– Ты на славу потрудился, друг мой, – сказала Тенар.

Гед протестующе взмахнул рукой, словно призывая ее замолчать, затем отвернулся и прижал ладонь к губам. Тенар не в силах была вынести его слез и поспешно вернулась к работе. Она выдернула один сорняк, рванула другой, но глубоко сидящий корень сломался. Тенар принялась раскапывать руками неподатливую почву, пытаясь нащупать в темных глубинах земли оставшийся там обломок.

– Гоха, – тихо позвала своим хриплым голоском появившаяся в калитке Ферру, и Тенар подняла голову. С изуродованного лица девочки на нее, казалось, смотрели оба глаза – слепой и зрячий. Тенар подумала: «Должна ли я сказать ей о том, что на Хавноре вновь появился Король?»

Она встала и подошла к калитке, дабы девочка излишне не напрягала голос. Когда Ферру металась в лихорадке, Бич сказал, что она надышалась огня.

– Пламя выжгло ей голос, – объяснил он.

– Я пошла проведать Сиппи, – прошептала Ферру, – но ее в ракитнике не оказалось. Я не смогла найти ее.

Это была, наверное, самая длинная речь за всю короткую жизнь девочки. Малышка вся запыхалась от бега и с трудом сдерживала слезы. Сейчас мы все тут хором разревемся, – сказала себе Тенар. Как глупо, этого им только не хватало!

– Сокол! – крикнула она, обернувшись. – Коза пропала.

Гед тут же поднялся и подошел к калитке.

– Посмотрите у колодца, – сказал он.

Гед взглянул на Ферру так, словно не замечал ее шрамов, словно она был для него просто маленькой девочкой, у которой потерялась коза, а он должен найти ее, и только.

– Или она прибилась к деревенскому стаду, – добавил он.

Ферру уже со всех ног мчалась к колодцу.

– Она твоя дочь? – спросил он Тенар. Прежде Гед никогда не спрашивал ее о ребенке, и Тенар невольно подумала, что за странные создания все же эти мужчины.

– Нет, и даже не внучка. Но это мой ребенок, – ответила Тенар. Кто она, в конце концов, такая, чтобы насмехаться над ним?

Стоило ему отойти от калитки, как мимо вихрем промчалась белая в коричневых подпалинах Сиппи, преследуемая далеко отставшей Ферру.

– Хай! – внезапно выкрикнул Гед и прыгнул навстречу козе, направляя ее к открытой калитке и прямо в руки Тенар. Та ухитрилась поймать Сиппи за свободный кожаный ошейник. Коза тут же послушно замерла, одним желтым глазом косясь на Тенар, другим – на зеленые побеги лука.

– Прочь, – сказала хозяйка и повела ее из козьего рая к каменистому пастбищу, где той и следовало находиться.

Гед, хватая ртом воздух, присел на землю, вымотанный не меньше, если не больше, чем Ферру. У него дико кружилась голова. Но по крайней мере он не плакал. Происшествие с козой затмило все.

– Хифер не просила тебя присматривать за Сиппи, – сказала Тенар девочке. – За ней никому не уследить. Если она вновь убежит, не волнуйся и расскажи обо всем Хифер. Хорошо?

Ферру кивнула, не сводя глаз с Геда. Она крайне редко столь пристально рассматривала людей, в особенности мужчин, но сейчас малышка, нахохлившись как воробышек, не отрывала от него глаз. Означало ли это рождение ее героя?

После дня солнцестояния прошло уже больше месяца, но сумерки на краю смотрящего на запад Обрыва по-прежнему тянулись долго, и тьма опускалась не скоро. Ферру весь день собирала с тетушкой Мосс целебные растения и так умоталась, что не в силах была даже есть. Тенар уложила ее в постель и, сев рядом, стала петь ей песни. Когда Ферру так выбивалась из сил, что не могла уснуть, она свертывалась клубком, как домашний зверек, и погружалась в полудрему, постепенно переходившую в полное кошмаров забытье, из которого ее потом было крайне трудно вывести. Чтобы предотвратить это, Тенар держала девочку за руку и пела ей песни. Исчерпав запас песен, которым она научилась в Срединной Долине, Тенар переходила к каргадским балладам, которые она выучила, будучи юной жрицей Гробниц Атуана, убаюкивая Ферру заунывными и слащавыми молитвами Безымянным Силам и Пустому Трону, наполненному теперь пылью и обломками разрушенного землетрясением Зала. Тенар не взывала к могучим силам, а просто пела, наслаждаясь звуками родного языка, поскольку она не знала, какие песни поют матери своим детям на Атуане, какие песни ее мать пела ей.

На этот раз Ферру уснула быстро. Тенар сняла голову девочки со своих коленей, подложила под нее подушку и подождала немного, дабы убедиться, что малышка уснула крепко. Затем, оглянувшись вокруг и убедившись, что никто ее не видит, она поспешно, словно совершая нечто зазорное, но получая от этого подлинную радость, превеликое наслаждение, положила свою узкую, белокожую ладонь на лицо девочки, туда, где глаз и щека были съедены безжалостным огнем, оставившим после себя безобразный гладкий рубец. После ее прикосновения он исчез. Плоть круглого, нежного лица спящего ребенка казалась неповрежденной, словно прикосновение руки Тенар исцелило ее.

Затем она осторожно, с большой неохотой отняла руку и увидела глубокие рубцы, залечить которые не удастся никогда.

Солнце медленно погружалось в плотную молочно-белую дымку на горизонте. Все куда-то разошлись. Сокол, скорее всего, пропадал в лесу. Последнее время он часто приходил на могилу Огиона и часами сидел под буком в этом уединенном месте, а когда достаточно окреп, стал бродить по лесным тропинкам, по которым так любил гулять Огион. Про еду Сокол постоянно забывал, и Тенар приходилось напоминать ему, чтобы он поел. Ища уединения, он избегал общества других людей. Столь же молчаливая Ферру, не мешая ему, ходила за ним по пятам, но Сокол был неутомим, и когда малышка уставала, он отсылал ее домой, а сам продолжал бродить по лесам уже в одиночку. Что он там искал, Тенар не знала. Он возвращался домой поздно, неслышно укладывался спать, и частенько уходил вновь прежде, чем просыпались Тенар и Ферру, взяв с собой хлеб и мясо, которые ему оставляли на ужин.

Тут Тенар увидала Сокола, идущего к дому по петлявшей по лугу тропинке, которая показалась ей бесконечной, усеянной рытвинами дорогой в ту ночь, когда она помогла Огиону преодолеть ее в последний раз. Сокол отрешенно шагал среди колышущейся от ветра травы, сквозь светящуюся предзакатную дымку, безразличный ко всему, с головой погруженный в свое несчастье.

– Не последишь ли ты за домом? – спросила она, когда он подошел поближе. – Ферру спит, а я хочу немного прогуляться.

– Хорошо. Иди, – ответил он, и она ушла, удивляясь про себя, насколько безразличны мужчины к побудительным мотивам женщин. Ведь кто-то же должен был присматривать за спящим ребенком. Свобода одного не обходится без закрепощения другого, если только не удастся добиться некоего равновесия, подобного четкому взаимодействию ног при ходьбе. Раз-два, левой-правой, идет она сейчас, ни секунды не задумываясь над тем, какое это великое искусство – сохранять равновесие при ходьбе… Затем пронзительная красота предзакатного неба и мягкое дуновение ветерка завладели ее вниманием. Выбросив из головы все метафоры, она продолжала шагать, пока не пришла к песчаным утесам. Там Тенар остановилась и некоторое время наблюдала за тем, как солнце медленно опускается в безмятежную розоватую дымку.

Она опустилась на колени и нашла глазами, а затем и нащупала подушечками пальцев длинную размашистую борозду на камне у самого края обрыва – след от хвоста Калессина. Тенар вновь и вновь проводила по нему пальцами, задумчиво всматриваясь в сумеречные дали и о чем-то грезя. Она произнесла вслух лишь одно слово. Имя с шипением и свистом сорвалось с ее губ, на этот раз не обдав огнем горло:

– Калессин…

Она посмотрела на восток. Возвышавшиеся над лесами склоны Горы Гонт отливали багрянцем, ловя последние лучи заходящего солнца. Они тускнели у нее на глазах. Тенар на миг отвела взгляд, а когда посмотрела на Гору вновь, ее склоны уже приобрели тускло-серый оттенок, переходивший внизу в темень лесов.

Она дождалась появления первой звезды. Когда та засияла над дымкой, Тенар нехотя побрела к дому.