Но это — в будни. Зато уж в праздник-то!

Ароматы заполнили Хрустальный зал до самого купола. Запахи плыли, струились, сложно переплетались, дурманили головы, красили щеки, сжимали внутренние органы.

— Нет, — простонала роковая красавица Зара, — больше не могу. Умоляю, включите аварийную вентиляцию!

Когда общественное сознание слегка восстановилось, а обоняние несколько притупилось, сразу усилилась нагрузка на зрение. Кружева, рюши, вуаль на трепетной плоти, переливчатые краски тканей, проблески драгоценных металлов, игра самоцветов с двунадесяти планет, химической белизны пластроны, матово открытые плечи, пенные жабо до подбородка, шарфики, более легкие, чем воздух, те самые шарфики, которые нельзя выпускать из рук, иначе они всплывают к потолку, роятся, забивают решетки воздуховодов, — все это кружилось, образовывало самые неожиданные сочетания, поскольку встречались костюмы всех эпох, включая еще не наступившие.

Спорить невозможно, общественную потребность Сумитомо угадал. Недавние исследователи Виктима, Кроноса и Феликситура с превеликой готовностью вернулись в детство.

Рединготы беседовали с хитонами, мини-юбки вальсировали с камзолами, монументальная чалма раскланивалась с башнеобразным париком и крохотной кепой. Никого сейчас это не удивляет — робот-модельер общедоступен, а искусство создания личного образа преподают со школы первой ступени.

Причем, кроме выбора одежды и макияжа, человек волен менять рост, тип телосложения, пол, не говоря уж о таких мелочах, как цвет кожи, волос или радужной оболочки, тут дело доходит до злоупотреблений. Встречаются фиолетовые полублондины, например, и есть красноглазые женщины, умеющие такое ценить. Но те и другие как-то не приживались на затерянной в безбрежных далях станции.

Вкусы, как известно, отражают характеры, а от словечка «Кронос» веет серьезным. Визит к нему означает разлуку с полной удовольствий земной жизнью почитай на сотню лет. Срок немалый, даже при нынешнем библейском долголетии. Поэтому на Гравитоне, если не считать горстки сумасшедших романтиков, подобрались люди особого склада. Изрядно пожившие, заскучавшие, даже пресытившиеся, потому потянувшиеся к свежей тайне.

Конечно, каждый из нас был своеобразен, но и в чем-то похож на остальных. Разброс вкусов не мог оказаться большим, Кронос отсек крайности. Экипаж станции состоял из умных и приятных людей, красивых преимущественно в классическом понимании слова.

Это давало повод одному насмешнику, не буду приводить его имени, обвинять общество в «раболепии перед эстетикой рабовладения» и называть вкусы большинства лиофилизированными, то есть подвергшимися вакуумной сушке.

Сам же насмешник считал индивидуальность важнее соответствия канонам и принципиально не менял облика, отказываясь избавиться даже от природной плеши. Не буду приводить его имени.

Взбегая по ступенькам, я поклялся не разыскивать Мод. И в меру сил танцевал, в меру способностей шутил, вдыхал ароматы, пробовал терпкие вина. Топил себя в блесткой атмосфере праздника.

Но с собой я хитрил, точно зная, что долго не вытяну. И вскоре начал ее высматривать, сначала — украдкой, поверх бокала, затем — вполне откровенно, чуть ли не озираясь.

Пришла Оксана. Она выглядела отдохнувшей, но держалась не вполне уверенно. Галантные кавалеры наперебой бросились ее развлекать.

— Пригласи, — строго сказала Зара.

Я попробовал увильнуть:

— Там и без меня очередь.

— Делай, что говорят.

Зару нельзя назвать умной. Она мудрая. И подозреваю, что от рождения. Вообще ей лучше не сопротивляться, только хуже будет.

Выпал медленный танец.

— Оксана?

— Да, Серж, да.

Мне нравились ее голос, фигура, ее грусть, нежные прикосновения и, конечно же, ее духи. Было странно, что у такой привлекательной дамы все еще не появился избранник. Так размышлял я, танцуя. Но как ни приятны объятия, время от времени нужно что-то говорить. В противном случае нетрудно упасть в глазах.

— Признаться, сначала я не поверил в Сумитомову затею, — сказал я. — А у него все получается хорошо.

— Кроме прыжков в воду, — улыбнулась Оксана.

Она повернула пушистую головку.

— Да, очень мило. На поверхности.

— А в глубине?

— В глубине? В глубине нас лихорадит.

Меня поразило, что столь молодая женщина, считанные недели пробывшая среди нас, так точно понимает ситуацию.

— Ничего, пройдет, — бодро сказал я. — Не думал, что Сумитомо такой психолог.

— Сумитомо? Серж, ты всегда будешь видеть его таким, каким он захочет выглядеть.

— Демон, что ли?

— Нет, грамотный губернатор.

— Тогда я — зеленый мальчик.

Оксана улыбнулась:

— В чем-то — да. Но в тебе дремлет другая сила.

— Другая?

Оксана неожиданно расстроилась:

— Кошмарное слово…

— Что ты хочешь сказать? — не понял я.

— Пустяки, оставим это. Скажи, у тебя бывал К-инсайт?

— Пренепременно.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Приходится. Впрочем, как следует мне еще не перепало. Так, уроки естествознания. Я слышал, ты перевоплотилась в героиню феодальной войны?

— Да. Ее сожгли на костре.

— Вот как…

— Неужели люди были такими? Удивительно.

— Для меня удивительно, что люди перестали быть такими, — сказал я. И мрачно добавил: — Не все, конечно.