Нанетта пристально посмотрела на него.

– Так вы уже решили, куда его повесить? – поинтересовалась она.

Пол не отвечал, и тут она сама начала понимать, приглядевшись к изображению. На зеленом пригорке, усыпанном цветами, сидела дева в серебристо-голубом одеянии, с длинными черными неприкрытыми волосами – очевидно, девственница. В одной из ее длинных стройных рук было серебряное зеркало, и стоявший радом с ней, опершись на ее колени, единорог, с золотой цепью на шее, смотрелся в это зеркало. Другая ее рука лежала на его передних ногах, покоившихся на ее коленях. Фон был темно-красный и расшит цветами и птицами, а также разными зверюшками – лисами, белками, мышами и так далее, очень милыми и веселыми.

– Это для тебя, Нанетта, – проговорил Пол. – Я заказал его для тебя. Ты еще не догадалась? Он должен висеть в спальне, напротив кровати, чтобы это была первая вещь, которую ты увидишь, когда будешь просыпаться. Девушка – это ты, а единорог – это любовь. Тебе нравится?

– Прекрасный гобелен, гораздо лучше, чем я заслуживаю.

– Ничто не может быть слишком прекрасно для тебя. Нанетта, когда ты собираешься вернуться? Твоя госпожа должна была уже освободить тебя от клятвы, ведь теперь она коронована, у нее есть муж и ребенок. Ты сказала, что...

– Я помню, – ответила Нанетта почти сердито. Ей не хотелось сразу отказывать ему. – Она попросила меня остаться до рождения сына.

– Но когда? – спросил Пол. Его голос казался безжизненным.

– Ребенок должен родиться в августе. – Она повернулась к нему, и он схватил ее за руку и стал машинально поглаживать.

– Нанетта... – начал он с явным усилием, – Нанетта, ты ведь хочешь вернуться домой? Нет, подожди, не отвечай сразу – теперь я старик, и вот рука не действует. Конечно, вполне естественно, что ты не хочешь выйти за меня замуж. Но я хочу, чтобы ты знала, что здесь всегда будет твой дом, что бы ты ни думала обо мне.

– О, Пол! – беспомощно выдохнула Нанетта.

– Ты скажешь мне, если передумаешь? Я должен это знать!

– Ты вовсе не стар, – сказала она, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали фальшиво. – А твоя рука – это ерунда. Только тебе, наверно, трудно с ней, но не другим.

– Я больше не могу играть, – продолжал он. – Ты помнишь, как я играл на лютне?

– Есть много других инструментов, ты мог бы научиться играть на арфе. При дворе, например, есть однорукий арфист. Не отчаивайся – жизнь еще не кончилась. Тебя отравляет твое горе, но ты не должен поддаваться ему.

– Но ты, Нанетта, что же ты все-таки решила?

– Я хочу вернуться, – ответила она, твердо глядя ему в глаза. – Я хочу выйти замуж и иметь своих малышей. И ты знаешь, что ты – единственный мужчина, за которого я могу выйти.

– Но разве это единственная причина, по которой ты вышла бы за меня? – тихо спросил он.

Она некоторое время смотрела на него, на его красивое лицо и широкие, не сутулящиеся плечи. Ей внезапно вспомнились король и Анна: «Как же я могу не любить его? – спросила как-то Анна. – Ведь он так добр ко мне». «Подумай, – сказала себе Нанетта, – как он любит тебя». Пол был единственным мужчиной, за которого она бы вышла замуж, но дело было не только в этом.

Она видела, как мучительно для него ожидание ее ответа, и решила не терзать его. Она протянула свободную руку и положила ее на его волосы, которые помнила еще черными и вьющимися.

– Похоже, их тронул иней, но под ним они могли остаться черными, если только его смести. Нет, Пол, это не единственная причина.

Он улыбнулся, но его глаза оставались тревожными.

– Иней тронул не только мои волосы, – произнес он. – А другая причина?

– Я люблю тебя. – И тут она увидела, как его лицо озарилось счастьем, подобно лучу солнца, внезапно пробившемуся сквозь тучи и осветившему холмы. Он отпустил ее руку и обнял ее.

– Эта рука еще годится на то, чтобы обнять тебя. Нанетта посмотрела на его губы и вздрогнула. «Я в самом деле его люблю».

Они нежно поцеловались, отлично понимая, какие страсти бушуют в них, во тьме, что была за прикрытыми веками.

– Я буду ждать тебя всегда, – вымолвил Пол наконец, и Нанетта уткнулась головой в его грудь, некоторое время просто наслаждаясь чувством покоя и защищенности в его объятиях.

Когда она снова оказалась при дворе, Морлэнд стал казаться ей далеким, почти сказочным королевством, не имеющим отношения к реальной жизни. Она с тоской вспоминала об этом тихом Рождестве, так как при дворе повсюду подстерегала опасность, казалось, никогда не исчезавшая, пока были живы леди Екатерина и леди Мария. Больше всего Анна опасалась леди Марию, так как Екатерина была больна, и, хотя многие ей сочувствовали, большинству пришлось понемногу признать реальность нового брака. Но леди Мария слишком долго была английской принцессой, ее любили, и многие полагали, что, независимо от того, незаконнорожденная она или нет, если английский престол суждено унаследовать женщине, то почему не перворожденной?

Леди Мария упорно отказывалась признать брак матери незаконным и то, что она больше не принцесса Уэльская. Дело дошло до того, что, когда Анна на Новый год послала ей два сундука с новыми модными платьями, в которых она действительно нуждалась и которые бы ей понравились, девушка отказалась от них только на том основании, что на сундуке не было метки – «принцессе Уэльской».

Этот страх и болезни, которыми сопровождался первый период беременности, очень раздражали Анну, но она старалась следить за своим поведением и в марте даже отправилась с королем в Хэтфилд, чтобы постараться наладить отношения со своей падчерицей. Но в Гринвич она вернулась в ярости:

– Она неисправима! – кричала Анна своему брату. – Она ведет себя невозможно! Я просто не могла сдержаться!

– Остынь, дорогая, – мягко ответил Джордж, покачиваясь на стуле и играя кем-то забытыми безделушками в лаковой шкатулке, снова и снова перебирая бусины ожерелья. Тут же на полу сидел, прислонившись спиной к стене и тихо наигрывая на лютне, Том Уайат. Он пришел навестить Мэри и Мэдж, шьющих вместе с Нанеттой рубашки для бедняков, – по крайней мере, этим он мотивировал свое появление. Все знали, что он пришел повидать Анну. – Чего ты еще можешь ожидать от нее, учитывая, чья она дочь? Как бы ты вела себя на ее месте?

– Джордж, нас, по крайней мере, учили повиноваться отцу, но она и не думает об этом. В ней говорит испанка. Испанская кровь! Но я сумею переломить эту проклятую испанскую гордость!

– Анна, тебе лучше придержать язык. Разве ты не знаешь, что Шапюи написал своему хозяину, что ты собираешься отравить Марию?

– Старый дурак! – прошипела Анна.

– Да, но то, что он передает своему господину, становится известно слишком многим, прежде чем сообщение пересечет пролив. Лучше тебе быть потерпеливее с девочкой.

– Джордж, да ты просто не представляешь себе, на что она похожа! – повернулась к нему Анна. – Я приехала в Хэтфилд с самыми добрыми намерениями и в самой вежливой форме пригласила ее навестить меня, при дворе, как королеву....

– Это несколько бестактно с твоей стороны, милая моя, – пробормотал Том.

Глаза Анны от гнева еще больше расширились:

– Ей все кажется бестактным. Она ответила, что единственная королева Англии – это ее мать, а потом эта неблагодарная шлюха продолжила, что если я, как ЛЮБОВНИЦА ее отца, могла бы способствовать их примирению, то она была бы мне очень благодарна!

Тут Том и Джордж рассмеялись, а Нанетта тревожно посмотрела на свою госпожу – в ее состоянии вредно было так волноваться.

– Тут нет ничего смешного! – взвизгнула она.

– Нет, конечно, но довольно смело с ее стороны, – заметил Джордж. – Ты дала ей пощечину, дорогая?

– Я хотела, – ответила Анна, – но сумела сдержаться. Я сказала, что это невозможно, но зато я могу быть ее другом, и она на меня просто посмотрела – Дева Мария, видели бы вы выражение ее лица! Словно я была служанкой, только что пролившей помои на ее лучшие бархатные туфли! И ничего мне не ответила – как смеет она так обращаться со мной? А когда я пожаловалась Генриху, он просто пожал плечами. – Нанетта подумала, как мало этот жест подходил гиганту Генриху, перенявшему его от Анны. – Потом он пояснил, что слишком занят, чтобы волноваться еще из-за нее, и что лучше было бы провести акт о лишении ее гражданских прав через парламент. При этом присутствовал еще Кромвель, он был очень спокоен – вы знаете, какой у него вид, когда он считает что-либо мелким и хлопотным, и...