— Что попробовать? — нелюбезно осведомилась она.

— Обед, — с некоторой неловкостью уточнил секретарь.

— Обед — можно.

Оля протянула полную миску. Всем остальным полагалась половина.

— Да, планы партии нужно выполнять, — бодро сказал секретарь. — Чего ж не выполнять при таких харчах?

Он съел всего лишь несколько ложек макарон с робкими следами тушенки. Но к черствому куску хлеба притрагиваться не стал, только покосился на него, быстро согнав с лица брезгливое выражение. Видимо, посчитал, что и без того отдал достаточную дань партийной традиции.

За его спиной два доцента из состава комиссии иронически переглянулись. Анатом и психиатр. Приличные, как слышал Андрей, специалисты. Но оба недавно получили новые квартиры.

«А ведь долго не протянете, — вдруг подумал Андрей. — Вся ваша дурацкая система долго не протянет. На таких вот именно харчах».

На втором этаже сушилки находились накопительные бункеры. Каждый из них вмещал тонн пятнадцать зерна. Обычно зерно бывало теплым, поэтому студенты любили в нем поваляться.

А правила ТБ строжайше это запрещали. Если горловину внизу открыть, чтобы загрузить машину, зерно в бункере начинает сыпаться, в середине образовывается воронка, туда и затягивает человека. Андрей помнил один такой случай. После него взял за правило проверять бункеры каждый вечер. Дышать в пыльном зерне нечем…

Поднявшись на эстакаду, он наклонился, чтобы отряхнуть брюки. Когда выпрямился, заметил Леху. С видом независимым и высокомерным тот шествовал со стороны бункера. А за ним, опустив глаза и покусывая губы, шла Эрика. В ее волосах застряло несколько золотистых зерен ячменя.

Андрей молча пропустил их мимо себя. Он все не мог сообразить, что должен сделать. Добился своего, павиан… Андрей подумал о том, что живет не в свое время. В чужое время. Надолго его не обманешь.

Но она-то как, Эрика? Андрей вспомнил ее отца, медлительного и аккуратного невропатолога краевой больницы. Очень хорошего, как говорили. Типичного такого немецкого доктора, еще довоенной закваски. Вот будет радость старику…

Хоть бы эта дурочка еще и замуж не вышла! За героя сельских подворотен. Андрей ясно представил квадратную челюсть и светлые, неподвижные глаза только что прошедшего Лехи. Хорошо, если сам жениться не захочет. А если захочет…

Таких семей множество. Леха начнет выпивать, он уже начал. Эрика рано увянет, будет волочить хозяйство, пытаться хоть как-то поставить на ноги детей и покорно подставлять тело под злую мужнину похоть. Беспросветная жизнь. Разве для такого растили и воспитывали свою девочку любящие, интеллигентные родители? Страшное горе…

Сгорбившись, Андрей вышел из сушилки. Бункеры можно было не проверять. Двух пар там не бывает.

На току было безлюдно. Смена закончилась, все разошлись. Только Оля Дубровина сидела на теплом зерне. Почему-то она пришла сюда из столовой.

— Устала? — спросил Андрей.

— Я вас жду.

Он сел рядом. Девушка скосила глаза и отодвинулась. Андрей усмехнулся:

— И зачем ждешь?

— Нужно сказать вам важную вещь.

— Про комиссию?

— А… комиссия. — Оля презрительно дернула плечом. — Бог с ними. Вы докладную будете писать?

— Докладную? На кого и за что?

— Не притворяйтесь. Вы же видели.

— Видел, — глухо сказал Андрей. — Но это дело личное.

— Спасибо, Андрей Васильевич.

— Ох, перестань. За кого ты меня принимаешь? Жалко ее…

— Эрика это сделала потому, что Леха хотел вас убить, — вдруг сказала Оля. — Понимаете?

Щека Андрея дернулась. Вот, значит, как. Эрика поберечь его решила. Он молчал, глядя остановившимися глазами прямо перед собой.

До начала занятий в институте оставалась еще целая неделя. Может, и больше, если крайком КПСС продлит сроки уборочной.

— Дикие мы еще, — сказала Оля.

Андрей очнулся.

— Нет. Не все.

— Конечно, не все. Только вот…

Да, подумал Андрей. Только вот скоты среди нас своего добиваются. Это правда. Можно сказать — святая правда.

Краем глаза он увидел ее худые, не налившиеся пока женской полнотой ноги и почувствовал жалость.

— Иди отдыхать.

— Хорошо.

Вдали тарахтел трактор. Ветер крутил пыль. Из вороха зерна торчали ручки лопат. На одну уселась жирная ворона. Говорят, они могут жить до трехсот лет. Господи, вдруг подумал он, что я тут делаю? Зачем я здесь?

Не мое это время. Нет, не мое. Лехино.

В спасательной шлюпке удалось отыскать плазменный резак. Я протиснулся в поврежденную цистерну. Туда же затянул часть троса, поскольку оставаться за бортом после освобождения «Туарега» никак не стоило.

Медлить тоже не стоило. Закрепив страховочный фал за скобу, я сделал свое дело.

— Джекил!

— Я есть Джекил.

— У меня все готово.

— Вы есть молодец, сударь. Держаться. Я закругливай кораблю.

— Давай, давай, закругливай.

Мятый борт капсулы дернулся, во внешней стенке цистерны открылась дыра. По ее краю беззвучно хлестнул обрезанный трос. «Туарег» был свободен.

Корабль сразу начал набирать ход, я это понял по возрастающей тяжести. Случайно или нет, но она накапливалась плавно, без рывков. Пожалуй, это следовало расценивать в качестве дружественного жеста. Но не в качестве повода для доверчивости, она пока не требовалась. Прежде требовалось попасть во внутренние помещения. Причем так, чтобы софус не смог помешать. Возможностями для этого он располагал.

С помощью резака можно проникнуть в шлюз. Но глупо карабкаться туда по внешней обшивке, когда звездолет ускоряется. Это отпадало сразу, поскольку на веки вечные можно отпасть самому.

Я включил фонарь и внимательно осмотрел внутреннюю стенку цистерны. Проникая в стекловидную пленку, свет отражался от датчиков механического давления. Тонких таких нитей, сплетенных в сеть. Ячейки имели разные очертания, но нигде не имели величины достаточной, чтобы мог пролезть человек в скафандре.

Побродив немного, я сел на какое-то возвышение. Настроение испортилось. Мышцы ныли, левый глаз окончательно заплыл, сильно хотелось есть. Приятный женский голос сообщил, что кислорода осталось мало. Словом, поводы для оптимизма отсутствовали.

Не помню, сколько времени прошло в мрачном отупении. Может, минута, может, и час. Оно продолжалось до самого озарения, настигшего меня там, в пустой цистерне.

Ни до этого случая, ни позже со мной не случалось инсайта со столь явным подсказывающим значением. Бессвязные мысли исчезли. Я увидел звездолет со стороны и с некоторого отдаления. Весь, от раструба массозаборника до контуров параболического поля за хвостовиком.

Корпус корабля становился прозрачным, как бы таял. За тенями переборок проступил рдеющий реактор, на корме пылали дюзы. Различались камбуз, маленькая оранжерея, отапливаемые отсеки. Чуть позже матово обозначилась внутренняя обшивка, полости цистерн. Потом по всему объему корабля разбежались полоски трубопроводов. Горячие светились, холодные темнели. Одна из черных полосок тянулась прямо к скрюченной фигурке в пустой цистерне. До меня дошло, что я сижу на фланце топливной трубы.

Эта труба проходила сквозь перегородку между двумя соседними баками, потом косо пересекала грузовой трюм. Миновав несколько палуб, она заканчивалась у заслонки турбонасоса. Труба была заманчиво пустой, водород успел совсем испариться через пробитую цистерну.

Да, это был путь, хотя и путь рискованный. Стоило Джекилу открыть заслонку и запустить турбину в обратном направлении, как под страшным давлением в трубу хлынул бы поток жидкого газа. Под давлением, более чем достаточным для того, чтобы вышвырнуть меня за борт, как пробку от шампанского.

Перспектива не радовала. Но я понял, что другой возможности нет. Еще я надеялся на то, что подсказка была не случайной. Очень на это рассчитывал. Уповал.

Отверстие трубы закрывала предохранительная решетка. Я полоснул пламенем по периметру, отбросил решетку ногой, прыгнул в отверстие. Меня потащило с возрастающей скоростью. Крепко обхватив резак, я старался притормозить локтями и коленками, на которых материал скафандра усилен накладками. Но стенки оказались полированными, скорость почти не уменьшалась.