– Ну, Люк, не будем вспоминать прошлое, – сказал Джордж и хлопнул его по спине с фамильярностью, которая, по мнению Пола, вряд ли могла понравиться Люку. – Насколько я помню из семейных преданий, твой отец и его мать были скроены из одного полотна, оба были горды, как испанские гранды, и не склонны ничего прощать. Похоже, и ты пошел бы той же дорожкой, если бы не смягчающее влияние Кортней.

Пол с удивлением обнаружил, что Люк не только не оскорбился этой тирадой, но она даже вроде пришлась ему по вкусу. Он не то чтобы улыбнулся, но сжатые губы слегка расслабились, что и было для него ближайшим аналогом улыбки.

– Ты очень похож на мою прабабушку, насколько я могу вспомнить ее, – сказал ему Пол.

– Ты помнишь Элеонору Кортней? – не сдержалась Ребекка. – Боже, кто бы мог подумать! Для нас это просто персонаж из сказки. Говорят, она была красива?

– Однажды, на ее дне рождения, я даже танцевал с ней, как раз накануне ее смерти, – ответил Пол, – и мне она тогда казалась прекрасной. Но ведь я был совсем маленьким мальчиком. Лучше всего я помню ее глаза, они очень похожи на глаза моих кузенов.

– Не знаю, как она выглядела, но мне всегда казалось, что Елизавета на нее похожа. Что ты на это скажешь? Лиз, выйди-ка вперед, девочка, ты где? – Ребекка повернулась к четырем одинаковым девочкам и подтолкнула одну из них к Полу. Девочка сделала реверанс, а затем храбро посмотрела на него. Эта голубая вспышка обожгла Пола, напомнив ему о Нанетте, и он, наклонившись, поцеловал девочку:

– Ну, здравствуй, кузиночка, – а потом обратился к Элис: – Они такие похожие, что я не представляю, как вы их различаете.

Элис рассмеялась:

– С первого взгляда и овцы все кажутся на одно лицо – но пастух отлично их различает. Елизавета – старшая, ей уже семь. Она самая крупная...

– Крупная, смелая и коварная, – добавила Ребекка, смеясь, – и дикая, как лисица. Ничто не может удержать эту маленькую мисс, если она задумает ускакать в гущу зарослей. Уж сколько ее пороли – и все без толку!

– И Рут, – продолжала Элис, как бы не заметив замечания Ребекки, – двойняшка Елизаветы, она худее и меньше, и волосы у нее не вьются. Мэри и Джейн скоро исполнится по шесть, но они меньше и крепче, и, как мне кажется, больше похожи на меня, чем на Люка.

Пол с сомнением посмотрел на них:

– Да, пожалуй, теперь я понимаю, что они разные, но мне придется потратить немало времени, чтобы научиться различать их. – «Кроме Елизаветы», – подумал он.

Сразу же после этого в большом зале подали ужин, прошедший в домашней, непринужденной обстановке. Кортней явно жили не так широко, как Морлэнды в самом Морлэнде, – во время ужина собравшихся не развлекали музыканты и певцы, а вскоре после того, как ужин окончился, семейство переместилось к камину, где завязалась домашняя беседа, причем все взяли с собой какое-нибудь рукоделие, чтобы занять руки, а маленькие девочки, с большой неохотой, исполнили каждая по песне, Джон Баттс подыграл им на лютне. Пол молча поглаживал больную руку, сожалея о том, что не может аккомпанировать маленькой Елизавете – ее голосок, хотя и не был поставлен, звучал очень мило.

На следующий день, так как время года позволяло, устроили охоту на оленя. К первой засаде Люк скакал рядом с Полом, коротко, но вполне дружелюбно расспрашивая его о семейных делах, особенно о Морлэнде, которого никогда не видел.

– Тебе нужно посетить нас, – сказал, наконец, Пол, – тебе будут рады. Сейчас у нас тихо, хотя, я надеюсь, скоро вернется моя племянница, Так как королева собирается рожать. Она служит фрейлиной у королевы Анны.

Люк с любопытством посмотрел на него.

– Королева Анна? Странно слышать это имя из твоих уст, кузен. А что ты думаешь об этом деле?

Пол искоса взглянул на него.

– Каком деле? – осторожно поинтересовался он.

– Ну, развод и прочая чушь. В городе говорят, что на торговлю с Испанией это не повлияет, и Ганзе это тоже безразлично, хотя, ходят слухи, что они оскорбили ее на коронации, поместив испанский герб выше ее белого сокола в своей делегации. Но и в самом деле, как можно брать вторую жену при живой первой? Кем бы ни был их ребенок, это все равно будет еще один бастард, который осложнит дело. Хотя, судя по всему, раз ты называешь эту Болейн королевой Анной, ты на их стороне.

– Мне будет очень жаль, если мы разойдемся во взглядах на эту проблему так быстро после нашего знакомства, – сказал Пол, – но если парламент утверждает, что она является королевой, а леди Екатерина – нет, то я должен принять это, ибо таков закон нашей страны.

– Да, так утверждает и Мор, то есть сэр Томас Мор. Но парламент не может объявить, что папа – более не глава церкви. А если это не так, то и все остальное незаконно.

Пол уклонился от этой скользкой темы:

– Мне трудно судить, какие постановления парламента законны, а какие – нет. Я знаю только то, что я – подданный короля и подчиняюсь закону страны.

– А я – подданный Господа и подчиняюсь закону Христа, – сказал Люк.

– Может быть, это одно и то же, – примирительно произнес Пол.

Люк быстро взглянул на него и отвел глаза.

– Не будем ссориться по этому поводу, – сказал он. – Скоро мы узнаем, кто прав. В любом случае, нам-то спорить нечего. Но если твоя племянница служит при дворе, то, не сомневаюсь, тебе нужно быть поосторожней в суждениях.

Пол ничего не ответил – пусть Люк пока думает, что хочет, для него главное – восстановить семейные связи, насколько это возможно, и прежде всего с Люком Морлэндом, так как он уже решил, что его внук Роберт должен жениться на Елизавете Морлэнд, и ему не нужны были помехи на пути к осуществлению этого плана.

Первого сентября королева Анна удалилась в покои для родов во дворце Гринвича, и после этого ее порог было запрещено переступать мужчинам, за исключением детей и докторов. Стояла страшная жара, и Анна очень плохо себя чувствовала, она капризничала и скучала, не радовалась даже великолепным картинам в анфиладе комнат ее покоев и потрясающей французской кровати, которую король приобрел специально для ее родов.

– Ты слышала, что сказала эта злюка, когда я приказала привезти королевские пеленки для крестин младенца? – спросила она как-то утром Нанетту, когда они, вместе с другими фрейлинами, сидели за шитьем. Однако рукоделием занимались фрейлины, а королева беспокойно ходила по комнате, держа в руках чашку, из которой отхлебывала время от времени лимонный напиток, нервно постукивая по ее краю ногтем. Лежащие в тени окна собаки злобно посматривали на нее – их раздражал этот звук.

– Да, ваша светлость, – отозвалась Нанетта, – она отказалась их выдать.

– Она не имеет права удерживать их. Это не ее собственность, – продолжала Анна, распаляясь все сильнее, – это собственность Короны. И еще утверждать, что она не отдаст их ради такого ничтожного повода! Называть моего сына ничтожным!

– Ваша светлость, вам не следует так гневаться, – встревожилась Мэри, – вы испортите характер ребенка.

– Выбрал ли его светлость имя наследнику? – решила сменить тему Нанетта.

– Нет, он все еще колеблется между Эдуардом и Генрихом, – ответила Анна, слегка остывая. – Но он уже распорядился выписать свидетельство о рождении. Там сказано – «принц», а имя пропущено. Мне хотелось бы быть уверенной, что это мальчик.

– Все прорицатели... – начала Мэри, но Анна только отмахнулась:

– Они лгут, у меня есть предчувствие... но это ничего не значит. Это просто от ужасного ожидания.

– Даже если родится девочка, – заметила Мэдж Уайат, – это ведь не имеет большого значения, ваша светлость, лишь бы она была здоровой.

– Иногда и мне кажется, что разницы нет, – проговорила Анна, снова принимаясь ходить. – Лишь бы все поскорее кончилось. Но если будет девочка, мне придется снова пройти через все испытание, а это так утомительно!

«Вот оно, наказание за законный брак, – подумала Нанетта. – Мальчик или девочка – все равно Анне придется пройти через это еще раз, и не один раз». Она машинально перекрестилась, и Анна, повернувшаяся в этот момент, застала окончание ее жеста. Ее глаза сузились, но она не поинтересовалась причиной жеста – на этой стадии беременности она предпочитала не спрашивать о некоторых вещах.