И как только дошла сюда, минуя стражу? Хотя да, стража в последнее время ее не трогает. Может, как невесту телохранителя принца, или как невесту любимого брата главы северного рода, Аланна не знала, да, по сути, ей было все равно. Как и «не замечала» она назойливой охраны, что наблюдала за каждым ее шагом вне замка. Если Рэми и Арману так спокойнее, пусть будет эта охрана.

Дверь в кабинет принца была, как ни странно, приоткрыта. И как же потянуло шагнуть к этой открытой двери, заглянуть внутрь, хотя бы на миг увидеть Рэми… убедиться, что он живой, рядом с принцем, и наконец, успокоиться. Глупо и смешно. Совсем недостойно арханы, тем более, недостойно невесты высшего мага. И Аланна чуть было не прошла мимо, как услышала доносившийся из коридора странный шум.

Что-то покатилось по полу, что-то серебристое полетело к лестнице, потом показалось пушистое тельце, и Аланна поймала полосатого шалунишку за шкирку, прошептав:

— Боги, в покоях принца!

Котенок извивался, сопротивляюще верещал, вырываясь. Но Аланна уже проносилась по коридорам, поглаживая бархатную ушки котенка. Отворялись перед ней двери, сгибались в низких поклонах дозорные, мягко покачивались тронутые сквозняком портьеры, и Аланна не уставала ругать себя за глупость. Рэми жив и здоров, какая беда может настигнуть его в замке? Дух замка не допустит, магия, охраняющая повелителя и его семью, телохранителей — не допустит. А дурное предчувствие в груди… дурь, и ничего более.

Котенок постепенно успокоился, замурлыкал, его мордочка потерлась о ладони Аланны, потыкалась в подушечки пальцев в поисках молока, и, не получив желаемого, звереныш просительно мяукнул.

— Вот ты где! — девочка в коротеньком платьице вынырнула из бокового коридора так неожиданно, что Аланна чуть было не выпустила из рук несчастного котенка.

Веснушчатая девчонка спохватилась, неуклюже поклонилась. Ее личико потемнело в полумраке коридора от залившей его краски, а голос заметно задрожал:

— Прошу прощения, архана.

— Береги его, — ласково ответила Аланна, отдавая котенка хозяйке. — Больше не отпускай.

***

Зина почти бежала по коридору, стараясь быстрее пробежать по этим коридорам. Она бы никогда сюда и не заглянула, только вот советник повелителя Ферин был на диво старомоден. Он не любил исполнительного и невидимого духа замка, зато любил молоденьких служанок и требовал от них большего, чем подача фруктов или смена постели.

В первый раз Зина попалась на глаза Ферину полгода назад. Тогда она была другой: «пышкой», за ней бегал ученик повара и все поговаривали о свадьбе. И тогда, ранней весной, увидела она во дворе замка стройного, разодетого в пышные одежды Ферина.

Говорили Зине умудренные опытом служанки — не показывайся на глаза арханам. Но девушка аж расцвела, когда ее заметил приятно пахнущий советник повелителя. А потом была долгая и страстная ночь: Ферин умел быть нежным. Когда хотел. И тогда он почему-то хотел.

Но минуло несколько лун. Ферин, позабавившись с пышкой, более не брал ее в постель, а глуповатая Зина мигом поумнела, когда сообразила, что ест за двоих.

Ученик повара все еще бредил о свадьбе, а его невеста дурнела от ужаса… Даже она поняла, куда пропадали некоторые "любимицы" Ферина. Зина знала, что домов забвения в городе много, девки в них умирают быстро, потому молодой и симпатичной Зине там будут только рады.

Признаваться, что беременна — нельзя, погубит ее советник. И дитё за муженого не выдашь: ее подруга попыталась. Малыша отнесли в храм, положили на алтарь и под унылое завывание жрецов проступили на тоненьких запястьях ребенка знаки рода отца, да вот только не мужа.

Зина помнит, как вместе со всеми негодовала, когда неверную жену тащили по двору храма. За волосы. Что с ней было потом, Зина не знала… А теперь боялась узнавать, потому и собрала последние денежки, чтобы пойти к колдунье.

На всю жизнь запомнит Зина и беззубый рот женщины, и дикую боль, когда выходил из нее ребенок. Тогда, наверное, и прилип к ней проклятый кашель.

Зина остановилась у ступенек и согнулась, пытаясь всеми силами не кашлять. Нельзя, не здесь. Не возле покоев принца. «Служанка должна быть незаметной» — учила ее мать. Умирать Зина тоже должна незаметно?

Почему боги с ней так жестоки? Ученик повара был заботливым… Стоило любимой пышеньке начать кашлять, как жених привел к ней виссавийца-целителя.

Не забыть ей пронзительных черных глаз поверх тонкой, уложенной аккуратными складками повязки. Не забыть холодных слов, произнесенных с легким, едва ощутимым акцентом:

— Ты не пожалела своего ребенка, так почему я должен пожалеть тебя?

Боги, как могут быть целители столь жестокими? Почему?

Вот и здесь коридор обит зеленым, как цвет плаща виссавийца, мелькнувший тогда в дверях каморки:

«Почему зеленый? — подумалось Зине. — Такой красивый цвет, а приносит несчастье…»

В тот день она потеряла все: жениха, родню, друзей. Если целитель отвернулся от Зины, то и другим она была не нужна. А кашель все больше выедал внутренности, все чаще горело в груди по ночам, и все дольше сотрясали тело припадки, пока пышка не иссохла подобно соломе на худой крыше.

Боги, за что?

И угораздило же советника о ней вспомнить. И Зина уже дошла до его покоев, когда из-за украшенных резьбой и позолотой створок до нее донесся чужой, издевающийся голос:

— Вижу, что у тебя не совсем получилось, брат. Опять же. А мне убирать следы?

— Не ной, а убирай, иначе ты первый со своего места полетишь.

— Ну это мы еще посмотрим.

Зина отпрянула от двери, пока ее не заметили: что некоторые разговоры лучше не слышать, она поняла еще с детства. Подождала немного, вновь скользнула к двери и осторожно постучала.

— Войди.

Как ни странно, Ферин был один, а неведомый гость куда-то исчез. Увидев Зину, архан нахмурился, окинул ее презрительным взглядом и прошептал:

— Красота иссякает быстро. Особенно у быдла. Но у меня нет времени искать другую.

На этот раз он не был ласков: вжал ее в стену, грубо задрал юбки, взял быстро, больно, не церемонясь, и выставил за дверь:

— Больше не приходи.

Зина была только рада, стрелой полетев по коридорам, и, добежав до узкой винтовой лестницы, согнулась пополам, стараясь не кашлять. Впрочем, боги на этот раз смилостивились и кашель быстро отпустил. Она осторожно, боясь сновь закашляться, выпрямилась, и тут-то и заметила у ступеньки маленькую статуэтку Анэйлы на шелковом шнурке…

Ей бы жениха. Любящего. Ей бы вернуться в деревню, пойти к знахарке и упасть на колени, моля о помощи… Ей бы прощения…

"Анэйла, дай мне суженного. Пожалуйста. Такого, как ученик повара… я уж больше не отпущу, не предам, никому кроме него не дамся. Жизнью своей клянусь… никогда. Пожалуйста!" — молила она, прижимая к груди статуэтку.

Дрожащими пальцами Зина связала концы разорванной нити. И амулет, мелькнув в блеске свечей, скрылся в складках грубой холщовой рубахи.

***

После обеда вокруг все будто взбесилось и небо прорвалось, испуская тугие струи дождя. За окном капало, но стеклу змеились капли, множа на полу стены, и во всем замке слегка горели, разгоняли полумрак, светильники.

Сегодня Арман ненавидел свою работу. Он замечал изумленно-настороженные взгляды собственного отряда и старался держаться как можно спокойнее, но удавалось плохо. Хариб, не отходивший от архана ни на шаг, то и дело подавал тайком успокаивающие зелья. Некоторое время они помогали, оглушая, но чуть позднее вновь поднималась к горлу горькая волна, и Арману казалось, что он задыхался. И с трудом срывался с места, чтобы закрыться в своих покоях.

Боги, что он тут делает! У него брат умер! А он стоит на этом балконе, вслушивается в плеск дождя и не в силах даже двинуться от скрутившей его боли.

Нар вновь коснулся руки архана, посмотрел сочувственно и шепнул на ухо:

— Еще немного.

Арман вдохнул через сжатые зубы холодный, влажный воздух. Нар прав — уже темнеет, с заходом солнца истекут и последние мгновения дежурства, наконец-то. Арман чувствовал, что смертельно устал притворяться, устал тушить в себе горечь и боль.