— Грейс, ты просто обязана его увидеть! — Эйприл вихрем налетела на меня в коридоре для младших классов. Порой она ужасно напоминала моего покойного кокер-спаниеля — бедняжка тоже тряслась от возбуждения по любому пустячному поводу.

— Что, такой симпатичный? — Я чуть не уронила рюкзак. Чертов кодовый замок!

— Если бы! Отвратный тип, его вышибли уже из двух школ. Бретт Джонсон говорит, он на учете в полиции. — Тут Эйприл ухмыльнулась: — А главный симпатяга у нас — Джуд, это всем известно.

Она игриво пихнула меня локтем в бок, и рюкзак все-таки грохнулся на пол. Пастельные мелки со стуком выкатились из своей коробки мне под ноги.

— Лично я об этом не в курсе. Джуд приходится мне братом, если ты забыла, — пробурчала я и присела на корточки, чтобы собрать свое имущество.

Эйприл закатила глаза.

— Он ведь упоминал обо мне за обедом?

— Ага, — отозвалась я, перебирая обломки мела, — он спросил: «Как там Эйприл?», — я ответила: «Все нормально», а потом он поделился со мной сэндвичем с индейкой.

Эйприл — самый искренний человек на свете. Не знай я этого, поклялась бы, что она набилась ко мне в подруги с одной целью: подобраться поближе к моему братцу, как добрая половина девчонок в нашей школе.

— Давай быстрее! — крикнула она на ходу, глянув на меня через плечо.

— Нет чтобы помочь, — я помахала сломанным мелком. — Вообще-то, они новые, я их купила по дороге из кафе.

Эйприл нагнулась и подняла с пола кусок голубой пастели.

— Зачем они тебе? Я думала, ты рисуешь углем.

— Не получается довести картину до ума. — Я выхватила мелок у нее из рук и сунула его обратно в коробку. — Решила начать с чистого листа.

— Но ведь сдать работу нужно завтра.

— Я не могу сдавать рисунок, которым недовольна.

— А мне кажется, сойдет. К тому же новому парню он явно нравится!

— О чем ты?

Подпрыгнув от нетерпения, Эйприл схватила меня за руку:

— Пошли! Ты должна это видеть, — и помчалась в класс рисования, увлекая меня за собой.

— Да что с тобой такое? — буркнула я, сжимая покрепче коробку с мелками.

Эйприл только рассмеялась и ускорила шаг.

— А вот и она! — воскликнула Линн Бишоп, как только мы свернули в коридор, где находился класс изобразительного искусства. Перед открытой дверью толпилась кучка учеников. Они расступились, давая нам дорогу. Дженни Уилсон метнула на меня короткий взгляд и что-то прошептала на ухо Линн.

— Что случилось-то? — спросила я.

— А ты сама погляди, — ответила Эйприл, ткнув пальцем в сторону моей парты.

Я остолбенела. Новому парню явно было плевать на форму одежды, принятую в школе Холи Тринити: об этом свидетельствовали дырявая футболка с логотипом группы «Волфсбейн» и грязные джинсы, протертые на коленях. Крашеные черные космы скрывали его лицо, бледные пальцы сжимали большой лист бумаги. Незнакомец сидел на моем месте и рассматривал мой набросок углем!

Отделившись от толпы зрителей, я направилась к своему рабочему столу.

— Прости, но здесь сижу я.

— Значит, ты и есть Грейс, — отозвался новенький, не поднимая на меня глаз. При звуках его хриплого голоса я ощутила, как мурашки бегут по спине, и отступила назад.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Он указал на этикетку с моим именем, приклеенную изолентой к ящику для рисовальных принадлежностей, который я забыла убрать на время перемены.

— Грейс Дивайн,[1] — фыркнул он. — Не иначе у твоих родителей сдвиг на почве религии. Отец, часом, не проповедник?

— Он пастор. Тебе-то что?

Нахал вновь уставился на мою работу.

— «Милость Божья»… наверное, они возлагают на тебя большие надежды.

— Угадал. А теперь проваливай!

— Вот только это творение на шедевр никак не тянет, — не унимался незваный гость. — Ветки нарисованы неправильно, вон тот сучок смотрит вверх, а не вниз. — Взяв тонкими пальцами кусок угля, он принялся чертить поверх моего эскиза.

Несмотря на то что наглость захватчика приводила меня в бешенство, я невольно восхитилась его мастерством: из переплетения тонких и толстых штрихов на глазах проступали черные ветви. Дерево, над которым я билась всю неделю, словно ожило. Краем мизинца новенький растушевал очертания ствола; Барлоу строго-настрого запрещал пользоваться этим приемом, но тот идеально передавал текстуру древесной коры. Я молча наблюдала, как незнакомец рисует тень, падающую от веток, но потом он занялся сучком на самой нижней из них, и тут я не выдержала. Откуда он знает, как выглядит наше дерево?

— Прекрати! Это мое. Отдай немедленно! — Я потянула лист к себе, но он выдернул рисунок у меня из рук.

— Поцелуй меня.

Эйприл издала сдавленный писк.

— Что? — переспросила я.

Он склонился над рисунком; неопрятные волосы по-прежнему свисали на лицо, из ворота футболки выскользнул кулон с черным камнем.

— Поцелуй меня, тогда отдам.

Я схватила его за руку, в которой он держал уголь.

— Какого черта ты о себе возомнил?

— Значит, не узнаешь. — Он наконец посмотрел на меня и откинул волосы назад. Я мимоходом отметила бескровные впалые щеки, но тут же у меня перехватило дыхание от его взгляда. Те самые глаза, которые я называла «тихими омутами».

— Дэниел? — Я отпустила его руку. Угольный карандаш со стуком упал на стол. Тысячи вопросов хлынули потоком в мое сознание, тесня друг друга.

— Джуд знает, что ты здесь?

Дэниел судорожно сжал свой черный кулон и пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, но тут перед нами вырос мистер Барлоу, скрестив руки на бочкоподобной груди.

— Я велел вам отчитаться на школьном совете перед тем, как являться в класс, — сказал он Дэниелу. — Если у вас нет ни капли уважения ко мне, юноша, то здесь вам делать нечего!

— Я уже ухожу, — Дэниел отодвинул стул и небрежной походкой направился к двери, пряча глаза под черными крашеными прядями. — Пока, Грейси.

Я поглядела на рисунок, оставшийся лежать на парте. Темные линии сплетались в знакомый силуэт одинокого дерева. Метнувшись вон из класса мимо мистера Барлоу и ребят, я крикнула:

— Дэниел!

Но коридор уже опустел.

Дэниел бесследно исчез. В этом ему не было равных.

Ужин.

Прислушиваясь к звяканью ножей и вилок, я с замиранием сердца ожидала своей очереди в кошмарном ежевечернем ритуале семьи Дивайн — отчете о том, как прошел день.

Папа начал первым. Он не сдерживал энтузиазма по поводу благотворительной акции, организованной в его приходе. Я подумала, что для него это глоток свежего воздуха: в последнее время он целыми днями сидел в своем кабинете, изучая литературу, и мы с Джудом шутили, что отец готовится основать собственную религию. Мама рассказала о новом интерне в своей клинике и сообщила, что Крошка Джеймс выучил в детском садике слова «горох», «яблоко» и «черепаха». Черити похвасталась пятеркой за контрольную по естествознанию.

— Я уговорил друзей подарить нашей церкви несколько курток, — поделился Джуд, разрезая мясной рулет на маленькие удобные кусочки для Крошки Джеймса.

Меня это нисколько не удивило. Кое-кто в Роуз-Крест утверждал, что великодушие Джуда — всего лишь игра на публику, но они ошибались: такой уж он человек, вот и все. Какой еще старшеклассник пожертвовал бы три свободных вечера в неделю, чтобы посвятить их социальному опросу прихожан? Или отказался бы выступать за школьную хоккейную команду, где играют все его друзья, лишь потому, что не желает проявлять агрессию? Роль младшей сестры Джуда порой давалась мне с трудом, но не любить его было просто невозможно.