Молчал и Лерин. Сидел за столом напротив, отщипывал от свежего хлеба небольшие кусочки и смотрел куда-то за спину Рэми, туда, где все больше кутался тенями магический парк и темнело перед закатом небо. Тяжело подошел к Рэми забытый всеми волкодав, положил голову на колени, дожидаясь ласки, и Рэми задумчиво погладил собаку, с трудом вынося это молчание.

Внезапно Лерин резко приказал Лиину:

— Выйди!

Лиин вопросительно посмотрел на Рэми, и, получив разрешение, вышел из покоев телохранителя. А будто Рэми на самом деле кто-то спрашивал! Лиин, может, и спрашивал, а быстро поднявшийся Лерин — нет.

И стоило только двери за Лиином закрыться, как в покоях появился Кадм. Тот самый Кадм, который сейчас должен был быть с принцем.

— Вижу, что вы готовы, — неожиданно сказал он. — Хорошо. Вставай, Рэми, идем.

— Куда?

— Ой, дружок, — издевательски протянул Кадм. — Тебе понравится. Уж не сомневайся.

Зная Кадма, понравится вряд ли. Рэми насторожился, предчувствуя что-то недоброе, но все же повиновался. Его заставили встать и почти втолкнули в ярко освещенную залу.

По вечернему темные лучи солнца были везде… в зеркалах на стенах, на блестящем, медовом паркете. Они лились сквозь высокие, арочные окна, и золото лепнины вдоль потолка сверкало так, что глазам было больно. На миг Рэми ослеп от этого блеска, а когда очнулся, то увидел в зале… всех трех телохранителей, учителя и Мираниса.

Принц был явно чем-то напуган и бледен. И неожиданно молчалив. И смотрел… как же он смотрел… душа Рэми встрепенулась, он шагнул навстречу наследнику, и изумился теплой, радостной улыбке Мираниса. Но сразу же остановился.

Принц рад его видеть? Да вряд ли. Еще недавно Миранис смотрел иначе… когда они были наедине. И притворяться он умеет ой как хорошо.

Рэми сжался весь, предчувствуя беду, усилил вокруг себя щиты, чтобы другие телохранители ничего не заметили, и увидел вдруг, что улыбка принца как-то увяла, Миранис вздохнул, отворачиваясь, и Рэми опять пошел к принцу. Но легла на его плечо тяжелая рука, и Кадм холодно сказал:

— Ты останешься со мной, дружок. Здесь.

— Что тут происходит? — спросил Рэми, еще не понимая, чего от него хотят.

Вернее, отказываясь понимать. Он вновь рванулся к принцу, движимый дурным предчувствием, и замер, услышав мягкий приказ:

— Останься рядом с телохранителем силы.

Учитель? Синеглазый и спокойный, как озерная вода, телохранитель самого повелителя. Всегда аккуратный и терпеливый он был безжалостен на долгих, частых уроках, но так же скор до помощи вне их… только в последнее время Рэми на уроки не ходил и старался не попадаться на глаза Виресу. Не больной и избитый… Но и не выполнить приказа, увы, не мог.

— Смотри внимательно, Рэми, — усмехнулся рядом Кадм.

На что смотреть? Рэми хотел было что-то сказать, но сам не помнил что. С возрастающим изумлением глядел он, как Тисмен молча помогает принцу снять тунику. Зачем?

Миранис равнодушно повел обнаженными плечами, вновь посмотрел на Рэми и усмехнулся. Да что тут…

— Даже тут красуется, — с чуть заметным уважением сказал Кадм. — Посмотрим, как позднее запоет. Его же раньше, красавчика, даже пальцем не трогали. Да и кто бы осмелился?

В горле Рэми пересохло, но он все-таки спросил, слыша, как ломается от волнения собственный голос:

— А кто теперь осмелится?

Все вокруг было каким-то нереальным. Залитым медовым светом, дивно прекрасным. И в этой нереальной красоте таилась тихая угроза… настолько едва различимая, что на душе стало так на диво мерзко… знать еще бы почему?

Заволновались за окнами, забили крыльями птицы, и Тисмен, стоявший рядом с Миранисом, посмотрел удивленно:

— Утихомирь их, Рэми, — сказал он. — Нам не надо лишнего внимания… и почему раньше они молчали?

— Да о чем вы говорите! — не выдержал Рэми. — Скажите, о чем, ради богов!

— Из-за меня молчали, — усмехнулся Миранис. — Я знал, что они его выдадут… меня выдадут, потому и наложил на Рэми еще одно небольшое заклятье. В моих книгах есть пара таких… но, видимо, теперь оно перестало действовать. Может, оно и к лучшему.

— Но… — выдохнул Рэми, понимая и не понимая о чем он говорит. Телохранители все знают? Учитель тоже все знает? От стыда вспыхнули огнем щеки, раненная гордость вскипятила кровь, и Рэми дико захотелось просто развернуться и выйти, выйти из этой проклятой залы!

Но уходить было нельзя.

За окном проносились с надрывными криками вороны, в голове шумело, перед глазами плыло. Рэми сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладони, прикусил до крови щеку, чтобы успокоиться и успокоить чувствующих его смятение птиц, и чуть выдохнул с облегчением, когда учитель глянул на ученика и опустил над залой щит…

Птицы на окном больше не чуяли боли заклинателя, угомонились, куда-то улетели, их крик перестал рвать уши, и Рэми благодарно глянул на Виреса и вздрогнул: в глазах учителя бился гнев.

— Но… почему?

— Я уже говорил раз, но ты не поверил, — изволил ответить Кадм. — Если кто тебя ударит или ранит, он за это дорого заплатит.

Заплатит? Смешно. Заплатил бы любой другой, но не наследный принц Кассии. Однако разум говорил одно, а глаза видели другое: Тисмен что-то прошептал Миранису на ухо, и в медовых лучах было хорошо видно, как принц побледнел еще сильнее, до серости.

Тисмен вновь что-то прошептал наследнику, будто повторил… приказ? И Рэми вдруг увидел, как Миранис медленно, словно нехотя, поднял руки, и тут же зажглись магией глаза Тисмена.

— Смотри, — насмешливо шептал на ухо Кадм, но Рэми уже и не мог не смотреть.

Разбилось где-то вверху, у самого выкрашенного позолотой купола, оконце, мелькнули, упали на чистый паркет многочисленные осколки, и мучительно медленно поползли сквозь оконце зеленные плети. Обвились вокруг запястий Мираниса, дернули принца вверх, повесив его в воздухе. И Рэми вдруг понял, что да… это не дурная шутка, это все всерьез. Всерьез?

Рэми поймал взгляд Мираниса и вздрогнул от мелькнувшего там… страха.

— Да что вы делаете? — выдавил Рэми.

И вздрогнул от ответа:

— Наказываем того, кто поднял на тебя руку.

Наказываем? Это дурной, глупый сон? Боги, пусть это окажется всего лишь сном!

— Но… Миранис принц, — чуть ли не засмеялся Рэми, — ты… что за бред! Шутка? Это шутка? Вы будете наказывать принца? Из-за меня? Не верю!

А поверить пришлось. Лерин дал Виресу свернутый кнут, и учитель странно улыбнулся. Посмотрел на Рэми, развернул одним движением кнутовище, и Рэми содрогнулся. Что? Щелкнуло о пол кнутовище, вздрогнул, но промолчал Миранис, а Рэми молчать не собирался:

— Прекрати! — выкрикнул он, но кто его слушал?

Вирес размахнулся, и кнут, пока еще только примериваясь, полоснул спину наследника. Рэми закричал… Свистнул еще раз кнут, опустился на спину Мираниса, брызнули на светлый паркет темные капли.

— Прекрати! — выдохнул Рэми. — Учитель, умоляю, прекрати!

Он хотел броситься к Виресу, вырвать кнут, прекратить эту пытку, но Кадм не позволил:

— Оставайся здесь, — холодно сказал он.

И вновь свист, и вновь тихий вскрик Мира, и веером по паркету брызги крови… Рэми упал на колени, опустил голову, не понимая… не осмеливаясь понять!

— Смотри! — отчеканил Кадм. Грубо схватил Рэми за волосы, заставил запрокинуть голову, прошептал на ухо: — Смотри! Это твоя вина! Только твоя! Если бы ты не строил из себя жертву, если бы вмазал ему за первый же удар, ничего бы этого не было, так теперь смотри же!

Свист, удар, и вновь крик Мираниса, и льющиеся по щекам слезы бессилья. Но Рэми смотрел. Впитывал каждое слово телохранителя, каждый всхлип-плач Мираниса, каждый влажный щелчок, когда кнут целовал спину принца. И знал, что этого никогда не забудет. Никому. Ни телохранителям, ни себе.

— Смотри же! — смеялся, отсчитывал удары Кадм. — Этот за твои синяки! Это за ночи, что ты провалялся в горячке! Это за сломанные ребра! Этот — за издевательства на дежурствах. И каждый за то, что ты, дурак, молчал. Я ведь предупреждал!